Хвалой одних, хулой других прославлена,Являюсь я, Елена, прямо с берега,Где вышли мы на сушу, и теперь ещеМорской живою зыбью опьяненная,Которая с равнин далекой ФригииНесла нас на хребтах высоких пенистыхВ родные наши бухты — ЭврасилоюИ милостью великой Посейдоновой.А там, внизу, царь Менелай, с храбрейшимиИз воинов, свое прибытье празднует.Прими ж меня приветливо, высокий дом!Воздвиг тебя, на родину вернувшисяОтец мой Тиндарей у склона славногоХолма Паллады; здесь я детство видела;Ты всех домов спартанских был роскошнее,Когда в тебе, играя, с Клитемнестрою,С Поллуксом братом я росла и с Ка́стором.Приветствую и вас, о двери медные!Когда-то вы навстречу распахнулисяГостям, — и вот, — один из многих выбранный,В вас Менелай явился женихом моим.(Обращается к хору.)Откройте их! Спешу теперь исполнить яПриказ царя, как долг велит супружеский.Одна войду я! Сзади пусть останетсяВсе то, что вкруг меня кипело буреюПо воле рока! С той поры как вышла яОтсель во храм Цитеры, беззаботная,Чтоб долг священный свой свершить, и схваченаБыла фригийским дерзким похитителем,Да, — с той поры, увы, свершилось многое,О чем так любят люди все рассказыватьИ что услышать тягостно несчастному,О ком молва, разросшись, стала сказкою.
Ужель презришь, царица цариц,Свой дар почетный, благо из благ?Славнейшим ты счастьем владеешь одна:Из всех величайшею славой красы.Герою предшествует имени гром,Затем он и горд;Но даже упрямец склоняет челоПред всепокоряющей силой красы.
Довольно! Царь, супруг мой, вместе плыл со мнойИ к городу вперед теперь послал меня;Но что в душе замыслил он, — не знаю я.Супруга ль я, царица ли по-прежнемуИль жертвою паду я гнева царскогоИ злой судьбы, терзавшей долго эллинов?Добыча я, но пленница ль — не ведаю.Судьбу и славу, — двух красы сопутниковСомнительных, — двусмысленно бессмертныеМне предрекли; и даже на пороге здесьЯ чувствую их грозное присутствие.На корабле смотрел супруг невесело;Он на меня лишь изредка поглядывалИ слова мне приветного не вымолвил,Как будто мне недоброе готовил он;Когда ж, войдя Эврота в устья тихие,Земли родной ладьи его коснулися,Промолвил он, как будто богом движимый:«На брег морской отсюда выйдут воины;Устроить их на время тут останусь я,А ты ступай по берегу священному,По берегу Эврота плодородного.По низменной равнине направляй конейВ долину ту, горами окруженную,Где прежде было поле плодоносное,А ныне Спарта, город мой, красуется.Прибыв гуда, поди в высокий царский домИ там сбери служанок, мной оставленныхС хозяйкою, разумной старой ключницей.И пусть тебе покажут все сокровища,Которые отцом моим накопленыИ мной в войне и мире увеличены.Конечно, ты увидишь все в дому моемВ порядке, ибо должен царь, придя назад,Имущество найти свое нетронутым,На том же месте, где его оставил он:Не смеет раб менять того, что сделал царь».
О, пусть богатства сладостный видТвои утешит очи и грудь!Златые запястья и блеск диадемПокоятся гордо в надменной красе;Но стоит, царица, тебе захотеть,И все — налицо;И вступит, о диво, в неслыханный спорС алмазом и златом твоя красота.
И дальше так сказал мне повелитель мой:«Когда же там в порядке все осмотришь ты,Треножников возьми ты, сколько надобно,Сосуды все священные, которыеНужны жрецу, когда обряд свершает он:Котлы и чаши, также блюдо круглое;Воды налей ты из ключа священногоВ высокие кувшины; приготовь ещеТы дров сухих из дерева горючегоИ острый нож, со тщанием отточенный.О прочем же сама должна подумать ты».Так он сказал и в путь затем послал меня.Но что хотел он в жертву принести богамИз всех земных созданий, — не сказал он мне.Здесь тайна есть; но больше не забочусь я:Известно все бессмертным лишь, которыеСвершают то, что в сердце их задумано.Добром ли, злом ли смертным то покажется,Сносить должны покорно все мы, смертные.Нередко жрец, подняв секиру тяжкую,Над жертвою склоненной заносил ее,А опустить не мог: была помехоюРука врага иль близость Бога вечного.
