Злоба (Часть 1)

«Ты обратишь их тыл; из луков Твоих Ты пустишь стрелы в лице их».

— Псалом 21:13

— Как Амамия?

— Не очень, — Аояги развернула обертку мятной конфеты. Резкий запах ударил в нос. — К счастью, она вовремя сама переключила режим, иначе Доминатор ее бы прикончил.

Коэффициент преступности превысил триста.

— Это было слишком жестоко. Явно направлено против нее, — Маэда редко выглядела такой серьезной. — Неудивительно, что ее Psycho-Pass помутнел.

Аояги посмотрела на Ёкодзуку, который молчал с самого возвращения.

— Ты, должно быть, испугался, увидев Амамию в таком состоянии, — она выдавила горькую улыбку утешения. — Знаю, это может быть трудно, но, пожалуйста, постарайся ее понять.

Ёкодзука опустил глаза.

— Я в порядке.

Это была ложь.

— ААААААААААААА!!!

Увидев ту кружку, Амамия выронила Доминатор. Она рухнула на пол, обхватив голову руками, словно испытывая невыносимую боль!

Ёкодзука слышал, как Доминатор сообщал обновленные данные: коэффициент преступности резко рос, раз за разом, пока не перевалил за триста. На мобильном терминале Амамии мелькнул серебристый огонек — сработал анестезирующий дротик. Она мгновенно обмякла, закрыла глаза. Губы были прокушены до крови.

Позже, вспоминая это дело, да и вообще все дела за время работы с Амамией, Ёкодзука сильнее всего запомнил не жуткие «поделки», а этот крайне редкий срыв Амамии.

Более того, если прослеживать истоки бури, то именно это событие можно было бы назвать началом всего.

— Госпожа Амамия ведь довольно опытный энфорсер, — Ёкодзука налил себе стакан теплой воды. — Испугаться — это понятно. Но почему… так?

— Ты ведь знаешь, что родители Амамии — искусствоведы? — Аояги глубоко вздохнула. — Ее отец до сих пор в исправительно-охранительном центре, а мать покончила с собой. Согласно отчету криминалистического дрона, кожа на той кружке — человеческая, женская. Возраст на момент снятия кожи определили как тридцать три года.

Ёкодзука, казалось, что-то понял. Он широко раскрыл глаза, рука его слегка дрогнула.

Он поставил стакан на стол, словно предчувствуя, что следующие слова не дадут ему удержать предмет в руках.

— Для кружки использовали кожу с лопатки. Татуировка ангела на ней… такая же была у матери Амамии. Возраст, оттенок кожи, татуировка — все совпадает с ее матерью.

Ёкодзука Кэйнан долго молчал.

— Неудивительно, что госпожа Амамия…

Такую злобу не вынес бы никто.

— Поэтому она пока не может работать, придется ей провести несколько дней в Адати. В этот раз, думаю, ненадолго, дня два-три, — Аояги достала из маленькой металлической миски монету в 100 иен и подбросила ее. — Пусть успокоится, приведет мысли в порядок. Не волнуйся слишком сильно.

Хотя она говорила это, ее нахмуренные брови выдавали, что именно она волнуется больше всех.

Она прекрасно знала, насколько узок круг общения Амамии.

Когда Амамия ранее говорила, что у нее есть связи, чтобы найти техника для фальсификации записей уличных сканеров, Аояги поверила.

Однако Амамия никак не могла быть связана с этой организацией, иначе они не назвали бы кружку «подарком в честь знакомства».

Между энфорсером под постоянным наблюдением, «Амамией», и «преступлением» существовал еще один барьер под названием «Второй отдел Уголовного розыска».

Так почему же целью стала именно Амамия, а не кто-то другой из Второго отдела? Или почему не выбрали Ёкодзуку Кэйнана, новичка с еще неокрепшей психикой, который был с ней в тот момент?

«Добрый день, латентные преступники. Пожалуйста, продолжайте усердно работать над очищением своего Psycho-Pass».

«Добрый день, латентные преступники. Пожалуйста, продолжайте усердно работать над очищением своего Psycho-Pass».

«Добрый день, латентные преступники. Пожалуйста, продолжайте усердно работать над очищением своего Psycho-Pass».

В ушах звучало объявление по громкой связи, которое она слышала уже много лет.

Бодрый мужской голос обращался к латентным преступникам с фальшивым ободрением, и Амамия устала от этого лицемерия.

Она сидела у стеклянной двери, обхватив колени руками.

На двери отображалась диаграмма ее Psycho-Pass — темно-фиолетовый квадрат, как ночное небо.

Амамия смутно помнила десять лет, проведенных в Медицинском центре коррекции цветового тона в районе Адати. Ее цвет менялся с синего на темно-синий, с зеленого на темно-зеленый, а теперь стал темно-фиолетовым.

Коэффициент преступности 247. Амамия раздраженно дернула больничную одежду и с силой ударила кулаком по двери.

Ту кружку забрали сотрудники Второго отдела для анализа, но ей казалось, что она все еще видит ее, повсюду!

Амамия закрыла глаза. Она знала, что через вентиляцию поступает достаточно воздуха, но дышать все равно было трудно.

Это удушье было не физиологическим, и никто не мог вытащить ее из тьмы, если она не спасет себя сама.

Однако…

Кожу с женского тела снимали медленно, кусочек за кусочком, осторожно, бережно.

Обнажились темно-красные сухожилия, отчетливо виднелись волокна, к ним прилегали жилы и сосуды. Время для этого тела полностью остановилось. Самое явное проявление смерти — даже если вонзить нож ей в сердце, кровь уже не брызнет.

Красные кровяные тельца больше не разносили кислород от легких по телу, белые кровяные тельца больше не обеспечивали иммунную защиту.

Самое главное — ты больше не мог ощутить тепла.

Ты ясно осознавал: это тело прошло путь от мягкости к окоченению, а затем снова станет мягким.

Тление поглотит ее плоть, и в конце останется лишь груда останков, неузнаваемое лицо, только иссохшие кости.

И эта женщина… да, она была крайне слаба, неспособна вынести боль заточения, словно чиж в клетке: неволя — хуже смерти.

Но она когда-то рисовала на стене простые граффити, она когда-то была нежна со своим мужем. И хотя она умерла, никто не мог отрицать, что она когда-то существовала.