Глава 2

На следующий день, еще до рассвета, Тыковка умылся, закинул за спину корзину для трав и на цыпочках направился к склону за усадьбой. Однако у косяка задней двери он увидел неподвижно сидящую Чу Цин.

Тыковка хотел было подбежать и спросить, почему, как бы рано он ни вставал, она всегда опережает его, всегда одета в светлое платье, с корзиной за спиной, стоит неподалеку и ждет его. Так было с самого начала, десять лет назад. Казалось, ей совсем не нужен сон.

Но он заметил, что глаза медитирующей Чу Цин плотно закрыты, а на лбу выступили мелкие капельки пота. Тыковка быстро убрал ногу, которую уже занес для шага, и тихо замер на месте, наблюдая за ней.

Вскоре Чу Цин открыла глаза. Она вытерла пот со лба и, ничего не сказав Тыковке, направилась к заднему склону горы.

Тыковка же подбежал к ней и потянул за рукав:

— А-Цин, не ходи, подожди меня дома.

Чу Цин высвободила рукав:

— Я в порядке.

Тыковка снова попытался снять с нее корзину, но она отстранила его руку:

— Говорю же, я в порядке.

«Эх, опять то же самое. Каждый раз одно и то же», — с досадой подумал Тыковка и молча поплелся за ней.

В этот день туман в Снежно-Изумрудной Роще был особенно густым. Даже они, привыкшие годами ходить по этим лесам, невольно пару раз кашлянули.

— Сегодня туман какой-то странный, — сказал Тыковка, прикрывая нос. — Может, вернемся? Ничего страшного, если немного не хватит, я в следующий раз им донесу.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась Чу Цин. Сегодняшний туман и вправду был странным. Свою жизнь она с таким трудом сохранила, незачем было без нужды рисковать.

Они уже собирались повернуть назад, как Чу Цин смутно расслышала стоны. Она была уверена, что ей не послышалось, потому что Тыковка тоже посмотрел на нее с удивлением.

— А-Цин, тут… кажется, чей-то голос?

— О.

— Мы не пойдем посмотреть?

— Не пойдем.

— Но вдруг там кто-то?

— Какое мне до этого дело?

— Но… не важно! Они же могут умереть!

— О.

— А-Цин, давай посмотрим?

— Я не пойду.

Тыковка увидел ее упрямое и холодное лицо, беспомощно покачал головой, снял свою корзину и поставил рядом с Чу Цин:

— Тогда подожди меня здесь, я только взгляну и вернусь.

Тыковка вошел в туман и через несколько шагов скрылся из виду. Только тогда Чу Цин прижала руку к груди. Возможно, из-за бессонной ночи, с самого утра у нее сильно болело в груди. Неизвестно, повлиял ли туман, но сейчас сердце сжималось еще сильнее.

Она как раз собиралась сесть и отрегулировать внутреннее дыхание, как услышала голос Тыковки:

— А-Цин, А-Цин, иди скорее сюда!

Он позвал несколько раз. Чу Цин вздохнула, тоже сняла свою корзину и пошла вглубь леса.

Подойдя к Тыковке, она увидела, что он сидит рядом с человеком. Тот был одет в пурпурно-черный халат с золотой вышивкой по краю, а на поясе у него висели два веера, выглядевшие весьма ценными.

Тыковка прощупал пульс незнакомца:

— Похоже, он пролежал в лесу без сознания всю ночь. Удивительно, что он до сих пор продержался.

— Что тут удивительного? Ты и сам часто спал в этом лесу ночь напролет, — в детстве Тыковка часто шалил, и наставник в наказание отправлял его в горы учить названия растений. Иногда было уже слишком поздно возвращаться, и он просто ночевал в лесу.

— Разве это одно и то же? Давай скорее спасем его! Смотри, он потерял столько крови. Если не помочь, никакая внутренняя сила не спасет! — Тыковка заволновался, прижимая руку к правому боку мужчины, где кровь уже стала темно-красной.

— Он выглядит почти мертвым. Не спасать. Я и не умею, — Чу Цин держалась на расстоянии двух чи от незнакомца, словно боясь испачкаться в крови на земле.

— У тебя же с собой пилюли продления жизни от наставника? — Тыковка посмотрел на нее с твердой решимостью, словно во что бы то ни стало хотел спасти этого человека. — Наставник учил нас медицине, чтобы мы практиковали ее ради спасения мира! Как мы можем видеть смерть и не помочь?

От его слов у Чу Цин запульсировали виски, а в груди стало еще тяжелее. Она бросила ему белую нефритовую бутылочку:

— Я училась медицине только для того, чтобы выжить.

Третья причина известности Лазурных Гор заключалась в этой неприметной на вид Усадьбе Верхнего Пруда.

Хозяина усадьбы звали Юнь Чжунхэ. Неизвестно, было ли это его настоящее имя, или так люди прозвали его за неуловимость.

Говорили, что Юнь Чжунхэ было уже за шестьдесят, но он по-прежнему выглядел молодо — черные волосы и юное лицо. Он был не только мастером боевых искусств, но и, что самое удивительное, обладал невероятными познаниями в медицине. Он не делал различий между добром и злом, и неважно, приходил ли к нему раненый или он встречал больного во время своих странствий — он осматривал и лечил каждого. Немало людей в цзянху были в долгу перед Усадьбой Верхнего Пруда.

Юнь Чжунхэ ставил диагноз так же, как и обычные лекари: использовал четыре метода диагностики — осмотр, выслушивание и обоняние, опрос и пальпацию. Но все пациенты, прошедшие через его руки, выздоравливали. У него не было ни одной неудачи.

У него не было детей, и в цзянху знали только об одном его ученике. Говорили также, что больше он учеников не берет.

