Давний Цзыцин

В мире боевых искусств ходили слухи, что черный торговец Цянь Чунъи — "отрезанный рукав", и кого бы он ни приметил, кого бы ни назвал Цзыцином, тот обречен не вырваться из его лап.

Теперь он назвал меня Цзыцином, так что... так что...

Я обречен, мне не сбежать!

О Небеса, кто-нибудь, спасите меня!

Я кричал в душе, хотя это было совершенно бесполезно. Не говоря уже о том, что никто не мог услышать мои мысли, вокруг не было ни души, а если и были, то только его люди.

Я правда, правда... в полном отчаянии.

— Кто-нибудь, отведите Цзыцина вниз.

Он вдруг отпустил меня и повернулся, чтобы позвать людей. Мое сердце подпрыгнуло от радости, это отличный шанс!

Я повернулся, собираясь использовать технику передвижения, чтобы сбежать, но вдруг понял, что не могу применить ни капли силы. Вместо этого я почувствовал, как руки и ноги стали ватными, и меня охватила сильная сонливость. Я просто рухнул на землю.

Черт, я просто взял и вырубился!

Вырубился!

Не знаю, какой прием он использовал!

Когда я очнулся, меня уже вымыли дочиста, раздели догола и завернули в одеяло.

О Небеса, сейчас разгар лета, май, такая жара, что хочется вылить на себя несколько ведер холодной воды, а они накрыли меня, Главу Альянса, таким толстым одеялом! Они что, хотят меня сварить заживо?

Я пытался выбраться из одеяла, но мои акупунктурные точки были запечатаны, и я не мог пошевелиться. Я попробовал пустить внутреннюю энергию, но по-прежнему ничего не вышло.

Эх...

Вздохнув, я решил положиться на судьбу.

В этот момент послышались шаги. Я вытаращил единственный глаз, которым мог двигать, пытаясь разглядеть, кто идет, и собираясь запомнить его имя, чтобы потом отомстить.

Вошедший был одет в длинную светло-серую одежду, пояс был небрежно завязан, а с распущенных по плечам длинных волос еще капала вода.

Вот же наказание! Этот человек может принять душ, а я вынужден терпеть здесь летний зной. Если бы я мог двигаться, я бы точно не оставил его в покое, непременно размоздил бы ему эту наглую маленькую головку.

Вошедший наклонился и слегка улыбнулся: — Цзыцин, тебе не жарко?

Услышав этот голос, мой обильный пот сменился холодным потом.

— Еще бы! В такую жару, когда солнце снаружи так высоко, что просвечивает сквозь бумажные окна, разве мне может быть не жарко?

Разве может быть не жарко?

Может, он хоть немного человеком побудет?

Я так злился, что зубы сводило, но передо мной был Цянь Чунъи. Как бы я ни злился, мне приходилось молчать.

Поэтому я изобразил, как мне казалось, безупречную улыбку: — Увидев тебя, я сразу почувствовал прохладу.

Цянь Чунъи вдруг резко сдернул с меня одеяло, оставив меня совершенно голым под его взглядом.

Я тут же вздрогнул, и снова возникло желание его поколотить.

Сдернув одеяло, он наклонился и лег на меня, нос к носу, глаза в глаза.

На губах играла легкая улыбка, в глазах мерцал мелкий свет.

— Тогда я охвачу Цзыцина прохладой.

Затем он наклонил голову и, не обращая внимания на мое сопротивление, решительно поцеловал меня в губы.

Я чувствовал, как волосы встали дыбом, словно попкорн, который жарит старик Лю на улице, и как каждая волосинка на теле поднялась, словно Нянь-эр, когда его пугают дикие кошки.

Жаль только, что у меня, Главы Альянса, слишком хорошая кожа, и волосы на теле довольно редкие, иначе я бы, честное слово, проткнул им этого человека насквозь.

Но... что это за сладкий привкус на его губах? И что это значит, что я даже ответил ему?

Кто-нибудь, идите сюда!

Помогите!

Я не хочу быть "отрезанным рукавом"!

Я настоящий мужчина!

Я непрерывно стонал и ругался про себя, но мое тело становилось все более податливым, все меньше слушалось меня.

