Глава 7 (Часть 2)

Мама Чэнь только что произвела хорошее впечатление на одноклассников, как тут же эта «мягкая и доброжелательная» родительница отправилась к классному руководителю и под предлогом того, что рисование «мешает учебе» и является «пустой тратой времени», настояла на том, чтобы Чэнь Чуяо сняли с должности старосты.

Этот поворот событий ошеломил юных одноклассников.

На самом деле, она сдерживалась, но это не помогло. Юй Сю был проницательным, а Юй Чжи руководствовался интуицией, и оба брата заметили её пренебрежительное отношение к увлечению Чэнь Чуяо.

Это пренебрежение уже не могло задеть Чэнь Чуяо. Её мать была как строгий садовник — постоянно «обрезала» все ростки, которые ей не нравились.

Самостоятельность Чэнь Чуяо противоречила стремлениям её матери, поэтому такое развитие событий было вполне ожидаемо.

Чэнь Чуяо не хотела говорить о родителях: — Кстати, хотя я и не ходила на курсы, но я не сама училась рисовать.

— А? — Юй Чжи, как и ожидалось, тут же заинтересовался. — А кто тебя учил?

В тот момент, когда она собиралась ответить, Шу Юэ слегка опустил голову, и на его лице появилось выражение легкой досады.

Опять начинается.

Чэнь Чуяо, поддавшись желанию подшутить, с серьезным видом соврала: — Меня брат учил. Он сам научился и меня научил.

Юй Чжи даже не задумался, а сразу поверил. Юй Сю тоже удивленно посмотрел на Шу Юэ, в его глазах читалось: «Не думал, что ты на такое способен».

— Староста, ты еще и Чуяо рисовать учил? — спросил Юй Чжи. — Она у тебя училась?

Вот это да!

Шу Юэ посмотрел на Чэнь Чуяо. Она наклонила голову и лукаво ему улыбнулась.

Этой шуткой она развеселила сразу всех. Разве Шу Юэ умел рисовать? У него не было ни капли художественного таланта. Учиться у него? Даже если бы она всю жизнь проучилась у него, то в лучшем случае стала бы жалкой пародией на Пикассо.

— Она тебя разыгрывает, — сказал Шу Юэ.

Ладно Юй Чжи, но как Юй Сю мог поверить в такую чушь?

Если бы у него действительно был талант, разве он ограничился бы только надписями на стенгазете Чэнь Чуяо? Он бы обязательно добавил туда пару своих штрихов.

— А… — протянул Юй Чжи.

Он посмотрел на брата, потом на Чэнь Чуяо. Чэнь Чуяо, подняв руку, извинилась. Она тоже не ожидала, что её шутка будет настолько убедительной, и в её голосе слышалась улыбка: — Извини.

— Ладно, я понял, что это шутка. А я уж было поверил.

— Да, это была шутка, — Чэнь Чуяо не знала, плакать ей или смеяться. — Но вы слишком быстро поверили.

Она думала, что они сначала усомнятся, и тогда она скажет, что Шу Юэ просто немного позанимался с ней.

Но братья не дали ей такой возможности.

— Не знаю, просто показалось, что в этом нет ничего странного, — как ни в чем не бывало ответил Юй Чжи.

Братья считали, что если дело касалось Чэнь Чуяо, то Шу Юэ вполне мог сначала сам научиться чему-то, а потом научить её, лишь бы передать ей навыки, которые ей интересны.

— Спасибо, но я не настолько одержим, — ответил Шу Юэ. Главная причина была в том, что он не смог бы научиться.

Говорят, что каллиграфия и живопись неразделимы. Даже сам Шу Юэ не понимал, как у него получалось так красиво писать и так ужасно рисовать.

— Так вы вместе учились? Тётя правда разрешила тебе учиться рисованию? — спросил Юй Чжи, а потом, заметив смертельный взгляд брата, поправился: — Я имею в виду, тётя, кажется, не очень поддерживала твое увлечение рисованием.

— Да, сначала она была против, — ответила Чэнь Чуяо, вспомнив пожилого человека, который учил её рисовать. — Но потом случилось кое-что…

Понятно, она не хотела об этом говорить.

Юй Чжи был не настолько бестактным, чтобы настаивать. Он тут же сменил тему: — А как насчет старосты? Он хорошо рисует?

— Нормально.

— Ужасно.

Шу Юэ и Чэнь Чуяо переглянулись. — Правда ужасно, — подтвердил Шу Юэ.

Чэнь Чуяо не согласилась, возражая: — Вовсе нет, нормально рисует.

Ей нравилось смотреть, как рисует Шу Юэ — у него было такое богатое воображение!

Кто сказал, что дерево должно быть похоже на дерево, а цветок — на цветок? Рисунки Шу Юэ были такими красивыми!

К тому же, она прекрасно понимала, что он рисует.

Это искусство, а они в нем ничего не понимали.

— Только ты одна разбираешься в искусстве? — усмехнулся Шу Юэ.

Он спокойно относился к отсутствию у себя художественных способностей. Он вспомнил, как в детстве старательно выводил на бумаге свой первый шедевр, и в ответ получил такие комментарии: «Это лошадь?», «Нет, по-моему, это самолет», «А этот узор — арбуз? Но почему он не круглый?», «Что за ерунда, какой арбуз? Это же Годзилла!»

Маленькая Чуяо была удивлена еще больше. Она посмотрела на рисунок, потом на взрослых и пришла к выводу, что они говорят серьезно: — Но… но это же пейзаж?

— А? — взрослые были в замешательстве.

Чэнь Чуяо показала пальцем на шедевр Шу Юэ: — Вот здесь гора, здесь бамбук, а это маленький домик.

Она потянула Шу Юэ за руку, ища подтверждения: — Это называется пейзаж, да?

— Угу, — кивнул Шу Юэ и убрал рисунок.

— Ничего страшного, — сказал он смущенным взрослым.

В глазах Мамы Шу он был еще совсем ребенком, чьи чувства нужно было беречь: — Ты правда не расстроился?

— Правда не расстроился.

Хотя он и не считал эту «красоту» искусством.

Но достаточно, что хоть кто-то понимал его.