Глава 7 (Часть 1)

Глава 7

С трудом открыв глаза, Сидерий увидел пляшущие языки пламени, готовые поглотить все вокруг.

Он моргнул, закрыл глаза и снова открыл их, наконец, ясно видя, что перед ним.

Это была скромная комната, тесная и обставленная простой мебелью.

Но мраморный стол был украшен зелеными виноградными лозами и нежными ветками мирта, в камине ярко и тепло горел огонь, из котла доносилось приятное бульканье, а воздух был наполнен ароматом свинины с бобами, от которого у Сидерия, не евшего целый день, заурчало в животе.

Кто-то откинул занавеску, впустив утреннюю прохладу.

— О, вы очнулись! — радостно воскликнула Амора.

Сидерий посмотрел на вошедшую. Прекрасное лицо девушки, белое и изящное, как терракотовая статуэтка из Танагры, и большие зеленые глаза, ясные и чистые, светились неподдельной радостью и заботой.

— Это ты принесла меня сюда? Это твой дом? — спросил Сидерий. — Ты приводишь в дом кого попало. Ты действительно наивная.

Глядя в эти глаза, Сидерий почувствовал, как в его холодный и опустошенный мир проник луч света, осветив небольшой уголок.

— Вы только пришли в себя, а уже насмехаетесь надо мной, — Амора сердито посмотрела на него. — Похоже, вы полностью поправились!

— Как ты нашла меня? — с любопытством спросил Сидерий, наблюдая, как Амора ловко готовит завтрак.

— Канина сказала мне, — ответила Амора, накладывая свинину с бобами из котла.

Сидерий нахмурился: — Опять Канина?! Тебя дважды обманули, а ты все еще общаешься с этой женщиной! Разве ты не рассказала своим родителям, какое непростительное зло она тебе причинила? Даже если Афина не в силах помочь твоему уму, твои родители не должны быть такими же доверчивыми!

— Христианство учит нас прощению. Канина искренне раскаялась передо мной, и я должна простить ее, — серьезно сказала Амора. Ее зеленые глаза снова наполнились чем-то, чего Сидерий не мог понять. — Ненависть — это когти ада. Она, словно терновый куст, опутает тебя, изранит до крови, затуманит твой взор и затянет в темную бездну.

— Христианство? Ты христианка? — Сидерий выглядел странно. — Никак не могу представить тебя одной из этих злобных христиан, которые отравляют воду, поклоняются голове осла и убивают младенцев! С твоим характером ты, наверное, и муравья не раздавишь. Если ты действительно христианка, то, вероятно, учение этой религии не такое, как я думал раньше.

— О, откуда вы услышали эти ужасные слухи?! — Амора удивленно распахнула глаза. — Христианство учит нас доброте, справедливости, милосердию и чистоте. Так мир будет с нами, а после смерти мы попадем в Царствие Небесное, будем рядом с Господом и обретем вечное блаженство. Христос сказал: если тебя ударят по правой щеке, подставь и левую; если кто хочет судиться с тобой и взять твою рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; если тебя заставят пройти с кем-нибудь одну милю, пройди с ним две; кто просит у тебя, тому дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся.

Сидерию эти слова показались абсурдными. Неужели, когда вчера игроки пришли мстить ему, он должен был не только не сопротивляться, но и лечь и сказать: «Эй, бейте меня!»?

Учение этой религии показалось ему смешным. Он хотел высказать свое презрение, но что-то в глазах Аморы, когда она говорила эти слова, что-то, что озадачивало и даже пугало его, заставило его проглотить слова.

— Скажи, если твоя религия проповедует прощение, то имеешь ли ты право прощать тех, кто причинил тебе зло? А если зло причинил ты сам, имеешь ли ты право простить себя? Можешь ли ты простить себя?

Амора явно не сталкивалась с таким вопросом. Она в замешательстве нахмурила тонкие брови.

— Если вы искренне сожалеете о своих поступках и страдаете, если вы раскаиваетесь, Господь простит вас, — раздался низкий голос из-за занавески. Отец Леолес, опираясь на костыль, вошел в комнату.

— Здравствуйте, юноша. Я отец Аморы. Большое спасибо, что дважды спасли мою дочь, — отец Леолес благодарно улыбнулся лежащему на кровати Сидерию.

— Я просто проходил мимо, — отмахнулся Сидерий. — Это я должен благодарить вас и вашу дочь. Вы спасли меня, когда я ждал зова Либитины под аркой Мильвийского моста.

— Вы сказали: «Господь простит вас». Но что толку, если человек не может простить себя сам? — Сидерий вернулся к словам отца Леолеса. Его больше волновал этот вопрос.

— Прощение Господа — это величайшее спасение, — ответил отец Леолес.

Сидерий хотел сказать, что он не верит в их религию и что прощение их «Господа» ничего для него не значит. Самоненависть заставляла его вечно жить в вине и страданиях. Он был проклятием: отец, мать и брат пострадали из-за него. Он никогда не простит себя!

Но, глядя на благочестивые лица отца Леолеса и Аморы, Сидерий промолчал.

Хотя душевные раны Сидерия не заживали, его тело день ото дня крепло благодаря заботе Аморы.

Те полмесяца, что Сидерий провел в этом доме, залечивая раны, были самыми мирными и спокойными за последние семь лет.

Это был удивительный дом. И хозяева, и гости — гладиатор Лиус, живший по соседству, полная управляющая прачечной, мельник в экзомисе — все излучали спокойствие, безмятежность и свет. Все, кроме жеманной прачки Канины.

Этот дом был полной противоположностью грязным игорным домам и тавернам южной части Субуры. Здесь было солнечно и тепло, витал аромат мирта, а там царила тьма и зловоние разложения.

Он отличался и от роскошного дома Петрония. Если дома знати были похожи на яркие, но ядовитые цветы мака, то этот маленький домик напоминал виноградную лозу ранним утром, листья которой, покрытые росой, переливались в лучах солнца всеми цветами радуги.

Сидерий глубоко вдохнул прохладный утренний воздух, откинул занавеску и вышел во двор.

Амора сидела во дворе и шила шерстяную безрукавку.

Он приподнял бровь и сел рядом с ней.

— Доброе утро.

Амора заметила Сидерия, как только он вышел во двор. Слегка покраснев, она поздоровалась с ним, а затем снова опустила голову, сосредоточившись на своей работе.

— Отличная безрукавка, — сказал Сидерий. — В ней, должно быть, очень тепло. Отцу Леолесу повезло.

— У отца уже есть безрукавка. Я сшила ее вчера, — тихо ответила Амора.

— Хм? А для кого же эта? Для Лиуса? Нет…