Глава 4 (Часть 2)

Он взял ее и спустился вниз, усевшись на скамейку у реки.

Луна уже взошла, и последние лучи заходящего солнца освещали книгу в его руках.

Она была довольно толстой, но, открыв ее, он увидел лишь пустые страницы. И с конца, и с начала — везде была пустота.

На мгновение Дазай растерялся, а затем посередине нашел одну-единственную запись:

«Я знаю одну (зачеркнуто) девушку (зачеркнуто) женщину. Ее зовут Трейси. Возможно, я знаю о ней не все, но я уверен, что она умрет своей смертью. Писать роман — значит описывать чью-то жизнь, поэтому я искренне желаю ей безмерного счастья, такого, чтобы она каждый день восклицала: "Неужели я заслуживаю такого счастья?". И если бы я услышал эти слова, я бы ответил: "Да, ты заслуживаешь самой счастливой жизни"».

Почерк был размашистым, линии жирными, словно автор находился в приподнятом настроении, но Дазая эта запись потрясла.

Под этими словами была еще одна строчка, написанная неровным почерком: «Как я могу быть счастлив без тебя… скажи мне… скажи…»

Дазай увидел и то, что было написано после запятой, но не успел осознать прочитанное, как заметил человека, вышедшего из такси.

Водитель помог женщине в легком плаще вытащить большой чемодан. Поблагодарив его, она расплатилась наличными.

Она спокойно подошла к нему и остановилась напротив.

Он сидел, она стояла. Дазай смотрел на Трейси снизу вверх, а Трейси смотрела на него сверху вниз.

Его настроение соответствовало их положению: он чувствовал себя так, словно его вот-вот засыплет землей.

Он не мог говорить. Незажившая рана, разрывавшая его изнутри, растеклась по всему телу.

Испытывала ли его золотоволосая соседка то же самое?

— Верни мне ее, — сказала она.

Трейси смотрела на него пронзительным взглядом. Раньше он этого не замечал.

Когда эти круглые глаза смотрели с такой сосредоточенностью, они становились оружием, которому невозможно было противостоять.

Но он был Дазай Осаму, он не был обычным человеком.

— А что, если я не хочу? — Он хотел сказать это с улыбкой, но не смог.

— Верни мне ее, — Трейси понизила голос, придавая своим словам больше веса.

Время текло так медленно, что Дазаю казалось, будто он слышит, как бьются их сердца в унисон.

Из-за этой книги, которая даже не была романом, из-за этого набора коротких фраз без подписи, он и его золотоволосая соседка были готовы отдать свои жизни в руки смерти.

— Не хочу, — Дазай Осаму знал, что ведет себя нагло, но не мог противиться своему желанию.

Он встал, держа книжку в руке, и сказал: — Я ее нашел, теперь она моя.

— Она не для тебя! — крикнула Трейси. Ее голос, казалось, исходил из самой глубины ее груди, такой сильный, что его можно было бы услышать в театре, полном людей.

Дазай Осаму перепрыгнул через скамейку, Трейси бросила свой багаж.

Она попыталась выхватить книжку из его рук с таким отчаянным выражением лица, что Дазай хотел отскочить, но его прижали к берегу реки.

Он споткнулся и покатился вниз по скользкой траве быстрее волчка.

— Бульк! — Дазай упал в воду.

— Бульк! — Трейси прыгнула за ним.

Через три минуты они оба, промокшие до нитки, выбрались на берег. Дазай все еще держал свой трофей. Трейси дрожала. После недели, в течение которой она вставала в пять утра, ложилась спать в одиннадцать вечера, а все остальное время занималась тяжелым физическим трудом, ее силы были на исходе.

— Ладно, держи, — сказал Дазай.

Он сделал это не из сострадания, а чтобы вырвать единственную страницу с текстом.

Он хотел поскорее уйти и действовал с невиданной прежде скоростью.

Вырвал.

Бросил.

Промокшая бумага… В этот момент его разум был затуманен.

Размытые буквы скомкались вместе с бумагой, и та часть, что взлетела в воздух, никем не была поймана.

Трейси бросилась на Дазая и повалила его на землю.

Кулак врезался ему в лицо. Дазай откинулся назад, все еще сжимая в руке комок бумаги. Трейси с трудом разжала его пальцы.

Ничего не осталось, ни единого слова.

Они уплыли вместе с водой и обрывками бумаги, превратившись в мусор, который не смог бы разобрать даже самый опытный эксперт по почерку.

Из горла Трейси вырвался отчаянный крик, короткий, а затем долгий, разрывающий ночную тишину.

Незаметно для него совсем стемнело. Ветер обжигал холодом. Женщина, склонившаяся над ним, прижала комок бумаги к груди и громко плакала, пока не потеряла голос.

Дазай видел, как слезы текут по ее щекам. Одна из них упала ему на лицо.

Он смотрел на нее своими темными глазами. Его золотоволосая соседка, женщина по имени Трейси, которая никогда не согласится на совместное самоубийство.

— …Это было мое последнее… Дазай Осаму, я ненавижу тебя, — наконец, она успокоилась, посмотрела на него сверху вниз, схватила за воротник и, наклонившись, прошептала: — Но я не могу не любить тебя… потому что он этого хотел…

Дазай Осаму рассмеялся. Его глаза и уголки губ изогнулись в улыбке, которая больше походила на плач.

Возможно, он уже не мог плакать, поэтому ему оставалось только смеяться.