Глава 7 (Часть 2)

— Неужели… — Сидерий с лукавой улыбкой смотрел на покрасневшие кончики ушей девушки, нарочно растягивая слова. — Неужели для меня?

Амора быстро завязала последний узел и сунула безрукавку Сидерию в руки.

— Д-да… для вас! Перестаньте!

Сидерий рассмеялся. Амора, покраснев, опустила голову и по привычке взяла ветку, машинально рисуя что-то на оранжевом песке.

Внезапно Сидерий перестал смеяться и посмотрел на Амору.

— Спасибо за безрукавку. Пусть это будет прощальным подарком.

— Вы уходите?! — Амора резко подняла голову.

— Что, не хочешь, чтобы я уходил?

— Н-нет! — Амора снова опустила голову, рисуя на песке одну рыбку за другой.

— Мои раны зажили. Я не могу больше оставаться у вас. Спасибо за заботу.

— Вы же все равно один живете под Мильвийским мостом. Там так неуютно. Могли бы переехать в Субуру. Над квартирой дяди Лиуса есть свободная комната. Аренда всего несколько сестерциев в месяц, — тихо пробормотала Амора.

— Ты даже узнала, сколько стоит аренда над квартирой Лиуса? Неплохо, — усмехнулся Сидерий. — Но я предпочитаю жить один. Спасибо за предложение.

— Почему? Вам же здесь было хорошо.

— Просто я люблю одиночество. И почему ты все время задаешь вопросы? — Сидерий явно не хотел объяснять.

Амора упорно смотрела на него своими большими зелеными глазами. Сидерий долго смотрел на нее в ответ, а потом сдался.

— Ладно, ладно, уговорила. Объясню.

— Я же говорил тебе, что я — пленник Гекаты? Все, кто мне дорог, страдают из-за меня, — Сидерий, глядя на фонтан в центре двора, заговорил ровным, бесцветным голосом.

Воспоминания, которых он старался избегать, нахлынули на него, причиняя боль в груди и заставляя глаза слезиться.

— Я не шучу. Мой отец был греческим военачальником. Он погиб, защищая меня, во время войны. Мать, убитая горем, забрала меня с братом и уехала из Греции в Рим. Но по моей глупости и неосторожности, на одном из дворцовых приемов я указал на ошибки в стихах этого лицемерного и тщеславного тирана. В отместку он сжег мою мать и брата заживо, прямо у меня на глазах.

В спокойном голосе Сидерия скрывалась огромная боль и раскаяние. Он сжал кулаки так, что на руках вздулись вены.

— Тасерс, мой брат, в ночь перед смертью говорил, что у него болит огненное родимое пятно на ладони. Я тогда еще пошутил: «Тасерс, это значит, что завтра, как только ты выйдешь из дома, тебя встретят с распростертыми объятиями… объятиями огня».

— Амора, ты понимаешь? Это я виноват в смерти отца, матери и брата. Я никогда не смогу простить себя. Такого проклятого, как я, давно должна была забрать Либитина.

— Нет, Сидерий, это не ваша вина. Это Нерон совершил ужасное преступление. Рано или поздно он будет наказан, — зеленые глаза Аморы наполнились слезами сочувствия.

— Нет! Ты не понимаешь! Это я убил их! — взорвался Сидерий.

— Понимаю! Я все понимаю! — твердо сказала Амора, глядя ему прямо в глаза. — Моя мать умерла от потери крови, когда рожала меня. Она была в Большом цирке Бальба, а Нерон не позволил никому уйти во время его выступления! Отец, пытаясь найти врача, сломал ногу, когда перелезал через стену. По вашей логике, я тоже проклята! И меня тоже должна забрать смерть!

Амора говорила быстро, захлебываясь слезами.

Зрачки Сидерия сузились. Он шевелил губами, но не мог произнести ни звука.

— Да, Сидерий, ты слишком суров к себе. Прости себя. Не мучай себя за преступления тирана. Грядет Страшный суд, и тогда злодеи получат по заслугам, а праведники войдут в Царствие Небесное, — сказал Лиус, входя во двор. Очевидно, он слышал их разговор.

— И еще кое-что, я должен тебе сказать, — медленно продолжил Лиус. — Я видел такое же огненное родимое пятно.

— У кого?!

— У Вестника Либитины в Большом цирке.

Сидерий открыл рот, но лишь через несколько мгновений смог заговорить.

— Ты шутишь! Тасерс не может быть Вестником Либитины!

— Но ты уже почти поверил, — бесстрастно заметил Лиус. — Вестник Либитины появился на арене семь лет назад. И у него половина лица изуродована шрамами от ожогов.

— Тасерс…

— Я тоже не хочу верить, что это твой брат. Потому что на его руках кровь множества гладиаторов! В том числе… моего друга, Сесбила! — Лиус сжал кулаки, его грудь тяжело вздымалась, он с трудом сдерживал эмоции.

Сидерий вдруг успокоился и тихо спросил: — Лиус, ты ненавидишь его?

— Нет… — Лиус задрожал, присел на корточки, закрыл лицо руками и начал часто дышать.

Амора сложила руки и начала тихо молиться, бормоча странные слова.

Сидерий смотрел, как солнце освещает их, делая их лица святыми и светлыми.

Он снова почувствовал эту таинственную и внушающую благоговение силу.

Он молча наблюдал за ними, терпеливо ожидая.

Через некоторое время Лиус успокоился. Он медленно встал, посмотрел в синие глаза Сидерия и медленно, но твердо сказал:

— Нет, Сидерий, я не ненавижу его. Хотя он отказал мне в моей просьбе и обрек моего друга на смерть. Но я все равно прощаю его. Он всего лишь невинный ребенок, а настоящий палач пирует в своем дворце на Палатине. Да простит его Господь.