Глава 8. Цао Цзюньминь

В ту эпоху доверие к человеку ценилось гораздо выше, чем рыночная стоимость товара. Сюй Бинь внезапно осознал, что люди в восьмидесятые годы придавали большое значение репутации. Он также глубоко понял, почему в учебниках говорилось, что в начале и середине девяностых годов проблема "треугольных долгов" была так распространена в обществе.

Осознав все это, Сюй Бинь понуро побрел домой. По дороге он полностью пересмотрел свои взгляды. Он начал относиться к этой эпохе с уважением и решил твердо встать на ноги, полностью интегрироваться в нее и начать все с нуля.

Отец с сыном вернулись домой. Сюй Бинь достал лепешки, купленные по дороге в харчевне, где готовили бараний суп, и протянул их Сюй Минсюэ:

— Папа! Все деньги я потратил на лягушек! Эти лепешки…

Сюй Бинь не успел договорить, как Сюй Минсюэ растроганно заплакал.

— Сынок! Ты вырос, стал заботиться о своем отце! У-у-у!..

Сюй Минсюэ, со слезами на глазах, взволнованно смотрел на Сюй Биня. Это был первый раз, когда Сюй Бинь подумал об отце. Неудивительно, что Сюй Минсюэ так расчувствовался из-за простой лепешки.

Видя растроганное лицо отца, Сюй Бинь сказал:

— Лепешки немного остыли! Я их подогрею! В корзине лягушки, которых я купил. Давай зажарим несколько штук!

Сюй Бинь потянулся за лягушками, но Сюй Минсюэ остановил его, с заботой сказав:

— Папа поест лепешек! Лягушки очень питательны, оставь их себе, чтобы набраться сил!

Целая корзина лягушек, а Сюй Минсюэ не решался съесть ни одной, хотел оставить все сыну. Сюй Бинь был тронут, но, взглянув на изможденное лицо и худощавую фигуру отца, похожую на спичку, он тут же сделал недовольное лицо:

— Папа, если ты не будешь есть лягушек, то и я не буду! Я их сейчас же выпущу!

Сюй Минсюэ, услышав это, почувствовал тепло в душе. После того, как сын спрыгнул со скалы, его отношение к отцу сильно изменилось, он больше не был таким холодным, как раньше, и даже начал проявлять сыновнюю почтительность. Радость отразилась на лице Сюй Минсюэ, и он улыбнулся:

— Хорошо! Хорошо! Тогда я сейчас зажарю, папа очень вкусно жарит лягушек!

Сюй Минсюэ отправился жарить лягушек, а Сюй Бинь вернулся в комнату, чтобы расставить тарелки и палочки. Занимаясь делами, он думал о том, как продать оставшихся лягушек. В уезд Луян ехать нельзя, он уже стал там посмешищем. Он решил завтра съездить в уезд Тяньшуй. Может, стоит жарить лягушек прямо на месте, как шашлыки? Возможно, это сработает!

Из статей, которые Сюй Бинь читал в прошлой жизни, он знал, что в восьмидесятые годы средняя зарплата в городах составляла около 46 юаней, а в сельской местности — около 34 юаней. Если удастся зарабатывать больше 1,2 юаня в день, то можно превысить средний уровень дохода в деревне, а если больше 1,5 юаня, то можно догнать среднюю зарплату в городе.

Он поставил себе небольшую цель — сначала достичь среднего дохода в сельской местности. Идея заработка уже была, поэтому он не торопился. Вскоре Сюй Минсюэ вернулся с несколькими шампурами жареных лягушек. Рядом лежали принесенные Сюй Бинем лепешки, а посередине — несколько кусочков соленых овощей. Отец с сыном сели за стол и уже собирались приступить к этой "роскошной" трапезе, как вдруг услышали, что кто-то зовет Сюй Минсюэ у ворот.

— Старина Сюй! Ты дома?

Голос был грубый, сразу чувствовалось, что говорящий — здоровяк.

