Тесная комната (кабинет Фауста)

Лежи, несчастный! Вновь опутан тыЛюбовной крепкой цепью не на шутку!Кого Елена силой красотыСразила, тот надолго чужд рассудку.(Осматривается.)Взгляну ли вверх иль вниз, сюда ль, туда ли, —Осталось все, как было, здесь и там;Цветные стекла лишь мутнее стали.Да паутины больше по углам;В чернильнице лишь высохли чернила,Бумага цвет свой в желтый изменила,Но в общем все имеет прежний вид:На месте даже и перо лежит,Которым Фауст, душу продавая,Дал дьяволу свою расписку в том;Вот даже крови капелька на немЕще видна, что выманил тогда я!Да, антикварий много б рад был дать,Чтоб то перо в коллекцию достать.Вот старый плащ на вешалке старинной,В котором так напыщенно и чинноЯ городил мальчишке разный вздор,Который, может быть, долбит он до сих пор.Опять не прочь я под твоей личиной,Наряд сурово-теплый, роль сыгратьИ, как доцент надутый, смело вратьС серьезною, непогрешимой миной:Ученым людям это всем дано,А черт ту роль уж не играл давно.

Хор насекомыхЗдоро́во, здоро́во,Патрон дорогой!Летим мы, жужжим мы,Знакомы с тобой!В тиши понемножкуПлодил ты нас, друг, —И тысячи нынеТанцуют вокруг!Коварство таитсяВ груди у людей;В одежде их вошекОткроешь скорей...МефистофельТварь новая! Как я ей рад сердечно!Да, — только сей, так и пожнешь, конечно!Еще встряхну хламиду, — здесь и тамВновь вылетают из нее букашки;Летят туда, сюда, по всем угламПопрятаться спешат мои милашки!В коробки, что стоят давно в пыли,В пергамент побуревший заползли,В разбитую старинную посуду,В глазные дыры черепа, — повсюду!Да, — где хранится этот жалкий хлам,Там как не быть сверчкам да червякам!(Надевает плащ.)Ну, что ж, покрой еще разок мне плечи, —Пусть принципалом стану я опять!Но что мне в званье без почетной встречи?Кто есть здесь, чтоб почтенье мне воздать?

Здоро́во, здоро́во,Патрон дорогой!Летим мы, жужжим мы,Знакомы с тобой!В тиши понемножкуПлодил ты нас, друг, —И тысячи нынеТанцуют вокруг!Коварство таитсяВ груди у людей;В одежде их вошекОткроешь скорей...

Тварь новая! Как я ей рад сердечно!Да, — только сей, так и пожнешь, конечно!Еще встряхну хламиду, — здесь и тамВновь вылетают из нее букашки;Летят туда, сюда, по всем угламПопрятаться спешат мои милашки!В коробки, что стоят давно в пыли,В пергамент побуревший заползли,В разбитую старинную посуду,В глазные дыры черепа, — повсюду!Да, — где хранится этот жалкий хлам,Там как не быть сверчкам да червякам!(Надевает плащ.)Ну, что ж, покрой еще разок мне плечи, —Пусть принципалом стану я опять!Но что мне в званье без почетной встречи?Кто есть здесь, чтоб почтенье мне воздать?

Звуки страшные несутся,Стены, лестницы трясутся!В пестрых стеклах свет трепещет,Словно молния там блещет!Пол дрожит и гнутся доски,Сверху целый дождь известки!Двери с крепкими замкамиОтворились чудом сами!Там — о, ужас! — исполином,В платье Фауста старинном,Кто-то встал, — глядит, кивает!Страх колена мне сгибает...Ждать ли? В бегство ль обратиться?Боже, что со мной случится?

Войдите! Вас зовут, ведь, Nicodemus?

Да, господин, я так зовусь! Oremus!

Ну, это вздор!

Как рад я, что меняВы знаете!

О, да: вас помню я!Вы — все студент, хотя и поседелый,Обросший мхом!Так точно век свой целыйУченый муж корпит, своим трудомВесь поглощен, — не может он иначе!Так понемножку карточный свой домОн созидает; да еще притом,Хотя б владел великим он умом, —Он до конца не справится с задачей!Но ваш учитель, — вот кто молодец!Почтенный доктор Вагнер, — всем известный,В ученом мире первый он мудрец,Авторитет имеет повсеместный!Один в себе вместил все знанья онИ ежедневно мудрость умножает.За то его, сойдясь со всех сторон,Рой жаждущих познанья окружает.Он с кафедры один свет яркий льет;Как Петр святой, ключами он владеет:Что в небесах, что на земле живет, —Все знает он, все объяснить умеет!Всех мудрецов он славу посрамил,Сияет он, блестит необычайно!Один он то открыл, что прочим тайна,И даже имя Фауста затмил!

