Глава 346. Бай Линмяо

Дон-дон-дон! Дон-дон-дон!

— Призываю духов! — в скромном глинобитном доме раздавался ритмичный стук барабана.

— Маленький барабан, плеть длиной в фут и три дюйма, привязаны к разноцветной ленте!

Дон-дон-дон!

— Вниз — изгиб, вверх — острый конец!

Дон-дон-дон!

— Один удар — три раза кружится, три удара — девять раз кружится!

Дон-дон-дон!

— Ударь плетью — барабан звучит, барабан звучит — призываем духов!

Дон-дон-дон!

Две женщины в красных покрывалах били в барабан, окружив ребенка с мертвенно-бледным лицом.

Возле подушки ребенка лежала горсть земли, в которую были воткнуты три палочки благовоний. Струйки дыма, поднимаясь в воздух, сплетались в неясные иероглифы.

Как только знаки начали обретать форму, порыв ветра распахнул закрытое окно, развеяв дым.

В тот же миг барабанный бой стал еще быстрее и отчаяннее.

Второй Бог длинными черными ногтями подхватила рассеивающийся дым, словно превратив его в тонкие белые нити, и намотала на руку.

Острые пальцы, следуя за белой нитью, вонзились в точку на руке ребенка, расположенную на три сантиметра ниже основания большого пальца.

Быстрым движением она расцарапала нежную ладонь ребенка. Из ранки показались желтоватые комочки, похожие на рыбью икру, и попытались выползти наружу.

В рану вонзились черные ножницы с красной лентой, еще больше расширив порез.

— Ва-а-а! — Ребенок, до этого неподвижный и бледный, вдруг сел и заплакал, зовя отца.

Он не заметил, как вытекающая из его ладони субстанция превращается в желтую жидкость, которая вместе со слезами впитывалась в циновку.

— Сынок! Мой сынок! — В дом вошел низкорослый худощавый мужчина. Увидев, что его умирающий ребенок очнулся, он бросился к нему и крепко обнял.

Затем он низко поклонился Бай Линмяо, снявшей красное покрывало, благодаря ее за помощь.

Измученная Бай Линмяо с горечью покачала головой и направилась к выходу.

— Подождите, госпожа, я еще не заплатил вам, — мужчина принялся рыться в сундуке, отбирая пятьдесят не обточенных медных монет.

Взглянув на заплатки на коленях Бай Линмяо и ее сандалии из травы, а затем на бедную обстановку в доме, Бай Линмяо снова покачала головой, отказываясь от денег.

— Оставьте себе, дядя, купите ребенку что-нибудь поесть. Он очень худой.

— Нет-нет, госпожа, вы должны взять эти деньги. Мой сын — единственный ребенок в семье Лао Чжоу. Если бы не вы, кто бы позаботился обо мне в старости?

После нескольких отказов Бай Линмяо все же пришлось взять пятьдесят медяков.

Когда Бай Линмяо вышла из дома, Чунь Сяомань, тренировавшаяся с мечом у повозки, быстро убрала оружие в ножны и подошла к ней: — Ну как, Мяомяо? Закончила?

Увидев ее кивок, Сяомань улыбнулась и, взяв Бай Линмяо за руку, повела к повозке. Колеса, облепленные грязью, заскрипели, и повозка медленно покатилась в сторону Бычьей горы.

— Спасибо, сестра Сяомань, что составила мне компанию, — сказала Бай Линмяо, сидя в повозке.

— Не стоит благодарности, мы же сестры! — ответила Чунь Сяомань, управляя лошадьми, — а вдруг по дороге нам встретятся разбойники? Я смогу помочь.

Чунь Сяомань приподняла край занавески и, бросив взгляд на Бай Линмяо, тихо вздохнула. Конечно, это была неправда. Бай Линмяо не нуждалась в ее защите. Просто, видя темный след на ее белой шее, который никак не сходил, Чунь Сяомань не могла оставить ее одну.

Казалось бы, время должно лечить любые раны. Как в случае с ее родителями, которые продали ее. Сейчас, вспоминая об этом, она уже не чувствовала такой боли.

Но с ее подругой все было иначе. Прошло столько времени с тех пор, как старший брат Ли ушел, а она все еще была подавлена.

С тех пор она больше не улыбалась, в ее глазах была пустота, словно она потеряла что-то очень важное.

Повозка ехала до поздней ночи, прежде чем остановиться.

Они не добрались до деревни Бычья гора. Поблизости не было других поселений, поэтому им пришлось заночевать в этой глуши.

Перекусив сухим пайком, они улеглись спать в повозке.

В полудреме Чунь Сяомань, чувствуя беспокойство, потянулась и коснулась лица девушки рядом с собой.

Обнаружив, что ее глаза открыты, она вздохнула: — Мяомяо, так нельзя. Я знаю, тебе тяжело, но прошло уже столько времени, ты должна жить дальше.

— Мертвых не вернуть. Ты изводишь себя, но это им не поможет.

Видя, что Бай Линмяо не реагирует, Чунь Сяомань продолжила: — Раз уж мы говорим по душам, то я скажу прямо. Я знаю, старший брат Ли спас нас, но, если честно, он не такой уж хороший.

— Не говоря уже о том, что он делал, с твоим положением, стоит тебе только объявить о поиске жениха, сколько людей захотят стать частью семьи Бай!

— И полные, и худые, любой из них лучше Ли Хована.

— Вы расстались, и это его потеря. Поверь мне, с его безумным нравом он обречен на одиночество. Ни одна другая женщина его не возьмет.

Чунь Сяомань знала, что старший брат Ли не такой, как она описывала, но если это поможет ее подруге прийти в себя, то пусть даже она наговорит лишнего. К тому же, от пары обидных слов ему хуже не станет.

Бай Линмяо свернулась калачиком, как ребенок, в ее объятиях: — Не говори так, сестра Сяомань.

— Ладно, не хочешь этого противного мужика, можешь стать самостригущейся женщиной[1], как я! Но в любом случае, ты должна взять себя в руки! Ты губишь себя!

В порыве чувств Чунь Сяомань схватила ее за плечи и начала трясти. Но вдруг она услышала всхлипывания, и ее сердце смягчилось.

— Ладно, ладно, я больше не буду. Не плачь, давай спать, — Чунь Сяомань обняла подругу и стала гладить ее длинные волосы.

Ночь прошла без происшествий. На следующее утро они, словно забыв о вчерашнем разговоре, продолжили путь к Бычьей горе.

Две крепкие лошади быстро везли их, и уже к полудню следующего дня они достигли окраины деревни Бычья гора.

— Старина Лю, едешь на представление? — окликнула Чунь Сяомань встречную повозку.

Лю Чжуанюань, попыхивая трубкой, с улыбкой кивнул: — Да, еду посмотреть, что к югу есть. В царстве Лян сейчас много богатых людей. Одно выступление там стоит больше, чем несколько лет работы у нас.

— А почему вас так мало? Твой младший сын еще не вернулся?

\\\

1. Самостригущаяся женщина - сообщество женщин в южной части Китая на рубеже 19-20 веков, самостоятельно укладывающих свои волосы в прическу замужней женщины, чтобы показать, что они не собираются вступать в брак до конца своей жизни; иногда воспринимались современниками как лесбиянки