Стоило этим словам сорваться с уст Цзян Сюэнин, как Ван Синцзя замерла в растерянности.
А рядом стоявшие Цзян Сюэхуэй и ее личная служанка и вовсе уставились на нее во все глаза, точно привидение увидели, будто не могли поверить, что такие речи способны прозвучать из уст самой Цзян Сюэнин. Она не просто не поддалась своему обычному вспыльчивому нраву и не подняла шум, но еще и умудрилась обронить насмешку в адрес той самой служанки, которой прежде оказывала особенное доверие!
Веки у Ван Синцзя заметно затрепетали.
Когда-то она прислуживала госпоже Мэн, однако не входила в число самых приближенных и надежных ее людей. Четыре года назад, получив приказ отправиться в Тунчжоу встречать возвращающуюся в столицу Цзян Сюэнин, она сразу приметила: вот ведь удобная госпожа, с какой легко будет управляться. Девушка юна, неопытна, хоть и с высоким положением, но выросла на загородных землях, никого в доме не знает и в столице неизбежно почувствует себя потерянной и беззащитной.
Потому еще в дороге Ван Синцзя изо всех сил старалась угодить ей и выказать почтительность.
И в самом деле: после возвращения, едва она пару раз ненароком намекнула Цзян Сюэнин на кое-какие мелочи, та тут же потребовала перевести женщину к ней из прислуги госпожи Мэн.
С тех пор в покоях Цзян Сюэнин все дела, большие и малые, оказывались в ее руках. А когда девушка стала все чаще проводить время с молодым княжичем Янем, то в доме каждый, завидев Ван Синцзя, начинал робеть. Сама она, как управляющая служанка, обрела все больше веса и значимости.
Но кто бы мог подумать, что нынче Цзян Сюэнин осмелится сказать такое!
— Д-да что вы, вторая барышня, шутите, верно? — торопливо проговорила она, силясь скрыть смятение и заставляя себя держаться прежней угодливости, — Старой рабыне ведь не доводилось бывать в Сычуани, да и на представлениях труппы она всего пару раз бывала. Откуда бы я могла научиться таким фокусам с переменой лица? — Она замахала рукой и, не моргнув глазом, принялась в прежней манере подлизываться: — Вы, наверное, это к слову упомянули из-за желания на представление взглянуть? Старой рабыне на днях довелось слышать от госпожи, что в столицу недавно прибыли сразу две новых театральных труппы. Хотите, я приглашу их в дом, и они сыграют что-нибудь для вас?
Подобные заискивающие слова, если бы прозвучали в прошлом, Цзян Сюэнин выслушала бы без лишнего раздражения: ну, пусть не улыбнулась бы радостно, но и сердиться не стала бы.
А вот нынешняя Цзян Сюэнин…
Она лениво пригладила подол своей бирюзовой парчовой мантии, вышитой серебряными листьями бамбука и неторопливо опустилась на резное сиденье у галереи. Даже мальчишеский наряд, с чуть нарочито утолщено подкрашенными бровями, не могли скрыть ни красные губы, ни жемчужные зубы, ни лицо, в котором смутный туман горных вершин сочетался с хрупкой свежестью лепестка с оставшимися на нем каплями росы.
Только вот улыбка, застывшая у самых уголков губ, была холодная.
Цзян Сюэнин перевела взгляд на запястье Ван Синцзя и, притворяясь нарочито беззаботно-любопытной, заметила:
— Какой у вас красивый браслет на запястье! Только уж больно знакомым он мне кажется… Даже на мой недавно пропавший несколько смахивает.
Сердце у Ван Синцзя тут же болезненно екнуло.
Красивый браслет на ее запястье под пристальным взглядом Цзян Сюэнин словно раскалился добела, и вместе с ним затряслась и вся ее рука.
Однако прожив столько лет в глубинах заднего двора, Ван Синцзя явно отточила мастерство угадывать человеческие мысли и читать их по малейшим намекам. Понадобился лишь один краткий миг — пара-тройка стремительных догадок, и в ее голове уже выстроилась картина.
