Дело семьи Гань (Часть 3)

— Не только землю, дом и лавку тоже уже продала, — слушая почти обезумевший голос Гань Е, Ли Жоужоу ощутила злорадное удовлетворение. Если бы не он, разве она оказалась бы в таком положении?

— Мерзавка! Ты просто мерзавка! — Гань Е никак не ожидал, что Ли Жоужоу способна на такую бессовестную подлость — продать даже его дом и лавку.

Именно в этот момент он начал вспоминать, как хороша была Гань Нянь. Пусть ее красота и увяла, но разве не потому, что он сам был ни на что не годен, не смог скопить ни гроша, и ей пришлось торговать румянами на людях? В прежние годы, когда у них еще не было лавки, Гань Нянь каждый день, невзирая на ветер и палящее солнце, продавала румяна — и все ради семьи. Что по сравнению с ней эта Ли Жоужоу? Только и знает, что обжираться целыми днями, а кроме постельных утех, ни в чем не разбирается, даже чаю толком подать не может — никакой от нее пользы как от женщины. Чем больше Гань Е думал, тем сильнее раскаивался, тем больше презирал себя за то, каким был негодяем. Он едва сдерживался, чтобы не надавать себе пощечин.

В этот момент в тюрьме вдруг повалил густой дым, и послышались крики двух-трех стражников: «Пожар! Пожар!..» Они явно не собирались никого спасать, а изо всех сил бросились наутек.

В глазах Гань Е мелькнул холодный блеск. Возможно, такова судьба. Но, по крайней мере, эта дрянь Ли Жоужоу умрет вместе с ним!

— Господин стражник, господин стражник, я дам вам сто лянов, выведите меня, выведите! — донесся голос Ли Жоужоу из соседней камеры.

— Это деньги моей семьи Гань! — рявкнул Гань Е, напугав Ли Жоужоу до икоты.

Однако дым становился все гуще, и ей было уже не до Гань Е.

Один стражник, дорожа своей жизнью, убежал далеко. Другой замешкался, подошел взглянуть на замок камеры Ли Жоужоу, потом на густой дым и покачал головой:

— Нет, ключи все там, внутри. Огонь слишком сильный, я не осмелюсь войти. Молитесь о спасении.

— Постойте, постойте, постойте… — Ли Жоужоу закашлялась от дыма, но не забыла крепко вцепиться в рукав стражника.

— Господин стражник, ваша обязанность — охранять эту тюрьму. Если вы никого не спасете, разве это не будет неисполнением долга? Тогда и господин губернатор вас не пощадит. Уж лучше рискните жизнью ради этого дела — получите и деньги, и повышение по службе. Разве не двойная выгода?

Выражение лица стражника слегка изменилось — очевидно, ее слова его немного тронули. Увы, клубы черного дыма были так густы, что у него не хватало смелости броситься внутрь.

— Господин стражник, я дам вам триста лянов, нет, пятьсот лянов! Умоляю вас, скорее принесите ключи! — голос Ли Жоужоу звучал почти умоляюще, лицо сморщилось.

— Да бросьте, ради ваших пятисот лянов серебра рисковать жизнью — оно того не стоит, — усмехнулся стражник.

— Вот если бы у вас было пять тысяч лянов, может, я бы еще подумал, — сказав это, он с силой вырвал свой рукав из рук Ли Жоужоу.

В этот момент густой дым, словно черный дракон, поглощал все вокруг. В носу и горле жгло, дышать становилось все труднее.

Сердце Ли Жоужоу охватило глубокое отчаяние.

— Ха, перед лицом смерти что толку от денег! — раздался насмешливый голос из соседней камеры.

Слова Гань Е пробудили Ли Жоужоу.

— Две тысячи лянов! Две тысячи лянов! — изо всех сил закричала она вслед убегающему стражнику.

— Кхе-кхе-кхе-кхе… — Дым ел глаза так, что она едва могла их открыть, и душил непрекращающийся кашель.

