Глава 390. Странные звуки циня

Все присутствующие застыли в изумлении, даже император Лэсюань не сдержался и встал!

Остальные хотели громко закричать «браво», но боялись спугнуть ее танец, ее пипу. Все затаили дыхание, словно глиняные изваяния или деревянные истуканы.

В зале были музыканты, специально предназначенные для аккомпанемента танцорам. Когда Нин Сюэмо только начала танцевать, несколько музыкантов загорелись желанием подыграть ей на своих инструментах, вторя звукам ее пипы.

Но стоило им издать первый звук, как все присутствующие гневно уставились на них!

Это была небесная музыка, и любой другой звук казался кощунством.

Музыканты не осмелились больше действовать опрометчиво, лишь отчаянно пытались запомнить мелодию, чтобы потом тайно попрактиковаться.

Ханьшань Юэ сидел там, его взгляд был прикован к Нин Сюэмо. Он так крепко сжал нефритовую чашу, что кончики его пальцев побелели, но он этого даже не заметил.

«Динь-динь-дон-дон…» — внезапно снаружи донеслись звуки гуциня. Всего два-три аккорда, и он уже подхватил мелодию пипы Нин Сюэмо…

Сначала люди были возмущены. Возмущены тем, что кто-то, не зная высоты небес и толщи земли, осмелился присоединиться к этой небесной музыке. Но прежде чем они успели выразить свое негодование, их привлекли звуки циня.

Среди присутствующих было немало знатоков музыки, и многие умели играть на цине. Некоторые даже были известными мастерами игры на гуцине.

Но сейчас, услышав эти внезапно возникшие звуки, они вдруг ощутили непреодолимое желание вернуться домой и разбить свои инструменты!

По сравнению с этой игрой на гуцине, их собственная игра казалась пилением дров!

Звуки пипы, перезвон гуциня — вместе они звучали на удивление гармонично. Если звуки пипы Нин Сюэмо были весенним ветерком, то звуки гуциня — цветами, медленно распускающимися под этим ветерком.

Весенний ветерок пронесся, и цветы распустились во всей красе.

Вот это была истинно небесная музыка, истинная атмосфера.

Все на время забыли выяснять, кто же играет на цине, и слушали как зачарованные, смотрели как завороженные.

Казалось, эта мелодия могла звучать только на небесах, разве можно услышать такое в мире смертных? Хотелось лишь, чтобы этот цинь, эта пипа, этот танец никогда не кончались.

Музыка действительно продолжалась, и Нин Сюэмо танцевала, порхая, словно не зная усталости.

Выражение ее лица было словно одержимое, но в душе она уже непрерывно стонала.

До того, как зазвучал цинь, она уже дошла до последней части танца. Еще полминуты — и она могла бы идеально закончить.

Но как только зазвучал цинь, ее ноги словно попали под чей-то контроль, тело начало выполнять все более сложные танцевальные па, а звуки пипы стали следовать за мелодией гуциня. Легкое касание, медленное перебирание, скольжение, подцеп — ее пальцы бегали по струнам пипы, пока на кончиках не выступили капельки крови. Но она словно надела красные туфельки колдуньи — остановиться было невозможно!

Мелодия гуциня сменилась с весеннего тепла и цветения на звон оружия и топот боевых коней. Словно внезапно разбился серебряный кувшин, словно бесконечный листопад шумел и опадал. Словно на поле боя она увидела предательство возлюбленного, переметнувшегося к врагу. Горечь, отчаяние, негодование…

Волна негативных эмоций захлестнула всех!

В зале кто-то начал всхлипывать, кто-то бить себя в грудь и топать ногами, у кого-то волосы встали дыбом от гнева…

Очевидно, они полностью попали под власть музыки циня!

Милое личико Нин Сюэмо начало бледнеть, в груди закипала кровь… Она хотела остановиться, но никак не могла!

Внезапно рядом пронесся холодный ветер, и ее тело оказалось в чьих-то объятиях. Ее танец был прерван.

Следом чьи-то руки протянулись из-за ее спины, обхватили пипу в ее руках и — цзэн! цзэн! цзэн! — ударили по струнам!

Эти три звука, словно раскаты грома в небесах, немедленно нарушили мелодию гуциня.