Цзян Сюэхуэй невольно проследила за ней взглядом. В удаляющейся фигуре она заметила странное: спина у сестры будто стала прямее и тверже, а нежно покачивающийся небесно-голубой браслет из нефрита на запястье, придавал ее облику какое-то новое непривычное величие.
Едва барышня скрылась вдали, ноги Ван Синцзя подкосились, и вся она, обессилев, осела на месте.
Лицо, густо намазанное пудрой, стало мертвенно-белым. Только теперь она ощутила, что вся спина у нее промокла от липкого холодного пота. Ибо то выражение и интонация, с которыми Цзян Сюэнин произнесла последние слова… С виду простые, будничные, почти равнодушные. Но именно эта будничность и ровность делали их пугающими до дрожи!
Сказала — и даже не вспылила, не обрушилась с криком, а просто так, невозмутимо ушла. А от этого становилось только страшнее, до смерти можно было перепугаться!
Служанка, что стояла рядом с Цзян Сюэхуэй, звалась Мэйэр*. С начала до конца она молча наблюдала, а теперь, не выдержав, потерла руки о покрытую мурашками кожу на предплечьях и выдохнула дрожащим голосом:
— В-вторая барышня сегодня… сегодня прямо-таки…
«Прямо-таки страшна до неузнаваемости!»
П.р.: *Это так называемые «домашние имена» служанок, которые обычно состоят из иероглифа с красивым или нежным значением и уменьшительно-ласкательного суффикса 儿 (эр). В дальнейшем также будут использоваться такие имена, как Ляньэр (莲儿) и Танъэр (棠儿).
Мэйэр наклонилась ближе к своей госпоже и зашептала:
— Она же этой ночью не вернулась домой. Да ведь она как подмененная! Госпожа, а вдруг со второй барышней снаружи что-то случилось?
— Глупости! — резко оборвала ее Цзян Сюэхуэй, — Раз уж с ней был молодой княжич Янь, как могло с ней что-то произойти?
Но даже она, перебрав все в уме, находила произошедшее странным и необъяснимым. Брови ее сами собой сдвинулись к переносице, и в сердце закралось смутное беспокойство. Бросив взгляд на Ван Синцзя, которая сидела на полу обмякшей тряпкой, она ясно увидела: от прежнего ее задорного высокомерия не осталось и следа.
Она лишь поманила рукой и велела Мэйэр идти за ней, коротко обронив:
— Наверное, Ван Синцзя чем-то задела ее. Как бы там ни было, с таким характером нам лучше не связываться: раз сама не пришла к нам с упреками, считай, что ничего и не было.
Мэйэр искренне согласилась:
— Да, барышня.
***
Стоял ранний осенний день, и в воздухе уже витал легкий, едва уловимый аромат первых распустившихся цветов османтуса.
Цзян Сюэнин, пройдя по крытым переходам, вскоре дошла до своего западного крыла.
Переступив порог, она увидела, что склонившись над столом, крепко уснула девушка с уложенными в два пучка волосами. Неподалеку от нее стояла корзинка для рукоделия, в которой так и остались недоделанные швы.
Это была Ляньэр, одна из двух ее старших служанок.
Цзян Сюэнин не стала ее будить и молча прошла дальше, во внутреннюю комнату.
Каждая вещь здесь отзывалась в памяти знакомым чувством, но все же ощущалась чем-то чуть чужим, как будто между прошлым и настоящим пролегла тонкая трещина.
В сундуке с одеждой ровно пополам лежали женские и мужские наряды. У окна на столике стояла изящная курильница, в которой тлели лучшие благовония, а перед зеркалом в шкатулке для украшений было выложено множество заколок с цветами, шпилек и россыпь румян да пудр…
Вань Нян, ее приемная мать, лучше всех была в одном — в искусстве «преображения».
Ведь издавна в Янчжоу так называемых «худых лошадок» делили на три разряда.
Первая категория, что обучались стихам и живописи, умели играть на цине и флейте, оттачивали изящные движения и особенно искусно владели приемами украшения лица. И их товаром была красота и утонченная прелесть.
Вторая категория, что знали грамоту и музыку постольку-поскольку, зато умели прекрасно вести счет, толково обращаться с абакусом* и книгами. Так продавали они свое уменье.
П.п.: *Абакус — счетная доска, напоминающая современные счеты.
А третья категория, что грамоте не обучались вовсе, могли вышивать, готовить и вести хозяйство.
Вань Нян была из второй категории: природа дала ей лишь среднюю красоту, но умения в искусстве преображения она довела до такой высоты, какой иной раз и у первых красавиц не встретишь. Она умела из пяти долей красоты сотворить восемь, а вместе с ее гибким умом и способностью угадывать мужские желания это делало ее жизнь до встречи с госпожой Мэн удивительно легкой и удачливой.
Да и какая девушка не любила украшать себя?
Цзян Сюэнин, выросшая под ее крылом, полностью унаследовала эту страсть ко всему, что могло придавать облику больше изящества и блеска.
Она научилась многому.
Тем более что, будучи дочерью госпожи Мэн, она от рождения была наделена незаурядной красотой. В свои восемнадцать лет она еще не вполне раскрылась, как цветок, но стоило лишь чуть-чуть припудрить лицо, подвести бровь или оттенить губы — и уже никто не мог оторвать от нее глаз, легко теряя голову от ее облика.
Надо признать, в прошлой жизни ее успехи во многом были обязаны именно этой внешней красоте. Ибо следовало помнить одно: в этом мире самым безжалостным и самым несправедливым оружием всегда оставалась красота.