Почтенный муж, прошу я извиненья,Что возразить решусь на ваши мненья:В нем, право, нет о том и помышленья;Он скромностью всегда был одарен.Куда исчез, где находиться можетВеликий муж, — ума он не приложит:Все только ждет, чтоб воротился он,И молится об этом возвращенье,Как о едином светлом утешенье;И комната осталась взаперти,С тех пор, как Фауст вдруг исчез нежданно,И ждет владельца прежнего; сохранноВ ней все, — я сам едва посмел войти.Но что за час чудесной переменыНесут нам звезды? Даже сами стеныКак будто в страхе: лопнули замки,Дверные расшатались косяки,А то и вы сюда бы не попали.

Но где же сам учитель ваш? Нельзя лиПройти к нему? Быть может, он бы могПрийти сюда?

Боюсь я: слишком строгЕго запрет; великим занят делом,В немой тиши, по месяцам он целымВ своей рабочей комнате сидит.Из всех ученых был он самым чистым,А ныне смотрит сущим трубочистом.Совсем теперь чумазым он глядит:Глаза его распухли, покраснелиОт раздуванья жаркого огня,А нос и лоб и уши почернели;Щипцами, да ретортами звеня.Он ждет открытий важных день от дня.

Ужель он мне откажет, станет спорить?Его удачу я бы мог ускорить.

Едва успел усесться я, — и вотУж новый гость, знакомый мне, идет;Но этот — молодого поколеньяИ будет страшно дерзок, без сомненья.

Двери настежь! Наконец-тоЕсть теперь надежде место,Что людская грудь живаяЗдесь не будет, изнывая.Чахнуть, гибнуть в этой гнили,Точно заживо в могиле!

Эти стены и строеньяНакренились, ждут паденья;Прочь уйти, — а то, пожалуй,Быть тут краху, быть обвалу!Несмотря на всю отвагу,Дальше я туда — ни шагу!

Что-то я теперь узна́ю?Здесь как раз, — припоминаю, —Первокурсником невиннымЯ внимал урокам длинным,Бородатым веря слепо,Вздору радуясь нелепо.

Что из книг старинных бралиИ что знали, — все мне врали,Ничему не веря сами,Жизнь лишь портя пустякамиИ себе, и мне. Однако, —Кто там в дымке полумрака?

Что я вижу? В том же длинномМеховом плаще старинномОн сидит, — все тот же самый,Как расстались с ним тогда мы!Он тогда хитер был, ловок,Я ж не мог понять уловок;Ну, теперь иное дело:На него обрушусь смело!

Почтенный! Если волны мутной ЛетыНе все еще понятья и предметыИз вашей хмурой лысой головыУмчали, — не припомните ли выУченика? Но ныне мыслью вольнойОн перерос лозу науки школьной;Вы тот же все, каким я видел вас,Но я совсем иной на этот раз.

Я вас ценил и в прежнем вашем виде.И рад, что вас мой звон сюда привлек.В простой личинке, в нежной хризалидеУж будущий таится мотылек.Вы в кружевном воротничке ходилиИ в локонах кудрявых: как дитя,Вы в том себе забаву находили;Косы ж, насколько в силах вспомнить я,Вы не носили. Ныне же, без лоска,У вас простая шведская прическа;Резолютивен ваш отважный вид,Но абсолютность все же вам вредит.

Здесь место то же, ментор мой; но знайте,Что время ныне стало уж не тем.Двусмысленных речей не расточайте:Ведь мы в других условиях совсем.Легко юнца вам было озадачить,Над мальчиком наивным свой языкПотешить: груд был очень невелик;Теперь — никто не смеет вас дурачить.

Когда всю правду скажем мы юнцу, —Не угодим бесперому птенцу;Впоследствии ж, когда промчатся годы,На шкуре собственной узнает он невзгоды,И мнит, что сам он до всего дошел,И говорит: учитель был осел.

А может быть и плут! Вы мне скажитеИ хоть один пример мне укажите:Какой учитель только правду намВ лицо открыто скажет, смел и прям?Один прибавит, а другой убавит,Тот с важностью, гот в шутках все представит,А дети — верь подобранным словам.

Что ж, время есть всему: не так давно выЕще учились, ныне, — вижу сам, —Вы и других учить уже готовы.Прошло немного месяцев и лет, —И опытом изведали вы свет.

Ах, этот опыт! Дым, туман бесплодный:Его гораздо выше дух свободный!Сознайтесь: то, что знали до сих пор,Не стоило и знать совсем?

Пожалуй,Я сам давно так думаю. ОтсталыйЯ был глупец и верил в пошлый вздор.