Браслет.
Неожиданная перемена в настроении второй барышни, несомненно, была связана именно с этим браслетом на ее запястье.
Ведь столько лет распоряжаясь в покоях Цзян Сюэнин всеми делами, и привыкнув к совершенному отсутствию оспаривания ее слов и распоряжений, Ван Синцзя распустилась. Да и сама барышня никогда не считала и не пересчитывала толком свои вещи. Как же можно было удержаться?
Да и что удивительного; руки, привыкшие воровать, чистыми быть не могут.
Так и жила: то там прихватит, то здесь подберет. Кто же знал, что именно сегодня она повстречает беду?
Она молниеносно подхватила подходящую роль и заговорила с напускной простотой:
— Похож, говорите? Ай, да куда уж этому браслету тягаться с вещами барышни! Этот-то я еще в прошлый раз у зазывалы на улице купила. Он треснул в одном месте, вот тот и сбросил цену, почти задаром отдал. А я потом еще два серебреника потратила, чтобы мастера ту трещину исправили. Вон, смотрите, здесь как раз и было место…
С этими словами она, расплывшись в услужливой улыбке, сняла браслет с руки и приготовилась показать барышне ту самую заделанную щель.
Но едва ткнула пальцем, как вдруг сама же испуганно вскрикнула:
— Ай-ай! Да что ж такое? Щели-то и следа не осталось!
Глаза Ван Синцзя распахнулись во всю ширь, выражая безукоризненное изумление.
— Э-э… как же так? — пробормотала она и тут же, будто вспомнив что-то, хлопнула себя по лбу, натянуто усмехнувшись, — Ах, вот что! Память старой рабыни и впрямь никуда не годится. Вчера я помогала второй барышне убраться в ее шкатулке, боялась ненароком повредить этот новенький, только что починенный браслет, и потому сняла его с руки да положила рядом. Видно, в суматохе перепутала с вашим добром. Собрала все назад, а вот и промахнулась, надела чужое. Я-то еще удивлялась: что за чудо-браслет, наденешь — и весь дух будто светлее становится, прямо словно живительной силой наполняет! А оно вон что: это ведь вещь барышни, ей самой принадлежащая, она-то и хранит на себе ваше благородное сияние!
Ну разве можно было придумать лесть еще более изощренную? Казалось, сама льстивость в ней обрела плоть и голос.
Если сравнить эту речь и повадки — как она вьется вокруг Цзян Сюэнин и как льнет к ней, — и становится ясно, почему Цзян Сюэнин в прошлом воплощении решила забрать ее из прислуги госпожи Мэн и позволила ей держать верх над остальными.
Она слегка улыбнулась:
— Так значит, этот браслет и впрямь оказался моим?
— Это старая рабыня виновата, — поспешила заговорить та, — возраст уж берет свое, зрение совсем никуда, вот и перепутала. Хорошо еще, что у второй барышни глаза зоркие, как у небесного сокола, да и внимательность такая редкая. Иначе, случись обнаружиться позже, старой рабыне не миновать было бы злой напраслины: будто я тайком присвоила себе вашу вещь. А такая вина — хоть в самую Хуанхэ прыгай, все равно не отмоешься!
Она изобразила лицо, полное благодарности и умиления.
Так как Цзян Сюэнин сидела, небрежно облокотившись на изогнутую спинку скамейки, Ван Синцзя тут же присела на корточки, словно собираясь собственноручно надеть браслет на ее руку.
Но, протянув его лишь до половины, она вдруг спохватилась:
— Ай-ай, так ведь не годится! Уж простите, барышня, старая рабыня вся насквозь пропитана низкой, обыденной пошлостью. Если я вот так, не подумав, возьму да прикоснусь, не оскверню ли этим вашу небесную чистоту? Позвольте мне сперва протереть.
С этими словами она сорвала с пояса висящий у нее носовой платок, тщательно, до последней пылинки, вытерла браслет, и лишь затем с принужденной улыбкой на лице осторожно подняла изящную левую руку Цзян Сюэнин и надела украшение.
