Ягоды в карамели на палочке

Округ Сыфан — ничем не примечательный маленький городок. Улицы здесь прямые, как по линейке, а люди, снующие туда-сюда, — все знакомые и обычные лица.

Я сидела на корточках у порога нашего дома и смотрела, как мимо в третий раз проходит торговец танхулу. Наконец я не выдержала, вытащила из дырявого кармана старой ватной куртки три медные монеты и купила одну палочку. Пусть это будет наградой за мой первый в жизни прогул школы.

Мой отец — известный в округе адвокат. Одним своим языком он может мёртвого сделать живым. Иск, который он написал для вдовы Чжан из дома напротив по делу о праве на собственность, поразил даже уездного судью.

По идее, он должен быть богат, но, к сожалению, Лю Цин берется только за дела простых людей. Богачей и деревенских помещиков он на порог не пускает, разве что встретится с ними в суде.

Позавчера я зашла поесть к вдове Чжан, и она спросила меня: «Чжаоцзюнь, твой отец так ненавидит богатых… Может, потому что твоя мать была дочерью какого-нибудь богатого купца? А её семья не позволила твоему отцу жениться на ней, разлучив влюблённых?»

«Может, твои родители были вынуждены сбежать сюда?»

Мой отец уехал в соседний уезд по делу, его не было дома. Я уже несколько дней ела только капусту и пампушки. В тот момент я была занята тем, что грызла куриную ножку, и домыслы вдовы Чжан, похожие на сюжеты из хуабэнь, меня не интересовали: «Я никогда не видела свою мать, и отец о ней не говорит».

«Я тоже не видела твою мать. Когда я вышла замуж и переехала сюда, твой отец уже был здесь с тобой. Бедная я, не прошло и года, как я переехала в город, а мой непутёвый муженёк скончался».

Она вздохнула, жалея себя, а потом придвинулась ближе и спросила: «Твой отец такой образованный и представительный, да ещё и с лёгким столичным акцентом. Соседи гадают, не был ли он в столице большим чиновником? Иначе откуда он так хорошо знает законы?»

Вдова Чжан явно смотрела на него влюблёнными глазами. Мой отец в лучшем случае был худощавым, с бледным лицом и правильными чертами. Чтобы выглядеть профессиональнее, он даже отрастил усы в форме иероглифа «восемь». Где уж тут представительность.

Я отвела взгляд и покачала головой: «Не знаю. Днём он занят делами, а вечером пьёт вино. Выпьет — и сразу спать. Утром даёт мне три медные монеты, отправляет в частную школу и уходит».

Вдова Чжан посмотрела на мою тонкую одежду, достала свою старую ватную куртку и протянула мне: «Вот, карман немного порвался, но носить можно. Тебе она, конечно, великовата будет, но всяко теплее, чем твоя».

Она смотрела, как я, дрожа от холода, переодеваюсь, потом встала убирать посуду. «На днях я болтала со старшей сестрой Ли из нашего переулка. Она подозревает, что ты — принцесса из столицы, а твой отец выполняет важное императорское поручение, скрывая тебя здесь и воспитывая…»

Я сунула руки в дырявые карманы и усмехнулась: «Вы, наверное, слишком много историй наслушались в ресторане "Яркая луна"? Вечно придумываете про меня и отца всякие сказки про талантливых учёных, красавиц и принцесс в беде».

Какая из меня принцесса, если всех моих денег хватает только на палочку танхулу?

Я съела все ягоды боярышника одну за другой, тщательно облизав палочку. Руки стали липкими от сахарного сиропа.

Я уставилась на липкое пятно на ладони, немного постояла в оцепенении у входа, а потом всё же толкнула дверь.

Отец, читавший книгу во дворе, удивлённо поднял голову: «Разве ты не должна быть в академии?»

Я зачерпнула ковш воды и вымыла руки. От ледяной воды они покраснели.

«Одноклассники сказали, что мне уже пятнадцать лет. Боятся, что я их соблазню и забеременею, а потом никто не узнает, кто отец ребёнка. Велели мне уйти из школы».

«И что ты будешь делать, если уйдёшь?»

«Вернусь домой, буду готовить, учиться шить и ждать, пока мне исполнится шестнадцать, чтобы выйти замуж».

Лю Цин усмехнулся: «Ладно. Я соберу немного денег и завтра отнесу учителю Цинь, чтобы он позволил тебе остаться до шестнадцати».