Его поцелуи были то быстрыми, то медленными, с намеком на искушение и вызов, заставляя человека незаметно попасть в его ловушку, погружаясь в эту атмосферу, где хотелось оттолкнуть, но и хотелось принять.

Затем он слегка потянул за пояс, и одежда на его теле без сопротивления соскользнула вниз.

Я вдруг обнаружил, что могу двигаться, но разум мой уже был затуманен, и я погрузился в нежность любви.

Снаружи уже спустились сумерки, на небе зажглись звезды. Я, вытаращив глаза, уставился на полог из марли над кроватью из грушевого дерева. Полог был черного цвета, который редко используется, и слегка затуманивал обзор.

Я повернул голову и увидел спящее лицо Цянь Чунъи. Волосы на лбу были влажными от пота, что делало его немного неопрятным, но черты лица были настолько совершенны, что можно было просто игнорировать эти мелкие недостатки.

Я вдруг вспомнил, что только что, нет, скорее, с полудня, я лежал голый на этой кровати, он целовал меня в губы, туманил мой разум, сбивал с толку, я безумно и страстно отвечал ему, а потом... мы забыли обо всем, предавались этому до самого сейчас.

Я хлопнул ладонью по лицу.

Кажется, я тогда... еще и постанывал несколько раз.

Кто-нибудь, дайте мне бамбуковый меч, я хочу перерезать себе горло!

Видя, что Цянь Чунъи еще спит, я отложил мысль о самоубийстве. Сначала нужно найти Нянь-эра и улизнуть — это лучшая стратегия.

Осторожно убрав руку Цянь Чунъи, я перевалился через край кровати. Своей одежды нигде не было видно, поэтому я надел упавшие на пол одежду и обувь Цянь Чунъи и тихонько вышел.

Надо сказать, подошло как раз.

Но не успел я открыть дверь, как столкнулся с толпой людей, которые смотрели на меня со слезами на глазах.

Я в недоумении стоял в дверях, глядя на них, а они на меня.

Эта толпа состояла из мужчин и женщин, старых и молодых. Все вместе, словно сговорившись, они плакали, вытирая слезы рукавами, а затем с грохотом, все разом, рухнули на колени.

— Вы что...

Не успел я договорить, как они снова с шумом поднялись и, схватив меня, потащили наружу.

— Что вы делаете?! Что вы делаете?! Быстро отпустите, иначе я буду кричать... А-а-а-а-а... Помогите... Грабеж... Насилие...

Меня, дрожащего от страха, тащили по главному залу, усадили в кресло, а затем вся эта толпа снова рухнула на колени передо мной.

Я действительно испугался. Что за представление они устроили?

— Что вы делаете?

Я прижал руку к груди, хотя сам не знал, почему. Просто так получилось. А потом, со слезами на глазах, спросил эту толпу.

Увидел только одного очень старого слугу, одетого довольно торжественно и дорого. Он, вытирая слезы, плачущим голосом сказал: — Глава Альянса Су, будьте милосердны, останьтесь, пожалуйста.

Небеса свидетельствуют! Я, чистый и невинный мужчина, был опозорен хозяином этого дома. Мне некуда обратиться за справедливостью, некуда излить гнев, а они еще и хотят, чтобы я остался и продолжал терпеть мучения!

Где тут логика?

— Чтобы я остался? С какой стати?

Старый слуга продолжал, то улыбаясь, то вытирая слезы: — До вашего прихода наш хозяин... ни дня не спал так спокойно...

— Спал он спокойно или нет — какое мне, черт возьми, дело?! — Я продолжал рыдать.

У Цянь Чунъи, конечно, проблемы с головой, и слуги у него тоже с проблемами.

Кто в здравом уме останется после того, как его оскорбили, и будет испытывать сострадание к обидчику...

Если это не проблемы с головой, то что?

Но старый слуга продолжал: — Глава Альянса Су, вы правда не помните нашего хозяина...

Я вздрогнул. Что он такое говорит?

Когда это я успел узнать этого Цянь Чунъи?

Впервые его вижу, честное слово!

— Что за чушь?

Когда это я узнал вашего хозяина?

Старый слуга опешил, внимательно меня рассмотрел, а затем уверенно ответил: — Глава Альянса Су, я правда не ошибся, вы действительно тот человек из того года.

Тот человек из того года?

Какой человек из какого года?

Совершенно непонятно.