Вот этому я рад: в вас ум я замечаю.Впервые старика неглупого встречаю!

Искал я клада, не жалея рук,А вырыл кучу мусора простого.

И ваша плешь, — сознайтесь, милый друг, —Ничем не лучше черепа пустого?

Ты, верно, сам, дружок, не сознаешь,Как груб ты?

Вежлива у немцев только ложь!

Здесь, наверху, житья нет никакого:Ни воздуха, ни света не дают.Авось, меж вами я найду приют?БакалаврЯ нахожу весьма претенциозным,Что люди, пережив известный срок,Хотят быть чем-то, хоть ничем серьезнымУже не могут быть: их век истек!Ведь жизнь живет в крови, а в ком кипучей,Чем в юноше, кровь свежая течет?Живая кровь в нем силою могучейЖизнь новую из жизни создает.Все движется, все в деле оживает;Кто слаб, тот гибнет, сильный — успевает.Пока полмира покорили мы,Что делали вы, старые умы?Вы думали, судили, размышляли,Да грезили, да планы составлялиИ сочинили только планов тьмы.Да, старость — просто злая лихорадка,Бессилие, болезненный озноб!Как человеку стукнет три десятка,Его клади сейчас хоть прямо в гроб.Вас убивать бы, как пора приспела!МефистофельНа это черт согласен будет смело.БакалаврЧто черт? Лишь захочу — и черта нет!Мефистофель(про себя)Тебе подставит ножку он, мой свет!БакалаврДа, вот призванье юности святое!Мир не существовал, пока он мнойНе создан был; я солнце золотоеПризвал восстать из зыби водяной;С тех пор, как я живу, стал месяц ясныйВокруг земли свершать свой бег прекрасный,Сиянье дня мой озаряет путь,Навстречу мне цветет земная грудь;На зов мой, с первой ночи мирозданья,Явились звезды в блеске их сиянья!Не я ли мысли вольный дал исходИз тесных уз филистерства? Свободный,Я голос духа слушаю природный,Иду, куда свет внутренний влечет,Иду, восторга полный! Предо мноюСвет впереди, мрак — за моей спиною!(Уходит.)МефистофельИди себе, гордись, оригинал,И торжествуй в своем восторге шумном!Что, если бы он истину сознал:Кто и о чем, нелепом или умном,Помыслить может, что ни у когоНе появлялось в мыслях до него?Но это все нас в ужас не приводит:Пройдут год, два, — изменится оно;Как ни нелепо наше сусло бродит, —В конце концов является вино.

Здесь, наверху, житья нет никакого:Ни воздуха, ни света не дают.Авось, меж вами я найду приют?

Я нахожу весьма претенциозным,Что люди, пережив известный срок,Хотят быть чем-то, хоть ничем серьезнымУже не могут быть: их век истек!Ведь жизнь живет в крови, а в ком кипучей,Чем в юноше, кровь свежая течет?Живая кровь в нем силою могучейЖизнь новую из жизни создает.Все движется, все в деле оживает;Кто слаб, тот гибнет, сильный — успевает.Пока полмира покорили мы,Что делали вы, старые умы?Вы думали, судили, размышляли,Да грезили, да планы составлялиИ сочинили только планов тьмы.Да, старость — просто злая лихорадка,Бессилие, болезненный озноб!Как человеку стукнет три десятка,Его клади сейчас хоть прямо в гроб.Вас убивать бы, как пора приспела!

На это черт согласен будет смело.

Что черт? Лишь захочу — и черта нет!

Тебе подставит ножку он, мой свет!

Да, вот призванье юности святое!Мир не существовал, пока он мнойНе создан был; я солнце золотоеПризвал восстать из зыби водяной;С тех пор, как я живу, стал месяц ясныйВокруг земли свершать свой бег прекрасный,Сиянье дня мой озаряет путь,Навстречу мне цветет земная грудь;На зов мой, с первой ночи мирозданья,Явились звезды в блеске их сиянья!Не я ли мысли вольный дал исходИз тесных уз филистерства? Свободный,Я голос духа слушаю природный,Иду, куда свет внутренний влечет,Иду, восторга полный! Предо мноюСвет впереди, мрак — за моей спиною!(Уходит.)

Иди себе, гордись, оригинал,И торжествуй в своем восторге шумном!Что, если бы он истину сознал:Кто и о чем, нелепом или умном,Помыслить может, что ни у когоНе появлялось в мыслях до него?Но это все нас в ужас не приводит:Пройдут год, два, — изменится оно;Как ни нелепо наше сусло бродит, —В конце концов является вино.

Вы не хотите мне внимать?Не стану, дети, спорить с вами:Черт стар, — и, чтоб его понять,Должны состариться вы сами.