Девичьи пальцы были длинные и тонкие, а кожа белая и нежная.
А сам браслет из нефрита был окрашен в небесно-голубой тон, с оттенком дождливой влаги, и на ее снежно-белом запястье засиял так, что красота украшения только подчеркнула совершенство руки.
Множество слов, что наговорила Ван Синцзя, может и оказались пустым лепетом, но одно из них действительно оказалось верным: сам по себе браслет — всего лишь обыденная вещь; а вот надетый на руку Цзян Сюэнин, он тотчас превращался в сокровище несравненной прелести, достойное лишь высоты небес.
— Ах, барышня, как же он вам к лицу! — не удержалась она от восторга.
Ван Синцзя не только восхищалась вслух, но и украдкой наблюдала за выражением лица Цзян Сюэнин.
Если бы это случилось тогда, когда Цзян Сюэнин жила во дворце и вела себя по-прежнему, то за такую дерзкую выходку уже в тот же день велела бы схватить Ван Синцзя и до смерти забить палками, не оставив ей и шанса дожить до утра.
Но теперь все было иначе.
Ведь она снова оказалась в поместье Цзян.
Цзян Сюэнин только что вернулась к жизни и в дальнейшем вовсе не собиралась снова входить во дворец. Она ясно понимала: отныне ее положение куда ниже, ей следует быть тише и сдержаннее, и потому она лишь небрежно повернула запястье, будто разглядывая браслет.
Она жила вторую жизнь, но только теперь впервые надела этот браслет.
Вещь, что оставила после себя Вань Нян, считая ее родовой реликвией, явно не могла быть чем-то обыкновенным.
Жаль лишь…
Что он был предназначен вовсе не ей.
В ее глазах не мелькнуло ни тени радости. Напротив, во взгляде царила ровная, неподвижная холодность. Цзян Сюэнин обернулась к Ван Синцзя, с улыбкой легко коснулась ее плеча и, как бы заботливо, смахнула с лица служанки воображаемую пылинку.
И с самым мягким, приветливым выражением проговорила:
— Моя служанка так хорошо ко мне относится.
Ван Синцзя поспешила широко улыбнуться и с готовностью открыть рот, чтобы тут же рассыпаться в заверениях о своей преданности.
Однако следом Цзян Сюэнин продолжила ровным, спокойным голосом:
— Отныне, если мамушка прикажет мне идти на восток, я уж точно не посмею ступить на запад, непременно буду прислушиваться к каждому слову и повиноваться безоговорочно.
Улыбка, что с трудом только-только изобразила на лице Ван Синцзя, от этих слов моментально исчезла, будто женщину ударом вбили в землю. Выражение ее лица в одно мгновение переменилось десятком красок, пестрое и беспомощное, словно маска, на которую разом наложили слишком много слоев грима.
А Цзян Сюэнин и внимания на это не обратила: как неторопливо уселась прежде, так же неторопливо теперь поднялась с сиденья.
Лишь тогда она впервые повернула голову и скользнула взглядом по стоявшей все это время неподалеку Цзян Сюэхуэй.
В памяти ее прошлой жизни лицо сестры давно уже расплылось, почти стерлось, и даже в ночных кошмарах вставало перед ней лишь как смутный и неясный силуэт. А теперь, разглядев вновь, она отметила: черты у той были довольно ясные, брови ровные, взгляд чистый — совсем не так отталкивающе, как ей когда-то постоянно казалось.
Но и теперь она не сказала сестре ни единого слова.
Между ними по-прежнему пролегала стена: здесь стояла госпожа Мэн, там — тень Вань Нян; тут — прихоти судьбы, там — различие в характерах. И все эти преграды были столь непреодолимы, что сблизиться им было не суждено.
Даже если допустить невозможное, что в сердце Цзян Сюэхуэй нет к ней ни малейшего укора, в душе самой Цзян Сюэнин все равно всегда оставался тугой узел.
Нет нужды разговаривать.
Нет смысла тратить силы.
Цзян Сюэнин лишь отвернулась и, не спеша, зашагала по крытому коридору прочь.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|