Воссоединение

Воссоединение

Год спустя.

Город-государство, наконец, оправился от войны и разрухи.

После долгой зимы и снегопадов маленький сад за собором расцвёл пышнее, чем в прошлые годы.

Плющ, обвивающий кирпичные стены, тянул свои тонкие усики к бегонии за стеной, словно выражая свою пылкую любовь.

Иэн любил приходить сюда по утрам.

С лейкой в руке, с бабочкой на плече, он в одиночестве наслаждался общением с природой. Это часто напоминало ему о днях, проведенных с Доной на вершине горы.

Обычно никто не осмеливался беспокоить его в это время.

Все знали, что у нового епископа была странная привычка: если кто-то нарушал его редкие минуты отдыха, он, обычно нежный и мягкий, хмурил тонкие брови и ворчал.

Но сегодня, по непонятной причине, группа молодых послушников вместе с названым братом, громко переговариваясь, постучали в ворота сада, нарушив уединение Иэна с утренним светом.

Иэн уже собирался отчитать этих непоседливых юношей, но названый брат силой вытащил его из сада.

Названый брат то и дело бросал на него многозначительные взгляды и даже тщательно поправил его рясу.

— Что происходит? — Иэн был одновременно раздражён и удивлён. Он не понимал, куда названый брат его ведёт, и, не зная, плакать ему или смеяться, схватил его, чтобы остановить.

— Эй, тебя девушка какая-то ищет. На шее у неё крест на цепочке. Это та самая…? Ты куда?! Эй!

Названый брат даже не успел коснуться края одежды Иэна, как тот исчез из виду.

Иэн быстро шёл к молитвенной комнате. Не в силах сдержать волнение, он ускорил шаг и, забыв о собственных правилах, даже побежал по собору.

Развевающиеся полы его рясы подхватили две прижавшиеся друг к другу пылинки, и те в радостном порыве ветра вспыхнули искорками света.

Он немного пожалел о своей опрометчивости — не спросил у названого брата, где она, — но интуиция вела его к молитвенной комнате.

С каждым шагом он всё явственнее чувствовал, как крест на его груди дрожит от волнения.

Наконец он остановился в тени, отбрасываемой окном-розой.

Та самая изящная фигура, о которой он так мечтал, стояла спиной к свету, небрежно облокотившись на римскую колонну.

Увидев его, она сняла шляпу и, склонив голову набок, улыбнулась.

У него перехватило дыхание. Он застыл на месте, не отрывая взгляда от неё, пока она шла к нему.

Ветры, пески, дожди и снега закалили её. Прежняя сдержанность исчезла в ночи прошлого, сменившись дерзостью, простором и свободой.

Она не пила вина, но он словно ощущал исходящий от неё резкий запах — крепкий, как ветви тополя, бескрайний, как просторы над ущельем, насыщенный, словно выдержанный годами напиток, настоянный на горных травах.

В тот миг ему показалось, что он ничем не достоин человека перед ним. Если бы он соткал ей платье из сияющего лунного света, оно показалось бы слишком простым для её яркой красоты. Если бы он сорвал единственную красную розу снежной ночью, она показалась бы слишком вульгарной. Если бы он вложил в стихотворение лист инжира, небесная дева тут же разгадала бы его тайные желания.

Поэтому он лишь неуклюже создал анемон и вплел его в её розовые волосы у виска.

Она стояла рядом с ним под священным крестом.

Ромбовидные осколки стекла ловили дыхание утреннего света, и сплетённые из них цветные блики расцветали цветочной дорогой, ведущей к небесам.

Всё было идеально: изящная игра света и тени, безграничная красота, годы тоски и любовь, пришедшая издалека.

Древняя пыль принесла свои благословения. Бабочка на вершине креста тихонько пропела клятву. Солнечный свет, пронзивший падающую звезду, стал самым торжественным свидетелем их союза.

Они целовались в пустом соборе, но были облачены в самые прекрасные свадебные одежды.

Безупречный нефрит, не требующий огранки. Любовь, рождённая самой природой.

— Гавриил и Турмалин, один упавший в грязь, другой — в солнечный свет, наконец воссоединились под оливковой ветвью.

— Надежда родилась в отчаянии.