Глава 7: Qs7 (Часть 1)

Глава 7: Qs7

◎ «Какое тебе дело? Если я считаю, что подходит, значит, подходит». ◎

Цзинь Яньбэй был надежным человеком, и его мать тоже оказалась надежной.

Белая машина, преодолев все препятствия, прорвалась сквозь тяжелый занавес ночи и резко затормозила у ярко освещенного здания Первой Народной Больницы Цзяннаня. Мать Цзинь Яньбэя уже давно ждала у входа с двумя или тремя врачами в таких же белых халатах. Шэнь Ханьчу немедленно доставили в отделение неотложной помощи.

В ярко освещенном холле отражались смущенные пациенты и суетливые медработники. Беспорядочная беготня сопровождалась резким запахом дезинфицирующего средства. Приглушенные разговоры и вздохи не могли разбудить тех, кто спал, сидя у кроватей больных.

— В общем, просто не хотел есть дома, — мать Цзинь Яньбэя держала руки в карманах белого халата, на ее тонкой длинной шее висел стетоскоп. Слегка посторонившись, чтобы пропустить каталку, она кивнула проходящему мимо врачу и проницательно взглянула на небрежно стоящего рядом сына. — На стороне и дерьмо слаще кажется.

— Ну что вы.

Цзинь Яньбэй небрежно прислонился к прямой стене, поднял руку, чтобы убрать за плечо прядь черных волос, выбившуюся из ее низкого хвоста, и ладонью принялся разминать ей трапециевидную мышцу, делая массаж.

— Если бы готовили вы, я бы точно вернулся поесть.

Женщина слегка откинула шею назад, показывая ему сдвинуть руку правее, чтобы лучше размять уставшие шейные позвонки.

Она достала из кармана халата карту для столовой в чехле с парным рисунком и сунула ее в свободную руку Цзинь Яньбэя. Приятно прищурившись от массажа, она сказала:

— Вижу, ты опять не наелся. Возьми своих двух одноклассников, спуститесь в столовую поесть, а потом принеси порцию рисовой каши.

— Мам, сколько вам уже лет, — согласился Цзинь Яньбэй, склонив голову и играя картой с изображением кошачьей мордочки. Он с улыбкой поддразнил ее: — А вы с папой все еще пользуетесь такими милыми чехлами для карт.

Белый свет ламп накаливания, падающий сверху без единого зазора, не оставлял шанса скрыть жалкое состояние каждого пациента в больничной одежде, но в то же время четко освещал спокойные и уверенные лица врачей в белых халатах.

Среди спешки и суеты снующих туда-сюда людей.

Прямая широкая спина Цзинь Яньбэя и изящное, величественное лицо его матери особенно привлекали внимание.

Ту Яо и Цинь Цзюэ спустились оплатить счета и, вернувшись, увидели, как мать Цзинь Яньбэя легонько шлепнула его по плечу, кокетливо выговаривая: «…Возраст — лишь спутник опыта, а мы всегда остаемся девушками».

Цзинь Яньбэй не уклонялся и не избегал удара, а просто шутливо переговаривался с матерью, и в конце концов они оба рассмеялись.

— Наверное, только в семье, полной любви и понимания, может вырасти такой уверенный в себе и самодостаточный ребенок, — Цинь Цзюэ сжал в руке стопку квитанций, издалека глядя на высокую, непринужденную фигуру Цзинь Яньбэя под ярким светом ламп. — Не то что мы, у каждого свои мелкие неурядицы, и как ни пытайся их залатать, все без толку.

Влияние семьи на человека происходит незаметно, но оно огромно. Возможно, это каждая ссора родителей, свидетелем которой он стал в детстве, или несправедливые обвинения, когда она, будучи ребенком, совершала ошибку. Все это не оставляет шрамов на теле, но невидимые раны в душе не заживают.

Что-то становится частью характера, что-то влияет на манеру общения, что-то проявляется внешне — все вместе образует боль, которую, возможно, не удастся изжить за всю жизнь.

Именно потому, что он сам испытывал эту боль и не мог от нее избавиться.

Он еще сильнее завидовал Цзинь Яньбэю, которому не пришлось через это проходить.

Ту Яо поправила пальцем съехавшую лямку майки.

Она не могла представить, насколько хорошей должна быть семья, чтобы даже Цинь Цзюэ, богатый наследник, которому все завидовали, произнес такие слова.

Она непонимающе склонила голову и спросила:

— У него очень хорошая семья?

— Еще бы, не просто хорошая, а исключительно хорошая, — Цинь Цзюэ на несколько секунд задумался и легко извлек из памяти несколько самых, по его мнению, показательных историй. — Ты же знаешь, моя мама только и делает, что сравнивает меня с другими. Если я лучше других — это само собой разумеется, если хуже — значит, я не стараюсь, ни на что не годен. Из-за этого я привык думать, что все должны расти в сравнении, и только превзойдя других, можно доказать, что ты чего-то стоишь.

— …

— Но его мама не такая.

— Она однажды сказала мне, что превосходство над другими может доказывать твою успешность в чем-то одном, но если ты не можешь кого-то превзойти, это вовсе не значит, что ты неуспешен. Потому что успешность не доказывается только в жестком сравнении.

