Глава 18

Ли Цзинсянь всегда трезво оценивала себя. Простая жизнь была для неё идеальным вариантом. Она никогда не была из тех, кто схватывает всё на лету. Чему бы она ни училась, ей приходилось прикладывать немало усилий. «Усердие поможет наверстать упущенное» — этот девиз она усвоила ещё в детстве. Даже ступив на путь совершенствования, она не думала, что станет умнее. Сложные вещи по-прежнему были ей не по зубам.

Но простота не означала глупость. Она знала, что выжить во дворце могут только самые хитрые и изворотливые. Это касалось и врагов, и друзей. Взять, к примеру, Лин Фэй. Без хитрости и коварства разве добилась бы она такого положения? Что касается друзей… ну, пожалуй, вдовствующая императрица могла сойти за друга. По крайней мере, прежняя хозяйка тела была очень благодарна ей. Но Ли Цзинсянь, зная историю, относилась к ней с недоверием. Взять хотя бы события тридцатого года правления Цяньлуна, когда императрица попала в немилость. Учитывая сыновнюю почтительность Цяньлуна, если бы вдовствующая императрица заступилась за неё, императрицу не похоронили бы с почестями, предназначенными для императорской наложницы. Ей не только понизили статус, но даже не позволили иметь собственную гробницу, похоронив рядом с другой наложницей. А ещё ей не установили поминальную доску и не проводили поминальных служб. В том обществе это было страшным позором.

Если бы вдовствующая императрица действительно заботилась об императрице, она бы заступилась за неё перед сыном. И Цяньлун, как бы он ни был недоволен женой, не стал бы игнорировать просьбу матери. По крайней мере, конец императрицы не был бы таким печальным.

Что касается того, что императрицей Уланара стала благодаря вдовствующей императрице… Ли Цзинсянь не верила в это. Она считала, что вдовствующая императрица выбрала её только потому, что её легко контролировать. Она хотела единолично править в гареме и не допускала мысли о том, что кто-то может посягнуть на её власть. В этом плане Сюань Фэй была идеальной кандидаткой. С её характером она вряд ли смогла бы соперничать с вдовствующей императрицей. Именно поэтому она и стала императрицей.

С тех пор, как Ли Цзинсянь попала в этот мир, она старалась разобраться в исторических событиях. Дворцовые интриги её не интересовали. Во-первых, она не умела плести интриги. А во-вторых, у неё было преимущество — она знала историю. Пусть этот мир и отличался от того, что она знала, но основные события должны были совпасть. Этого было достаточно. По её расчётам, с двадцатого по тридцатый год правления Цяньлуна она и Юнцзи будут в безопасности. А за десять лет она сможет достичь такого уровня совершенствования, что сможет защитить себя и сына от любой опасности. А потом они просто уйдут из дворца. Всё очень просто.

— Я смогу защитить нас обоих! — сказала Ли Цзинсянь, глядя на Юнцзи. «Шутка ли, все эти интриги… ради чего? Ради того, чтобы выжить. А я и так знаю, что нас ждёт. Зачем мне тратить время на эту ерунду? С моим уровнем совершенствования мне не страшны никакие яды. Я даже могу использовать их для собирания Ци. Как говорится, перед силой все интриги бессильны», — подумала она, довольно улыбаясь. «Скоро я стану ещё сильнее».

— Хе-хе, пусть так, но осторожность никогда не помешает. Лучше перестраховаться, — сказал Юнцзи, усмехаясь. «Даже такую мелочь, как пролитые чернила, умудрилась разболтать на весь дворец», — подумал он, не воспринимая её слова всерьёз.

— Делай, как знаешь, — сказала Ли Цзинсянь. Она не хотела спорить с Юнцзи. Она — совершенствующаяся, и ей не подобает препираться с простыми смертными. Как говорил учитель, нужно смотреть на вещи шире. Эти мелочи не имеют значения. «Пусть делает, что хочет. Со мной им ничего не грозит», — подумала она.

— Я всё сделаю, — сказал Юнцзи. Он не собирался обсуждать это дальше. Это было его дело, и ей не нужно было об этом беспокоиться. Пусть живёт, как ей нравится.

В этот момент их мысли были направлены в совершенно разные стороны.

— Это Двенадцатый принц сам тебе это сказал? А императрица ничего не говорила? — Наэрбу, выслушав рассказ жены, не мог поверить, что это пришло в голову Юнцзи, которого все считали слабоумным.

— Господин, я ещё не совсем выжила из ума, чтобы путать, кто что сказал. В комнате никого не было. Всех служанок и евнухов отправили во внешний двор. Похоже, это уже вошло в привычку. Я слышала от служанок, что после болезни императрица предпочитает одиночество. Она не любит, когда в комнате кто-то есть. Поэтому рядом с ней была только Жун Момо. И когда Двенадцатый принц говорил, я заметила, что императрица была удивлена. Похоже, она впервые слышала об этом. Поэтому я абсолютно уверена, что это была идея Двенадцатого принца.

— Ама, как ты думаешь, что задумал Двенадцатый принц? — спросил Хайта.

Наэрбу махнул рукой, не отвечая на вопрос сына. Он не мог ответить, потому что и сам не понимал, зачем Юнцзи это нужно.

Хайта, хоть и не отличался острым умом, понял, что отец задумался, и замолчал, терпеливо ожидая его решения.

Мать и сын молча смотрели на Наэрбу.

— Двенадцатый принц — непростой ребёнок. Всего четыре года, а он… кто знает, сколько времени он скрывал свой ум. Наверное, если бы не эти несчастья, он бы так и продолжал притворяться, — сказал Наэрбу.

— Ама, ты хочешь сказать…? — Хайта начал догадываться.

— Четырёхлетний ребёнок, который умеет скрывать свой ум так, что все считают его глупцом… впечатляет, не правда ли?

— Но ему же было выгодно притворяться.

— Неудивительно, что ты до сих пор всего лишь помощник командира. Почему Двенадцатый принц сделал это? Во-первых, смерть Пятой принцессы и Тринадцатого принца показала ему, что одна защита — это не выход. А во-вторых, какой принц не мечтает о большем? И Двенадцатый принц — не исключение.

— Ама, ты имеешь в виду…?

— Хватит! Нам не следует об этом говорить. Забудьте об этом разговоре. Понятно?

— Господин, не беспокойтесь. Мы никому ничего не скажем.

— Вот и хорошо. Просто запомните: мы должны выполнить все просьбы Двенадцатого принца. Никаких лишних мыслей. Мы принадлежим ему и в жизни, и в смерти!

— Ама, не волнуйся. Я понял! — Хайта мыслил проще. Он будет делать то, что скажет отец и Двенадцатый принц. Больше его ничего не интересовало.