Что приключится, — не ведаешь ты!Смело, царица, идиТвердой стопой!Вечно и зло и доброСмертным приходят нежданно!Им предскажи — не поверят они!Троя горела; видели мыСмерть пред очами, позорную смерть;Ныне же здесь мы тебеРадостно служим и видимВ вечном сиянье небесное солнцеИ красоту несравненную,Видим — тебя, о счастливые мы!
О, будь, что будет! Ныне же прилично мнеНемедленно войти отсюда в царский дом,Желанный, милый, мной почти потерянныйИ вновь мне данный, как, — сама не знаю я.Не так легко взойти мне на ступени те,Где в детстве я, бывало, резво прыгала.(Входит в дом.)
Сестры любезные,Бедные пленницы,Бросим свои мы печали!Вместе с Еленою,Вместе с царицеюСчастливы будьте, котораяПоздно, но твердой стопой затоРадостно снова являетсяНыне в родную обитель.Вам, небожители,Тихо и счастливоВ дом нас приведшие, — слава!Ибо свободные,Как окрыленные,Смело порхают над бездною;Пленник же, горько тоскующий,Тщетно из бездны тюрьмы своейРуки в мольбе простирает.Вновь из чужбины ееБоги вернули домой;Наш Илион погубив,Боги примчали ЕленуВ древний старинный и вновь разукрашенныйОтческий дом.После безмерногоСчастья и горяДетство далекоеСнова заставили вспомнить.
Покиньте, сестры, песни путь, столь радостный:К дверям высоким взор вы обратите свой!Что вижу я, о сестры? ВозвращаетсяНазад царица к нам шагами быстрыми.Что было там, царица? Что могло тебеВ дому твоем попасться не приветное,А страшное? Я вижу — что-то было там;Я вижу недовольство на челе твоем,И гневное я вижу изумление.
Не свойствен страх обычный Зевса дочери;Пустой испуг не тронет сердца гордого;Но ужас, мрачный ужас,Ночью древнею Рожденный искони, во многих образах,Как в бездне горной пламенное облако,Являясь нам, смущает и героя грудь.Так и сегодня жители Стигийские,Ужасные, при входе мне явилися,И я с порога милого, желанногоДолжна была бежать, как гость непрошеный.Но нет, на свет я вышла ныне: далееПрогнать меня нельзя вам, силы мрачные,Кто б вы ни были! Дом же освящу я свой,И, чистый вновь, меня с приветом примет он.Что было там с тобой, жена высокая,Открой рабыням ты своим почтительным.
Что было там, — вы сами видеть можете,Коль ночь еще в свои пучины тайныеНе поглотила вновь того чудовища.Но, чтоб вы знали, все я вам поведаю:Вступая в глубь родного дома радостно,Чтоб долг свершить скорее свой супружеский,Дивилась я безмолвию глубокому.Ни звук шагов не слышался ушам моим.Ни вид работы спешной не пленял очей;Служанки не встречались мне, ни ключница.Приветливо гостей всегда встречавшие.Когда ж потом я к очагу приблизилась,У груды пепла теплого сидела тамОгромная старуха, вся закутана,Не спящая, но в думы погруженная.Зову ее к работе повелительно,Подумавши, что ключницу я встретила,Которую оставил царь хозяйкою.Закутавшись, молчит она, не тронется!Моим угрозам, наконец, ответствуя,Она рукою машет, чтоб ушла я прочь.Я, в гневе отвернувшися, спешу от нейПо горнице пройти в казнохранилище;Но чудище, поднявшися стремительно,Становится, дорогу заграждая мне,Как госпожа, — огромная и тощая,С кроваво-мутным взором, видом странная,Ужасная и взору, и душе людской.Но нет, никак нельзя словами беднымиВам описать ужасное видение.Вот, — вот она на свет выходит дерзостно.Но здесь мы господа, пока придет наш царь.Могучий Феб, бессмертный друг прекрасного,Сразит созданье мрака иль прогонит прочь.