Услышав этот голос, Сюй Минсюэ тут же просиял. Не успел Сюй Бинь спросить, кто это, как Сюй Минсюэ, даже не накинув одежду, выбежал на улицу, крича на ходу: — Здесь я! Здесь!

Видя, как Сюй Минсюэ выскочил, словно кролик, Сюй Бинь был озадачен. Кто это мог так обрадовать его обычно флегматичного отца, как будто тот нашел клад? Пока он размышлял, Сюй Минсюэ вернулся в дом с крепким мужчиной средних лет с густой бородой. Он тут же усадил гостя, налил ему воды.

— Ты, наверное, голоден? Давай, не стесняйся, поешь с нами!

Сюй Минсюэ говорил это не из вежливости, а искренне приглашал гостя разделить трапезу. В те времена люди, хоть и были простыми, но если в доме готовилось что-то особенное, вроде мяса или яиц, то старались есть это тайком, ведь в 80-е годы такие продукты были редкостью. А тут его отец так радушно приглашал незнакомца поесть лягушек. Похоже, этот человек был не из простых.

Мужчина окинул взглядом еду на столе и пошутил: — Неплохо живешь, старина Сюй! Вчера только разделились, а сегодня уже лягушек жаришь. Это же деликатес! Видать, немало ты припрятал в своей заначке!

Сюй Минсюэ покраснел и объяснил: — Это мой сын специально купил в уездном городе.

Мужчина, услышав это, посмотрел на жареных лягушек и подумал: "Разве так проявляют сыновнюю почтительность?"

Но затем его взгляд метнулся к Сюй Биню, и он, прищурившись, шутливо обратился к нему грубым голосом:

— Молодец, Биньцзы! Поумнел, знаешь, как отца уважить, хорошо!

Сюй Биню стало очень неловко от этих слов, и он покраснел.

Говорившего звали Цао Цзюньминь. Он, как и Сюй Минсюэ, был примаком в деревне Белой Курицы. Однако, в отличие от Сюй Минсюэ, Цао Цзюньминь в молодости был довольно грубым и непокорным человеком, не слушался семьи жены, бездельничал и ничего не делал. Причиной такого поведения Цао Цзюньминя было то, что врачи поставили девушке из семьи Чжао, Чжао Гуйлань, диагноз "бесплодие". Цао Цзюньминь женился на "курице, которая не несет яиц", и, не имея надежды на потомство, потерял интерес к жизни.

Вся деревня осуждала семью Чжао за то, что они выбрали такого ленивого зятя. Но старик Чжао, неизвестно откуда взяв уверенность, твердил, что Цао Цзюньминь еще добьется успеха, и заставлял свою дочь, которая постоянно терпела унижения, подождать, говоря, что Цао Цзюньминь обязательно обеспечит ей хорошую жизнь.

Так и случилось. На двенадцатом году брака Чжао Гуйлань несколько дней подряд тошнило. Цао Цзюньминь отвез ее в сельский медпункт, где выяснилось, что Чжао Гуйлань беременна. Цао Цзюньминь был одновременно и удивлен, и обрадован. Он радовался тому, что станет отцом, но боялся, что врачи ошиблись, и его радость окажется напрасной.

Выйдя из медпункта, он повез жену в городскую больницу. Диагноз подтвердился — Чжао Гуйлань действительно была беременна. С тех пор Цао Цзюньминь был на седьмом небе от счастья. Он стал совершенно другим человеком, заботился о Чжао Гуйлань, как о хрустальной вазе, боясь, что с ней что-нибудь случится, и он потеряет своего ребенка.

Через десять месяцев Чжао Гуйлань родила двойню — двух здоровых мальчиков. Цао Цзюньминь был вне себя от радости. В те времена, когда предпочтение отдавалось мальчикам, рождение сына было большим событием, а рождение двойни — тем более.

Вскоре после рождения детей старик Чжао решил, что один ребенок будет носить фамилию Чжао, а другой — Цао. Говорят, что, узнав об этом, Цао Цзюньминь упал на колени перед стариком Чжао и целый час плакал, не переставая повторять, что будет почитать старика и старуху Чжао как своих родных родителей.