Злоба (Часть 2)

Она была человеком, а не просто грудой костей и плоти для осквернения и унижения.

Даже с закрытыми глазами она все еще могла воссоздать ту картину.

Даже зажав уши, она все еще слышала тревожный звук разрыва.

Когда кроваво-красные мысли всплыли в ее сознании, темно-красный свет пронзил всю комнату.

Амамия увидела, как сверху распыляется дым, и тут же прибыли медработники.

— Успокойтесь, госпожа Амамия. Поспите, и все пройдет. Приятных снов.

Снова ложь, очевидная для обеих сторон.

Амамия снова упала на пол, ударившись затылком. Лежа на полу, она чувствовала холод.

Тело той женщины… тоже было таким холодным?

Амамия Сатиэ — это имя можно разделить на три части: Амамия, Сати, Э.

«Амамия» — от ее отца, Амамии Ёинэя, «Сати» — от ее матери, Мураками Сатио, а иероглиф «Э» (рисовать/картина) символизировал их общую страсть — возможно, единственную.

Это могло бы показаться типичным финалом любовного романа.

Но чего они не предвидели, так это того, что любовные романы — это не жизнь.

В любовных романах нет послеродовой депрессии и подъемов в четыре утра, чтобы покормить ребенка.

Тем более в любовных романах не описывают тяготы ухода за младенцем и то, как мать, страстно любящая искусство, вынуждена отказаться — пусть даже временно — от того, что она любила всем сердцем и душой. Эта любовь была неприкосновенной, священной, почти как вера.

Мураками Сатио была слишком чиста, она построила свою личность и жизнь на этой вере, и стоило отнять ее, как от человека ничего не оставалось.

Она [Амамия] могла понять, но не простить.

Вред, причиненный ей Мураками Сатио, нельзя было оправдать этим.

В мире так много родителей, и не каждая пара умеет правильно обращаться со своими детьми, тем более ее родители не отличались дальновидностью.

Дети — это не картина на стене в доме и не фильм, который можно пересматривать снова и снова. Это отнюдь не простое удовольствие.

С рождением детей ответственность родителей выходит далеко за рамки простого «поддержания их жизни».

Супруги Амамия никогда не убаюкивали ее и не играли с ней в баскетбол.

У ее родителей всегда находились дела поважнее нее.

Возможно, это была художественная выставка где-то или какой-нибудь грандиозный аукцион.

Ее родители не могли выносить ее присутствия еще до того, как она научилась говорить. Отдав ее на попечение бабушки, они вместе путешествовали по Японии.

Даже если оказывались совсем рядом, они ни разу не заехали домой.

В детстве Амамия Сатиэ круглые сутки обнимала альбом Моне.

Это был первый и последний подарок от Мураками Сатио.

По воспоминаниям бабушки, в тот день куклу, которую она держала в руках, забрали в стирку, и Мураками Сатио просто сунула ей альбом, который сама смотрела.

Альбом был в твердом переплете и никак не подходил на замену кукле.

Сделав это, Мураками Сатио, возможно, хотела поделиться своим увлечением, но Амамия Сатиэ не хотела придавать ее поступкам какого-либо глубокого эмоционального смысла.

Но факт оставался фактом: в тот день она впервые в жизни соприкоснулась с искусством.

Умершие, живые, зарубежные, местные, известные, безымянные.

Амамия Сатиэ начала рассматривать картины еще до того, как научилась читать. Маленький ребенок не мог постичь глубокий смысл картин, тем более оценить их с точки зрения искусствоведения. Для неразвитого ребенка произведения искусства были слишком сложны.

И прежде чем она смогла высказывать суждения, она лишь непрерывно впитывала информацию.

Использование цвета и линий, значение мазков и композиции.

Бабушка, видя, что она не выпускает альбом из рук, сделала из каждой страницы тонкую пластиковую карточку и обернула их мягкой тканью, чтобы она не порезалась краями.

Спасибо бабушке, иначе Амамия была уверена, что разорвала бы альбом на куски.

Иногда она тихо смотрела, издавая бессмысленные звуки, возможно, просто задумавшись.

Иногда она раскладывала картины в соответствии с какой-то таинственной логикой, а затем радостно улыбалась во весь рот — у нее тогда, должно быть, только прорезались зубы.

Позже бабушка развесила картины, и она, лежа на полу, устланном мягким одеялом, и играя с какой-нибудь игрушкой, иногда поднимала голову и видела мир, созданный художниками, которых так превозносили ее родители.

Их первый и последний разговор состоялся после того, как супругов арестовали из-за высокого коэффициента преступности, ночью в следственном изоляторе, когда они ждали транспорт для перевода.

Спустя много лет Амамия все еще помнила ту сцену.

— Сатиэ? Уже такая большая... — Амамия Ёинэй выглядел удивленным. Когда он уезжал, дочь была еще совсем крошечной, а теперь перед ним стоял четырехлетний ребенок.

Амамия Сатиэ оглядела их обоих взглядом, каким смотрят на незнакомцев.

Она сказала лишь одну фразу.

— Я вас ненавижу.