Много, хоть кудри юные вьютсяВкруг моих щек, испытала я в жизни;Много пришлось мне страшного видеть:Ужасы боя. Трои пожарВ ночь беды.В облаке пыли, между толпамиВоинов шумных, голосом страшнымБоги взывали; с голосом меднымВ поле носился грозный РаздорВозле стен.Ах, тогда еще высилисьСтены гордые; пламя же,Дом за домом объявшее,Страх и горе несущее,Вихрем дальше помчалосяВсюду над городом сонным.Я бежала сквозь дым и чад;Близко, близко носилисяБоги в пламени гневные,Страшно дивные образы;Шли они, исполинские,Огненной тучей одеты.Видела я, или грезилосьТолько душе лишь испуганнойЧудо такое, — не знаю я;Но что ныне ужасноеМне пред очами явилося, —Это я знаю и вижу.Я могла бы сама теперь.Если б страх не удерживал,Чуда коснуться руками.Кто ты из страшныхФоркиса дщерей?Ибо, как вижу я,Ты — из их рода.Верно одна ты из мрачных чудищ,Око одно лишь и зуб одинВместе имеющих страшных Грай,Нас посетившая ныне?Смеешь ты, чудо,Рядом с красою,Взору глубокомуФеба явиться?Что ж, осмелься, наружу выйди!Он не посмотрит на мерзкое;Фебово око священноеМрака вовек не видало.Мы же смертные, здесь стоим,Злой, безжалостно-злой судьбойК муке очей обреченные,К муке, какую отверженно-мрачноеЧтущим красу причиняет.Дерзко нас повстречавшая,Ты внемли же проклятию,Ты внемли порицанию!Слушай ты это от нас, осчастливленныхТем, что богов мы создания!
Старо, но вечно верно слово мудрое,Что стыд с красой по-дружески, рука с рукой,Вовек не шли по полю жизни светлому.Глубоко в них таится злая ненависть:Когда они сойдутся на пути своем, —Спиной тотчас друг к другу обращаются,И каждый вновь идет своей дорогою:С печалью стыд, краса с надменной гордостью,Пока она взята не будет ОркусомИль старостью седой не будет сгублена.Вы, наглые, пришли сюда из чуждых стран,Надменные и журавлям подобные,Которые несутся над главой у нас,Охриплым криком воздух наполняя весь.Идущий путник вверх на них оглянется, —И вновь они своей спешат дорогою,А он своей. И с вами так я сделаю.И кто же вы, что царский дом возвышенный,Как пьяные, как хор менад, скверните вы?И кто же вы, что лаете, бесстыдные,На ключницу, как стая псов на лунный лик?Иль тайна для меня, какого рода вы?Среди войны взращенные, развратные,Прельщенные, других прельстить готовые,И граждан вы, и воинов расслабили!Смотрю на вас — и кажется, что рой цикадКрикливых скачет по полю зеленому.Добро чужое жрете вы, снедаетеДобытое трудом благополучие:Вы — воинов добыча, меновой товар!
В присутствии хозяйки кто слугу бранит,Тот дерзостно права ее себе берет.Одна хозяйка может дать достойномуНаграду, иль наказывать преступного.Довольна ими я была все время то,Пока святая сила илионскаяБоролася, и пала, и легла; потомСо мной они делили горе странствия,Когда все только о себе заботятся.Мне нужно знать, не кто мой раб, — как служит он:Итак, молчи и больше их не смей бранить!Коль ты, хозяйки должность исправлявшая,Исправно все хранила, то хвала тебе;Пришла сама хозяйка, — уступи же ей,Чтоб не было взысканья, вместо всех похвал.
Слуге грозить — есть право несомненное,Которое супругою властителяЗа много лет супружества заслужено;И если вновь сюда, на место староеЦарицы и хозяйки, ты пришла опять, —Возьми бразды правления свободные,Владей отныне нами и богатствами;Но защити меня, старуху, ты от них,Которые пред лебедем красы твоейКрикливыми гусями только кажутся.
С красою рядом как противно мрачное!
С рассудком рядом глупость отвратительна.
Про матерь Ночь поведай, про Эреба нам.
А ты про Сциллу, кровную сестру свою.
Твои все предки страшные чудовища.
Прочь, к Оркусу иди искать родство свое!
И там тебя моложе каждый во сто раз!
Иди, ласкайся к старому Тирезию!
Кормилицы ты старше Орионовой.
Средь нечистот тебя кормили гарпии.
И чем свое ты кормишь тело тощее?Не кровью только, столь тебе любезною.