Эта пилюля продления жизни на самом деле называлась Пилюля Девясила и Красной Охры. Состав был прост: девясил, гематит, кодонопсис, пинеллия, имбирь — все это были очень распространенные травы. Но неизвестно, что такого делал с ними Юнь Чжунхэ, что они превращались в чудодейственное средство, продлевающее жизнь.

Это лекарство никогда не передавалось посторонним, оно принадлежало только Чу Цин. Она сама тайно много раз пыталась воссоздать его, но каждый раз терпела неудачу. Ее пилюли обладали лишь первоначальным эффектом, вроде регулирования ци. Но она не сдавалась, постоянно пробовала разные травы, чтобы создать такое же лекарство. Человек, однажды вырвавшийся из врат смерти, не хотел полагаться на других в вопросе собственной жизни.

Пока однажды Юнь Чжунхэ не позвал ее к себе и не раскрыл секрет изготовления лекарства.

В тот же день она стала его ученицей, но мир об этом не узнал. Казалось, она стала его самой любимой ученицей.

Он водил ее по всем уголкам Лазурных Гор, рассказывая о каждой травинке, о каждом цветке. Каждый раз, когда Юнь Чжунхэ передавал Чу Цин очередную белую нефритовую бутылочку, на его лице была отеческая любовь, а у нее по спине пробегал холодок, и руки дрожали.

Каждая такая бутылочка означала, что она обязана ему еще одной жизнью. За все эти годы она приняла столько пилюль, что, наверное, и за восемнадцать жизней не расплатится. Да, он часто говорил им обоим, что ученики должны творить добро и накапливать заслуги, совершать больше добрых дел.

Отдать эту белую нефритовую бутылочку другому — это тоже способ искупить часть своей кармы, стать немного меньше ему обязанной.

И действительно, после того как мужчина принял пилюлю, его сознание прояснилось. Он с благодарностью посмотрел на Тыковку и Чу Цин.

Тыковка помог ему встать, собираясь уходить, но мужчина остановился:

— Там… спаси его… прошу тебя.

Возможно, потому что Чу Цин была девушкой, он сначала посмотрел на нее, но увидел лишь безучастное лицо и повернулся к Тыковке.

Мужчина в черном был значительно выше еще не выросшего Тыковки, и его вес почти полностью давил на мальчика, которому уже было тяжело. Тыковка умоляюще посмотрел на Чу Цин:

— А-Цин, пойди скорее посмотри…

Грудь Чу Цин уже распирало от боли, но Тыковка выглядел таким сострадательным, что она не смогла ему отказать.

Она пошла в том направлении, куда указал мужчина в черном. Пройдя около тридцати шагов, она издали увидела лежащего на земле человека в красной одежде.

Чу Цин подошла ближе и замерла от увиденного. Кроме того случая десять с лишним лет назад, когда она сама была при смерти, ей редко доводилось видеть столько крови.

Мужчина перед ней, оказывается, был одет в такие же светлые одежды, как и она сама, но теперь они были окрашены кровью в неоднородный охристый цвет.

Она протянула руку, чтобы проверить, дышит ли он. Но едва ее рука приблизилась, мужчина, не открывая глаз, резко выбросил свою руку, пытаясь схватить ее. Однако он был слишком тяжело ранен и тут же потерял сознание.

За многие годы в Снежно-Изумрудной Роще погибло немало людей. Тех, кто готов был рискнуть жизнью ради богатства, было предостаточно, но лишь немногим удавалось выбраться отсюда.

Этот человек, должно быть, тоже пролежал здесь всю ночь, но у него все еще хватило сил и скорости, чтобы защититься от чужого прикосновения. Очевидно, он был не простым смертным.

Учитывая еще и того необъяснимо погибшего голубя, эти двое, скорее всего, были не из добрых людей.

Она не хотела ввязываться в это мутное дело. Развернувшись, чтобы уйти, она обнаружила, что Тыковка и мужчина в черном уже стоят неподалеку и наблюдают за ней.

Взгляд Тыковки был полон надежды. Хотя с детства она всегда придерживалась принципа «моя хата с краю», но если она сейчас действительно бросит этого человека на произвол судьбы, этот парень, вероятно, никогда ее не простит. Она тяжело вздохнула и снова повернулась, присев на корточки.

Лицо мужчины в белом было залито кровью, черты невозможно было разглядеть. Она достала чистую ткань, обернула ею руку и похлопала его по щеке. Кажется, он немного пришел в себя. Она позвала Тыковку принести пилюлю продления жизни. После того как мужчина принял ее, в его глазах появилась некоторая ясность, но раны были слишком тяжелы, и он не мог двигаться.

Чу Цин нахмурилась, посмотрела на Тыковку и, вздохнув, помогла мужчине в белом подняться, взвалив его на себя.

К ее удивлению, он оказался очень легким. Поддерживать его было совсем нетрудно.

Вчетвером они медленно двинулись обратно. Лишь когда показалась задняя дверь Усадьбы Верхнего Пруда, человек на ее плече внезапно потяжелел.

Чу Цин с трудом поддерживала его, и последние метры почти тащила волоком обратно в усадьбу.

Бросив его на землю, Чу Цин, словно спасаясь бегством, скрылась в своей комнате. Вес взрослого мужчины оказался для нее непосильной ношей. Она жадно хватала ртом воздух, дрожащими руками достала из аптечки горсть каких-то трав и сунула себе в рот. Не успев дойти до кровати, она тяжело рухнула на пол, отчего правая сторона тела онемела.

«Проклятье!»

Больше никогда она не будет вмешиваться в чужие дела. Такое мучительное состояние лучше испытывать как можно реже.

В Усадьбе Верхнего Пруда, где годами царила тишина, этой ночью, казалось, назревали скрытые события.