— …

— Поэтому у его мамы с детства было к нему только одно требование: чтобы он, будучи здоровым и невредимым, пробовал то, что ему нравится, занимался любимым делом и получал от этого радость и счастье. Поэтому каждый раз, когда наши семьи собирались вместе и моя мама говорила, что я хуже него, его мама заступалась за меня: «Не нужно сравнивать, главное, чтобы дети были счастливы».

Ту Яо, которая с момента возвращения в семью Ло постоянно подвергалась бесконечным явным и скрытым сравнениям и считалась хуже мальчиков независимо от результатов, находила это совершенно немыслимым.

Она никак не могла понять такой свободный подход к воспитанию.

Нахмурившись, она с сомнением спросила: — И что, совсем не сравнивают? Не может быть. Какой родитель не хочет, чтобы его ребенок был лучше других? Это же так престижно.

— Его мама, правда, вот совсем не сравнивает.

— И это не показуха перед другими, она всегда такая, и на людях, и дома. Например, ты слышала, как он в машине говорил, что собирается стать врачом. Когда я впервые узнал об этом, я подумал, что его заставили родные, и даже позлорадствовал про себя, мол, втайне все одинаковы. Но потом я узнал, что это не так.

Цинь Цзюэ потер щеки, продолжая рассказывать о том, что видел и слышал, и в его глазах мелькала нескрываемая зависть.

Этой зависти было так много, что она просачивалась даже сквозь слова.

— Он хочет стать врачом просто потому, что считает крутым вырывать жизни из лап смерти, и потому, что ему приятно видеть радость родственников, когда пациент выздоравливает. Вот и все.

— …

— Никакого давления со стороны семьи, неважно, что говорят другие. Просто потому, что он так хочет, потому что считает, что это приносит ему счастье, и поэтому он всегда к этому стремился.

— …

— …А я, — он высоко поднял голову и тяжело вздохнул, превращая все несбывшиеся мечты в горечь в горле, которую молча проглотил, — наверное, никогда в жизни не смогу заниматься тем, чем действительно хочу. Придется делать то, что они говорят, чтобы доказать, что у меня есть хотя бы одно достоинство — послушание.

— …

— А когда в будущем нас снова будут сравнивать, я смогу найти себе благовидный предлог: «Это вы меня заставили, мне это не нравилось, поэтому неудивительно, что у меня плохо получилось». Как будто так можно снять с себя ответственность за собственную неуспешность.

Ту Яо знала его ситуацию и понимала, что ничем не может ему помочь.

Не желая сыпать соль на рану сочувственными словами, она подняла глаза на стоявших неподалеку мать и сына, от которых исходило одинаковое ощущение спокойной уверенности, будто они могли выдержать на своих плечах любые невзгоды. Она внезапно вспомнила, как его мать заботилась о ней на прошлом семейном ужине.

— Наверное, это связано с воспитанием в их семье, — она намеренно проигнорировала его упадническое настроение, вытаскивая его из пучины плохих мыслей. — Его старшие родственники тоже такие?

— Да, — Цинь Цзюэ свернул розовые и белые квитанции в трубочку и с досадой постучал себя по лбу, кивая. — Его дедушка и бабушка — интеллигенты, всю жизнь проработали врачами. Говорят неторопливо, мягко, но с силой. Говорят, старики за всю жизнь ни разу ни с кем не поругались, их добрый нрав известен во всем жилом комплексе.

— …

Больница даже глубокой ночью не знала покоя. Пациента, только что с операционного стола, безжизненно лежащего под белым одеялом, медсестры выкатили в коридор, чтобы отвезти в палату. Он безучастно принимал сочувственные расспросы окружающих.

У главного входа снова появилась машина скорой помощи с пронзительной сиреной. Толпа врачей и медсестер бросилась к ней. Один врач решительно вскочил на каталку и, встав на колени над пациентом, начал непрерывно делать сердечно-легочную реанимацию. Под громкие крики медсестер его быстро вкатили в отделение неотложной помощи.

Погасший было свет над дверью внезапно загорелся темно-красным.

Цинь Цзюэ потянул ее в сторону, освобождая дорогу. — Его папа и мама — заведующие отделениями, известная в больнице образцовая пара. За все эти годы я ни разу не видел, чтобы его родители ругали его. Ни когда он разбил антикварную вазу деда, ни когда его вызывали в школу из-за драки.

— Если бы я так поступила, Ту Цинь, наверное, съела бы меня своим сарказмом, — сказала Ту Яо, облизнув пересохшие губы.

Цинь Цзюэ слегка пожал плечами и сочувственно скривил губы: — А чья мама не такая? Хорошо еще, если до смерти не обругают.

Взгляд матери Цзинь Яньбэя привлекло скопление людей. Посмотрев в их сторону, она заметила Ту Яо и Цинь Цзюэ.

Она помахала им рукой, подзывая к себе.

— Все, что нужно было сделать, сделали. Молодцы, — она убрала выбившуюся прядь волос за ухо, взяла у Цинь Цзюэ квитанции и бегло просмотрела их. Убедившись, что все в порядке, она велела Цзинь Яньбэю отвести их поесть. — Не ждите здесь зря. Я тут, все будет хорошо. Пусть Чжэнчжэн сначала отведет вас вниз поесть, а потом вернетесь.

— Спасибо, тетушка, — искренне сказала Ту Яо. — Беспокоим вас.