Ты трупы жрешь, сама на труп похожая.Блестят вампира зубы в дерзком рту твоем.
Зажму твой рот, когда скажу я, кто ты есть.
Так назови себя, — и все разгадано.
Не с гневом, но с печалью разнимаю вас,Неистовый раздор ваш запрещаю вам!Ничто не вредно столько для властителя,Как верных слуг раздор и несогласие:Веления его не превращаютсяТотчас же в дело, тщательно свершенное;Они вокруг лишь своевольно буйствуют,А он бранит их тщетно, растерявшись сам.Но сверх того, враждуя, безрассудные,Так много страшных призраков вы вызвали,Теснящихся вокруг, что я сама теперьКак-будто унеслась отсюда к Оркусу.Мечта ли это, иль воспоминание?Была ли я, иль буду я когда-нибудьЖеною страшной, царства погубившею?Страшатся девы; ты одна, старейшая,Спокойна здесь! скажи мне слово умное.
Тому, кто много лет провел во счастии,Все милости богов виденьем кажутся;А ты, без меры счастьем награжденная,Одну любовь героев знала пылкую,Готовую на все дела отважные.Сначала жадно гнался за тобой Тезей,Как Геркулес, могучий и прекрасный муж.
Он взял меня, газель десятилетнюю,И я жила в Афидне граде в Аттике.
Но с Кастором Поллукс освободил тебя,И сватался героев пышный рой к тебе.
Но, помнится, Патрокла в глубине души,Пелида верный образ, полюбила я.
Но, волею отца, за Менелаем ты,Воителем и родины хранителем.
Вручил ему он дочь, вручил и царство все,И Гермиона — плод того супружества.
Когда же царь наследье Крита смело брал,Пришел к тебе, покинутой, прекрасный гость.
Зачем ты мне напомнила печальноеПолувдовство и горе, мной снесенное!
Тогда пришлось мне, Крита вольной дочери,Узнать и плен, и рабства годы долгие.
И ключницей ты стала: царь вручил тебеСокровища, войной приобретенные...
Которые забыла ты, предавшисяВ высокой Трое радостям любви своей.
Не говори о радостях: терзало мнеИ грудь, и сердце горе несказанное.
Но слух идет, что есть на свете твой двойник:Тебя и в Трое, и в Египте видели.
Безумную молву не повторяй ты мне:И так уже сама себя не помню я.
И говорят, что сватался Ахилл к тебеИз царства мертвых, — он, при жизни пламенноТебя любивший против воли злой судьбы.
Как призрак, с ним я съединилась — призраком.Все это сон, — так вижу я из слов твоих.Сама себе я стала ныне призраком.(Падает без чувств на руки полухора.)
Смолкни, смолкни!Зловещая, зловредная ты!Пастью твоей однозубоюСтрашная речь извергаетсяИз твоих отверженных уст!Скрытая злость под маскою лести,Волк под одеждой овечьею,Мрачного Цербера яростиМне несравненно страшнее!Мы стоим, изумленные:Как, откуда явилосяСтолько коварстваВ этом ужасном чудовище?Вместо речей утешенья целебных,Вместо забвения прошлого,Прошлое зло ты напомнилаБолее радости прошлой.Злобно ей омрачила тыСветлый блеск настоящегоВместе с надеждойСчастья, в грядущем сияющей.Смолкни, смолкни!Чтобы от нас не умчаласьНашей царицы душа,Чтобы осталася прочноВ этом образе чудном.Лучшем из видевших солнечный свет!
Выйди, солнце золотое, из бегущих облаков!В тучах было ты прекрасно, — ныне блещешь красотой.Снова свет тебе явился, вновь открылся чудный взор!Пусть зовусь я безобразной: мне понятна красота.
Из бесчувственной пустыни я, шатаясь, выхожу;Вновь уснула б я охотно, — так устала телом я:Но прилично нам, царицам, — всем прилично смертным намУкрепляться, ободряться пред грозящею бедой.
Ныне стала перед нами ты в величьи красоты;Нам твой взор повелевает: что велишь ты, — говори!
Время дерзостного спора вы должны вознаградить:Быстро жертвенник поставьте, как супруг мой повелел.
Уж готово все: треножник, чаши, кубки, острый нож,И кропленья, и куренья, — лишь на жертву укажи.
Царь о жертве не сказал мне.
Не сказал? О горе вам!
Что за горе, — мне поведай!