В этот момент кто-то протянул ей мокрый платок. Она тут же выхватила его и прижала к рту и носу.

Подняв глаза, она увидела перед собой человека в форме стражника с встревоженным лицом.

— Договорились, две тысячи лянов!

— Да-да, — торопливо закивала Ли Жоужоу, чувствуя, как в сердце зарождается надежда.

Она поспешно достала из-за пазухи две тысячи лянов серебряными ассигнациями. Это были все ее сбережения. Хотя ей было жаль расставаться с ними, она стиснула зубы и протянула деньги.

— Вы сами их отдали, — хмыкнул «стражник».

Ли Жоужоу, ничего не подозревая, закивала:

— Да, да, только умоляю, господин стражник, спасите мою жизнь!

На лице «стражника» больше не было и тени паники, он лишь слегка улыбнулся:

— Хорошо, я спасу твою жизнь. Люди, убрать дым!

— Что? Какой дым убрать? — Ли Жоужоу вытаращила глаза.

К ее изумлению, из глубины тюрьмы вышли несколько человек в черной одежде с факелами в руках. Факелы были сделаны из чего-то неизвестного и испускали густой черный дым. Затем они накрыли факелы мешками, и дым мгновенно исчез. Вся эта затея была исполнена в сто раз искуснее любого фокуса.

— Цыц, а ведь эти две тысячи лянов достались на удивление легко, — с улыбкой произнес стоявший перед ней «стражник».

— Ты… — Зрение Ли Жоужоу прояснилось, и она наконец разглядела лицо «стражника». Ее сердце охватило ледяное отчаяние.

— Ты… Гань Ши?

Услышав это, Гань Е обеими руками вцепился в железную решетку своей камеры.

— Гань Нянь?!

«Стражник» усмехнулся и перестал говорить измененным голосом. Ее голос снова стал мягким, женским.

— Верно, я и есть Гань Ши. И что с того?

— Ты! Какая наглость! Это же тюрьма префектуры, а ты посмела притвориться стражником? — Ли Жоужоу вцепилась в решетку перед собой, готовая вырваться и отобрать свои деньги. Увы, руки ее были слишком коротки, и как она ни тянулась, до Гань Нянь было не достать.

— Посмотри внимательно, разве моя одежда — это форма стражника? — Гань Нянь рассмеялась, глядя на потуги Ли Жоужоу.

Ли Жоужоу вытерла слезы, выступившие от дыма, и только тогда разглядела, что одежда Гань Нянь лишь похожа по цвету и фасону на форму стражников, но на самом деле отличается. Она поняла: все было подстроено заранее, так, чтобы не оставить никаких улик. Если подумать, то хоть дым и валил клубами, никакого огня не было видно, и криков других заключенных тоже не слышно. Значит, пожар был инсценировкой, спектаклем, разыгранным для нее. Вспомнив, как собственноручно отдала Гань Нянь свои кровные деньги, Ли Жоужоу пожалела так, что готова была локти кусать. Если бы она хоть немного подумала, то не попалась бы на уловку этой мерзавки. Она кипела от ярости и сожаления, но ничего не могла поделать с Гань Нянь, оставалось лишь скрежетать зубами и проклинать ее в своей камере.

Гань Нянь улыбнулась.

— Никогда бы не подумала, что расправиться с кем-то может быть так просто. Честно говоря, госпожа Су подсказала мне четыре или пять способов забрать у тебя деньги. Я специально выбрала тот, при котором ты сама отдашь их мне в руки. Ну как, каково это — остаться ни с чем?

— Хмф, подумаешь, две тысячи лянов. Выйду из тюрьмы — снова заработаю, — Ли Жоужоу скрипела зубами от злости, но старалась держаться.

— Хе-хе-хе, две тысячи лянов… Если не встретишь еще одного такого дурака, как Гань Е, то, боюсь, и за всю жизнь торговлей собой столько не заработаешь, — усмехнулась Гань Нянь, каждое ее слово вонзалось в сердце Ли Жоужоу как нож.