Я подняла на него глаза: «А что будет после шестнадцати?»

Лю Цин прищурился и улыбнулся: «Ещё не решил. Ты хочешь выйти замуж?»

Я не могла понять этого человека, которого тринадцать лет звала отцом. Покачав головой, я ушла в свою комнату.

На следующее утро отец, сунув за пазуху двадцать лян серебра, повёл меня в школу. Он шёл впереди неторопливо, а я следовала за ним на небольшом расстоянии.

В длинном переулке Хулю я столько лет смотрела на его спину. И только сегодня я вдруг заметила, что она уже не такая прямая.

Учитель Цинь принял увесистые двадцать лян серебра. Он улыбался так широко, что морщины на его лице собрались в кучу.

Я молча слушала их лицемерные любезности, но мой взгляд поймал А Ланя, который выглядывал из окна класса и глупо мне улыбался.

«Я думал, ты уже не придёшь», — приблизился ко мне А Лань, как только я вошла в класс. — «Сюэ Чэн и его дружки вчера получили от меня взбучку. Больше они тебя не тронут».

Я увидела несколько свежих синяков на его красивом лице с глубоко посаженными глазами и нахмурилась: «Почему они бьют по лицу? У тебя ведь только лицо и красивое».

Мать А Ланя была из хужэней. Раньше она танцевала в самом оживлённом ресторане города «Яркая луна». Позже, неожиданно забеременев, вышла замуж за честного торговца вином Ван Датоу.

Кто был настоящим отцом А Ланя, неизвестно. Я предполагала, что это был какой-то красавец, иначе откуда у него такое лицо, красивое, как у Пань Аня.

Небеса даровали А Ланю идеальную внешность, но обделили умом. С тех пор как он в двенадцать лет поступил в школу, прошло полгода, а он так и не освоил азов грамоты. Его каракули было больно видеть. Зато благодаря высокому росту и грубой силе он стал главным задирой в частной школе.

Я была на год старше его и поступила в школу на год раньше. То, чему учил учитель, было для меня слишком просто — я самостоятельно изучила восемьдесят процентов книг из домашней библиотеки.

Во время ежедневных лекций я от скуки наблюдала за одноклассниками, и А Лань был моим главным объектом наблюдения. Как ценительница красоты, я каждый день с удовольствием смотрела, как он со своим прекрасным лицом вынужденно слушает эту абракадабру.

Так прошло два года, а он даже не замечал моих взглядов. В конце концов, первый красавец округа Сыфан привлекал внимание толпы, просто идя по улице, так что А Лань давно научился игнорировать окружающие взгляды.

За эти два года все в академии знали о моей бедности. Я тайно подрабатывала, выполняя домашние задания за других. Я умела подделывать чужой почерк и брала за это по-божески. После уроков у меня становилось всё больше клиентов.

Однажды я ждала у ворот академии, чтобы мне передали задание. Неожиданно подошёл А Лань. Помню, в тот день он был одет в тёмно-синий облегающий костюм, волосы были высоко собраны, открывая изящные черты лица.

Стройная фигура юноши двигалась в лучах заходящего солнца, он шёл ко мне из-под цветущей яблони во дворе.

С затаённой надеждой я услышала его слова:

«Ты можешь помочь мне переписать "Луньюй" сто раз?»

Я остолбенела, уставившись на него как на дурака, и выдавила отказ: «С такой трудоёмкой, неблагодарной и бессмысленной работой ко мне не обращайся».

Ему тоже стало неловко. Он почесал нос, наклонился ко мне и тихо сказал: «У меня нет выбора. Учитель Цинь должен увидеть это завтра. А мне ещё нужно идти в школу боевых искусств Чаншэн заниматься. У меня совсем нет времени переписывать. Все говорят, что ты самая умная в школе. Ты можешь мне помочь?»

Признаюсь, в тот момент красота меня ослепила. Когда я сунула в карман двадцать медных монет, которые он мне протянул, сожалеть было уже поздно. Пришлось мчаться на улицу Байсэн искать помощников.

В тот вечер я наняла всех троих писцов с самой оживлённой улицы Сыфана — Байсэн. Каждому заплатила по десять медных монет за двадцать копий. Оставшиеся сорок я переписывала сама, орудуя обеими руками одновременно. Закончила только глубокой ночью.

На следующий день у ворот академии я вручила ему толстую стопку исписанных каракулями листов и была вознаграждена восхищённым взглядом первого красавца. С тех пор у меня появился последователь.