О, царица, жертва — ты!
Я?
И эти.
Горе, горе!
Ты падешь под топором.
Страшно! Знала я... О, ужас!
Неизбежно это вам.
Ах! а мы? Что будет с нами?
Благородною умретВаша смертию царица; но под крышею дворца,Как дроздов крикливых стая, вы повиснете вверху.
Презренные! Как призраки застывшие,Стоите вы, дрожа за жизнь, котораяПринадлежать теперь уж перестала вам!Ни человек, ни призраки, как вы теперь, —Все люди только призраки, подобно вам, —Не любят расставаться с светом солнечным;Но никому в конце концов спасенья нет:Известно это всем, — не всем приятно лишь!Но кончено: все вы погибли! К делу же!
Катись сюда, чудовищ круглых темный рой!Немало зла наделать здесь вы можете.Пусть златорогий жертвенник восстанет здесь,С секирой на краю его серебряном;Наполните кувшины, чтобы было чемОмыть алтарь, залитый кровью черною.Ковер роскошный пышно расстелите вы!Колена пусть преклонит жертва царственноИ пусть ее, хоть с головой отрубленной,С почетом завернувши, похороним мы.
Царица, размышляя, в стороне стоит,И вянут девы, как цветник подкошенный.Старейшая из них, с тобой промолвить яДолжна два слова — с самою старейшею.Ты опытна, мудра и благосклонна к нам,Хотя безумно резвый рой бранил тебя.Скажи же нам: спасенья ты не знаешь ли?
Сказать легко: зависит от царицы лишьСпасти себя и вас с собою вместе всех;Но нужно тут решение поспешное.
О, старейшая из Парок, ты мудрее всех Сивилл:Брось ты ножницы златые, изреки спасенье нам!Холод смерти тихо чует, все застыло, все трепещетНаше тело, что, танцуя, наслаждалось и у милыхСладко млело на груди.
О, пусть они страшатся! Страха нет во мне, —Лишь горе! Но, когда спасенье знаешь ты, —Благодарю: возможно часто мудрому,Что невозможно прочим. Говори скорей!
Говори же, расскажи же, как уйти нам от ужасныхПетель злых, убором страшным охватить уже готовыхНаши шеи. Горе, горе! Мы предчувствуем в испугеЗадушенье и погибель, если нас ты не избавишь,Рея, матерь всех богов!
Имеете ль терпение прослушать выРассказ мой долгий? Много есть в нем важного.
Рассказывай: мы в это время будем жить!
Кто в доме мирно бережет сокровища,Кто стены держит в целости высокиеИ крышу чинит, чтоб ее не портил дождь, —Тот долго, долго будет жить в дому своем;Но кто, святой порог ногою легкоюПереступив, уходит, дом оставя свой,Тот, воротясь, найдет хоть место старое,Но все не так, как было, иль разрушено.
К чему сто раз болтать давно известное!Нельзя ль вести рассказ, не досаждая мне?
Пришлося к слову: нет тебе упрека здесь.Из бухты в бухту Менелай ладьи водил,По берегам и островам он хищничалИ приезжал с добычею награбленной.Под Троею провел он долгих десять лет,Назад он плыл — не знаю, сколько времени.Но что же было в доме Тиндареевом?Что было с самым царством Менелаевым?
Ужели брань с тобою так сроднилася,Что чуть раскроешь рот, — уж осуждаешь ты?
Забыты были много лет отроги гор,Что к северу от Спарты гордо высятся,Вблизи Тайгета, где ручьем сверкающимСпускается Эврот в долину тихую,Где лебеди селятся в камышах его.В ущелья те недавно молодой народОткуда-то явился из полночных стран,И крепкий замок там они построилиИ, как хотят, страною правят с гор своих.
Возможно ль это? Как они отважились?
Им было время: целых долгих двадцать лет.
И есть начальник? Много ли разбойников?
Начальник есть, но это не разбойники.Он мне грозил, но все ж я не браню его:Он мог бы все похитить, но доволен былНемногими подарками, без подати.
Красив собой он?