— Я еще не закончила, — продолжила Гань Нянь. — Скажу тебе еще кое-что. Те двое стражников, что убежали, — настоящие. Они действительно подумали, что в тюрьме пожар.

— И что с того! — дерзко ответила Ли Жоужоу, но в душе у нее все похолодело. Одна хитрость сменяла другую, она была совершенно беспомощна и не знала, что еще придумает Гань Нянь, чтобы помучить ее. В этот момент она наконец поняла, что такое страх.

— Все очень просто. Пожар в тюрьме случился потому, что ты, Ли Ши, и Гань Е тайно пронесли огниво и хотели поджечь солому, чтобы сбежать. А я, Гань Нянь, в одиночку потушила пожар и стала примером для всех женщин.

— Ты… что ты такое говоришь? — Ли Жоужоу почувствовала, как у нее подкашиваются ноги.

— Гань Нянь! Я тут ни при чем! Я уже раскаялся! Гань Нянь, я был неправ, я больше никогда так не поступлю! — услышав, что Гань Нянь не собирается его прощать, Гань Е завопил в отчаянии.

Гань Нянь холодно взглянула на Гань Е. В этот момент она не испытывала к нему никаких чувств. Она отдала ему свою молодость и пот, а в ответ получила предательство — он бросил ее с детьми. Такой человек не заслуживал жалости.

Она слегка улыбнулась и, неизвестно откуда достав использованное огниво, положила его перед камерами Ли Жоужоу и Гань Е, как раз там, где они не могли дотянуться. Это было вещественное доказательство, а ее показания — свидетельское.

— «Заключенные, пытавшиеся оказать сопротивление властям и сбежать, подлежат ссылке на две тысячи ли», — ледяным тоном произнесла Гань Нянь эти слова. Видя, как лицо Ли Жоужоу стало пепельно-серым, она почувствовала, как тяжесть на сердце наконец немного рассеялась.

Она закрыла глаза и тихо сказала:

— Если бы вы тогда, выгоняя меня в мазанку, проявили хоть каплю милосердия, такой участи не было бы. Но вы были жестоки и бессердечны, подселили ко мне в соседи распутника, который днем насмехался, ночью стучал в окно, постоянно издевался надо мной, да еще и бил моих ни в чем не повинных детей. Это преступление поистине непростительно.

После этих слов Гань Е с глухим стуком рухнул на колени, не в силах вымолвить ни слова. Ли Жоужоу была ошеломлена приговором о ссылке на две тысячи ли, ее взгляд был полон отчаяния и беспомощности.

— Пойдемте, — спокойно сказала Гань Нянь.

На этом дело о муже, бросившем жену и детей, было завершено. А для жителей Цинчжоу оно стало еще одной темой для пересудов за чашкой чая. Даже спустя несколько лет можно было услышать, как сказитель ударял своим деревянным бруском и громко возглашал: «Вот он, бессердечный муж, бросивший жену и детей! С тех пор дочерей замуж за Ганей не отдают!»

Чего не знала публика, так это того, что в ту же ночь весть о пожаре в тюрьме дошла до ушей губернатора Цинчжоу Цзян Юйчэна.

Сань Шэн нахмурился и постучал пальцем по столу:

— Цыц, все смелее становится, уже и в нашей тюрьме интриги плетет, и ведь не ухватишь ее ни за что. Как же быть?

Цзян Юйчэн искоса взглянул на него, но ничего не сказал.

Сань Шэн продолжил:

— Впрочем, если подумать, этот Гань Е и Ли Ши действительно заслужили свое. Если бы их посадили всего на год-полтора, то, выйдя на свободу, они бы наверняка стали мстить. Уж лучше сослать их подальше, чтобы больше не возвращались в Цинчжоу.

Щелк. Кисть выпала из руки Цзян Юйчэна.

Сань Шэн замолчал.

Спустя долгое время Цзян Юйчэн спокойно произнес:

— Ты прекрасно знаешь, что я не буду на нее сердиться. Зачем же ты продолжаешь меня прощупывать?