Цзян Сюэнин неподвижно стояла перед зеркалом, спокойно вглядываясь в свое отражение: в этом лице еще не появилось той царственной величавости и трех долей величия, которые расцвели, когда она стала императрицей, но именно потому природная прелесть ее глаз и бровей, врожденная нежность и манящая красота проступали особенно ясно.
Это было то самое лицо, какое мужчины любили больше всего, а женщины больше всего ненавидели.
Вдруг она тихо фыркнула, с легкой усмешкой, и наклонила зеркало, придавив его крышкой, а браслет, только что надетый Ван Синцзя на ее запястье, сорвала и со звоном швырнула на косметический ларец.
В прошлой жизни она завидовала Цзян Сюэхуэй, отняла у нее должность компаньонки принцессы и попала во дворец, где встретилась со старшей принцессой Лэян и вытерпела всяческие унижения и злую травлю.
В прошлой жизни она затаила обиду на Цзян Сюэхуэй, отняла у нее брак, стала императрицей, но сама оказалась в кромешной тьме — в мире интриг и масок, где каждый играл в хитрейшие игры, а она никого одолеть не смогла и в итоге даже заплатила жизнью.
Отсюда было ясно: в мире все связано причинно-следственными узами.
Небеса не бывают слепы.
Она бросила браслет и опустилась на сиденье.
Во внешней комнате от этого звука проснулась Ляньэр. Услышав шум, она поспешно вскочила, откинула занавес и увидела сидящую внутри Цзян Сюэнин. Она тут же испуганно вздрогнула, вся побледнев, подошла ближе и заикаясь пролепетала:
— Ляньэр не знала, что вторая барышня уже вернулась…
Цзян Сюэнин повернула голову и взглянула на нее.
Эта девочка была приставлена к ней госпожой Мэн. В прошлой жизни она прослужила ей целых шесть лет. Сердце у нее не было злым. Когда Цзян Сюэнин вышла замуж за Шэнь Цзе, Ляньэр была пожалована в его дом, и с той поры уже не служила при ней.
Видимо, из-за ее отсутствия этой ночью, все в доме сильно волновались.
Цзян Сюэнин и не думала винить ее. Заметив темные круги под глазами служанки, она смягчила голос:
— Со мной все в порядке. Ступай в свою комнату и отдохни.
Но едва она произнесла эти слова, Ляньэр, вместо того чтобы послушаться, вдруг бухнулась на колени с громким стуком.
На лице ее застыло выражение еще большего ужаса, чем прежде.
— Ба-барышня! — срывающимся голосом выпалила она, — Ляньэр клянется, что впредь никогда больше не заснет до вашего возвращения, и никогда не осмелится дремать, склонившись на стол… Только умоляю вас, не велите матушкам продать меня в услужение! У меня ведь наверху старые родители, а внизу младшие братья и сестры…
Цзян Сюэнин сразу поняла, что та превратно истолковала ее слова. Ей стало и досадно, и смешно одновременно. Она потянулась поднять ее с пола:
— Пол холодный, не надо стоять на коленях. Я ведь и слова не сказала о наказании…
Ляньэр все же была поднята ею с пола, но выражение на лице у девочки стало еще более странным, будто совсем не к месту.
Она в упор уставилась на Цзян Сюэнин на несколько долгих мгновений, а потом вдруг сорвалась с места и стремглав побежала прочь, на бегу громко выкрикивая:
— Танъэр! Танъэр, скорей сюда! Вторая барышня всю ночь не возвращалась, боюсь, что с ней что-то стряслось, будто человек совсем переменился!
Танъэр как раз и была второй ее ближайшей служанкой.
Ляньэр вцепилась в нее, втащила в комнату и уже почти в слезах заговорила, надрываясь в голосе:
— Она только что велела мне пойти отдохнуть, а еще сказала, что пол холодный и не велела мне на коленях стоять… Скажи, разве не случилось чего с нашей второй барышней? Может, она где-то ударилась или подверглась дурному влиянию? Если с ней и правда что-то не так, что же нам делать-то?!
Выслушав эту сбивчивую жалобу, Цзян Сюэнин наконец поняла, отчего взгляд Ляньэр чуть раньше был таким странным и растерянным. Она осталась безмолвна, слушая ее всхлипы и бесконечные причитания, и лишь уголки губ и глаз слегка дернулись. Старая, давно знакомая дурная вспыльчивость незаметно поднялась в душе.
Она нахмурила брови, и все ее лицо сразу стало холодным, отстраненным.
— Попробуешь еще раз всхлипнуть — и посмотрим!
— Ик! — Ляньэр, уже разрыдавшаяся в отчаянии, так испугалась от этих слов, что от неожиданности всхлип пересекся икотой, и в тот же миг у нее высохли слезы.
Эта фраза явно была порицанием, почти угрозой, но после нее девчонка вдруг расцвела улыбкой сквозь остатки слез и заговорила радостно, даже восторженно:
— Вот-вот, все хорошо! Это снова та самая барышня! Танъэр, слышишь? Вторая барышня в полном порядке, с ней все в порядке!
Отчего-то в голове Цзян Сюэнин внезапно всплыл рассказ Шэнь Цзе о каком-то глупом шуточном анекдоте, в котором все сводилось к одной фразе «все в порядке».
Очевидно, хозяйка из нее никудышная.
«Эту девчонку, — подумала она с легкой досадой, — стоило бы при случае попросту отдать в продажу, и дело с концом».
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|