Пожалуй: мне он нравится.Отважный он, с осанкой благородною,Разумный муж, каких в Элладе мало есть.Народ его хоть варварским зовете вы,Но нет меж них таких свирепых извергов,Как многие герои, что под ТроеюЖестокими явились людоедами.Я чту его — ему себя доверила.А замок их, когда б его вы видели!Совсем не так построен неуклюже он,Как наши предки, грубо громоздившиеНа камни камни, как циклопы дикие,Строенья воздвигали: там, напротив, всеОтвесно, прямо, ровно, строго, правильно.Снаружи посмотрите, — к небу всходит он,Как стрелка, прямо, гладкий, ровный, будто сталь.Взлезть на него? И мысль о том скользит долой!Внутри — дворы широкие, просторные,А во дворах строения различные:Колонны и колонки, своды, сводики,Террасы, галереи, ходы всякие,Гербы...
Гербы? Что это значит?
Помните,Аякс носил дракона на щите своем?И семь героев Фивских на щитах своихНосили каждый символы различные:Там месяц был и звезды в небе сумрачном,Мечи, герои, боги, копья, факелыИ все, что граду мирному беду несет.И эти также сохранили воиныОт древних предков чудные гербы свои.Там есть орлы и львы и лапы львиные,Рога и крылья, розы и павлиний хвост,Златые ленты, черные и красныеИ синие; и в залах это все виситШироких, длинных, будто и конца им нет.В них можно танцевать.
И есть танцоры там?
О, да! Там много златовласых юношейПрелестнейших, точь-в-точь таких, как был Парис,Когда царицу он пленил.
Выходишь тыСовсем из роли. К делу же, решай скорей!
Решай сама и дай свое согласие:Немедленно я в замок отведу тебя.
Скажи лишь слово — и спаси себя и нас!
Не может быть: ужели так безжалостноРешится царь, супруг мой, погубить меня?
Забыла ты, как страшно изуродовалС неслыханною злобой Деифоба он,Убитого Париса брата, жившегоС тобой насильно? Нос ему и уши онОтрезал, и еще его безжалостноКалечил: страшно было на него смотреть!
Из-за меня с несчастным это сделал он.
Из-за него с тобой он это сделает.Красу делить нельзя: кто ею всей владел,Тот рад ее убить, чтоб не делить ни с кем.
Как звуки труб, вдали теперь гремящие.Терзают страхом ваши уши, точно такТерзает ревность мужа, потерявшегоСокровище, навеки незабвенное.Которым он владел когда-то радостно.
Трубы слышишь ли, царица? Блеск ты видишь ли мечей?
Здравствуй, царь и повелитель! Я готова дать отчет.
Что же мы?
Ее кончину вы увидите сейчас,А за ней кончину вашу. Нет, ничем вам не помочь!
Я думала, — на что теперь решиться мне.Ты демон злой, наверно это знаю я:Боюсь, добра во зло не обратила б ты.Но все-таки с тобой отправлюсь в замок я;А что таит царица в глубине души,Она одна лишь знает, — вам неведомоОстанется. Веди, старуха, нас вперед.
О, как охотно с ней мы идемЛегкой стопою!Смерть сзади нас,А перед намиТвердая крепостьВысится грозной стеною.О, защити же ееТак же, как наш Илион:Только коварствомНизким он был побежден наконец.Облака окружают их со всех сторон.Что это? Что?Сестры, смотрите вокруг;Ясный и светлый был день;Но отовсюду собралисяТучи с Эврота священного;Скрылся из виду любезный намБрег, камышами поросший весь;Где же вы, лебеди? ГдеГордые птицы, что тихоПлавали дивной семьею?Ах, уж не вижу я их!Вот уже, вотСлышу вдали я, вдалиРезкие их голоса!Смерть ли они предвещают нам?Ах, когда б не предвестиемБыло это погибелиВместо обещанной помощиНам, столь похожим во всемНа лебедей с белой, длиннойШеей красивой, и ей,Дочери лебедя-Зевса!Грозною тучей вокругСтало окутано все.Даже друг друга не видим мы.Что же, идем ли мы,Или же толькоТихо на месте колеблемся?Гермеса нет ли пред нами теперь,Жезл золотой не блистает ли тамЯрко — и нам не велит ли назадОн возвратиться в печальный Аид,Непонятных видений ужасныхВечно полный и пустынный вечно?Потемнели, почернели — уж не блещут эти тучи,Обступили, точно стены; стены стали перед нами,Перед нашими очами. Двор ли это, иль могила?Страшно, страшно! Горе, сестры! Мы в плену теперь остались,Да, в плену, в плену тяжелом, так, как прежде никогда.
Облака окружают их со всех сторон.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|