Многоголосый бредовый шепот в какой-то момент породил у Ло Юйань странное, почти пугающее ощущение, будто ее череп вот-вот расколется изнутри. Сильная боль пронеслась в висках, и, не выдержав, она прижала ладонь к той зияющей трещине. Гладкая фарфоровая поверхность статуи ростом с человека должна была отдать ледяным холодом, однако вместо этого руку обожгло так, что она невольно вздрогнула: рельеф фигуры был нестерпимо горячим.
Стоило ей коснуться — и голоса, повторявшие «так жарко» и «так больно», на секунду смолкли, а затем с удвоенной силой вновь зазвучали из щели.
Сама Ло Юйань тоже испытывала жжение и боль, и если бы в следующий миг она не пришла в себя и не открыла глаза, увидев перед собой черную завесу реальности, то, пожалуй, и сама бы поддалась мучению и застонала в унисон.
Она поднялась с пола и приблизилась к божеству, восседавшему на своем возвышении. Его облик был совсем не тем, что являлся ей в темном мире: там статуя казалась грубой и чужой, однако ощущение исходило то же самое.
— Ши Шэнь, что же мне делать?
Ло Юйань не была женщиной проницательной или решительной. В таком деле она и не думала поступать по собственному разумению, а потому пришла спросить. Если уж тот фарфоровый лик был связан с богом-покровителем, он наверняка подскажет.
Божество выслушало ее и с мягкой улыбкой дало совет:
— А если попробовать разглядеть, что таится в трещине?
— Там ничего не видно… Неужели разбить? — неуверенно предположила она.
— Разбить? Ну так сделай это и посмотри, — неторопливо и ровно ответил полный покоя бог.
И от этой безмятежной интонации Ло Юйань постепенно успокоилась. Раз уж сам бог оставался столь равнодушным, значит, и опасности никакой не существовало.
Подготовившись, вечером она вновь оказалась перед фарфоровой статуей с трещиной и с размаху попробовала столкнуть ее с пьедестала. Но фигура оказалась куда тяжелее, чем представлялось: сдвинуть ее с места не удалось, а ладони вспыхнули красным от ожога. Не желая сдаваться, Ло Юйань вскарабкалась на постамент, наклонилась к трещине и сунула внутрь четыре пальца, пытаясь расковырять щель.
Ей казалось, что раз уж есть надлом, то проще раскрошить его, превратить узкую трещинку в широкую рану и наконец увидеть, что скрывается внутри. И все же, едва пальцы проникли в темноту, она ощутила еще больший жар, чем снаружи, будто там пылало яростное пламя.
Обожженная, она резко отдернула руку, прижимая распухшие пальцы к груди. В тот момент легкий ветерок откуда-то взъерошил волосы, и прядь упала ей на губы. Ло Юйань, откинув волосы за ухо, вдруг обнаружила: в пальцах остались зажаты две длинные нити.
Волосы?
Она поднесла их к щели и, осторожно сунув внутрь, наклонилась поближе, надеясь уловить запах гари, если они воспламенятся. Но этого не произошло, напротив, оттуда донесся едва уловимый, непонятный аромат, а пугающие стоны неожиданно смолкли.
Сработало.
Спустя какое-то время звук снова поднялся из глубин фигуры, и тогда Ло Юйань, перебирая густые волосы, задумалась: ведь каждый день вырастают новые, да и немало волос естественно выпадает. Осторожно проведя пальцами по прядям, она собрала десяток волосков и, как только из трещины раздавался вой, по одному стала вкладывать их внутрь.
Так она нашла способ приглушить мучительный глас.
Наутро, привычно подойдя к божеству, она еще не успела заговорить, как тот неожиданно прикрыл рот ладонью и долго кашлял. А когда отнял руку, в его белоснежной фарфоровой ладони показался десяток ее волос.
Ло Юйань ошарашенно уставилась на них.
— Впредь не стоит пихать всякое в мое тело.
В… его тело?
Смутившись, она быстро забрала волосы:
— Хорошо, простите.
И тут до нее дошел смысл сказанного. Она вскрикнула:
— Значит, то была ваша плоть? Но если так, зачем же вы позволили мне пытаться разбить ее?
Он усмехнулся:
— А именно потому, что ты не в силах расколоть ее. Мне все равно, а тебе было чем заняться.
Размышляя о своих снах, Ло Юйань вдруг насторожилась. Выходит, каждую ночь это был вовсе не кошмар, а забавы самого Ши Шэня? Ему попросту было скучно? Если он звал ее разделить игру, разве можно было отказаться?
Вечером, вновь услышав из трещины мучительное стенание, она ощутила ломоту в висках и тогда запела, желая перекричать этот пробирающий до самого мозга голос. И странное дело — это помогло. Ее пение заглушило стоны, они умолкли. Она пела без остановки, до изнеможения, и к утру горло саднило.
Сложив ладони, она спросила божество:
— Вам понравилось вчерашнее?
Он, улыбаясь, кивнул:
— Неплохо. Но хотелось бы другую песню.
Ло Юйань смутилась: она и сама знала, что поет плохо, да и слов песен почти не помнила. Так что вчерашняя была та навязчивая мелодия, что вечно гремела в супермаркете.
— Может, тогда рассказать вам истории? Или почитать стихи?
— Звучит куда приятнее той песни.
И так жуткие видения внезапно обернулись чем-то странным, почти обыденным. Оставалось лишь одно: Ло Юйань все больше становилась ночной птицей, дни и ночи поменялись у нее местами, и днем ей непременно нужно было досыпать.
В полдень во дворе музыканты умолкли, и жрицы вновь принялись сжигать бумагу.
То были молитвенные тексты, написанные рукой женщин рода Цинь, дабы смягчить муки родового божества в месяц его рождения. Но века прошли, и этот обычай превратился в пустую форму: в древности в писаниях звучали искренняя благодарность и горечь вины, а рождавшиеся из сердца слова приносили ему утешение. Теперь же строки полны были лишь бледных эмоций, в них не осталось силы.
Даже заунывные погребальные мелодии, звучавшие всю ночь напролет, не могли утешить его так, как простая забота одной юной девушки.
Сейчас она мирно свернулась клубочком у него за спиной и спала. Благодаря ей месяц рождения оказался на редкость сносным.
Правда, все пошло несколько иначе, чем он сам предполагал.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|