Глава 3: Начало. Часть третья

Хань Цзююань смотрел на корзину с плодами Чжу и на надпись на земле.

Его глаза были тёмными, во взгляде сквозил пронизывающий холод.

Хань Цзююань был очень высоким, на взгляд Чэн Синь — не меньше метра восьмидесяти.

А ведь сейчас ему было всего пятнадцать лет.

В Секте Цинъюэ ни у одного пятнадцатилетнего юноши в глазах не таилось такого глубокого, непостижимого одинокого холода.

И это был не просто холод, но и сдерживаемое безумие, подавляемое стремление к разрушению, а также тёмная, неясная борьба.

Тёмно-красные плоды Чжу в корзине отражались в глазах Хань Цзююаня, словно огонь, словно пролитая на землю гниющая тёмно-красная кровь — грязная, вязкая, уродливая, — смутно возбуждая какой-то нерв в его теле.

Он родился из этого уродливого цвета, он родился среди гниющей плоти на кладбище для безымянных…

Этот цвет вызвал у него тупую головную боль. Он отвёл взгляд и услышал за спиной шорох шагов. Слегка нахмурившись, он шагнул вперёд и скрылся в пещерной обители.

Чэн Синь поспешно вернулась. Она уже ушла, но по дороге подумала, что если уж играть роль, то до конца. Раз уж она сейчас изображает доброту к Хань Цзююаню, то, зная о ядовитой игле в его подушке и пиявках в ведре с водой, она должна разобраться и с этим.

Чэн Синь взглянула на корзину с плодами Чжу, всё ещё стоявшую на земле, а затем на большое деревянное ведро высотой в половину человеческого роста, стоявшее неподалёку у стены.

Не говоря ни слова, Чэн Синь подняла ведро и, пыхтя, потащила его в определённом направлении.

Вскоре она, так же пыхтя, вернулась с ведром, наполненным водой даже больше прежнего, и поставила его на место.

По дороге она ещё и нарочно облила себя водой.

Затем она немного помедлила у входа в пещеру, но в итоге подавила желание взломать защитную формацию и снова написала камешком на земле: «Осторожно, в твоей подушке ядовитая игла».

Чэн Синь украдкой огляделась по сторонам. Похоже, ей не представится случая, чтобы Хань Цзююань застал её за добрым делом. «Зря только водой облилась», — подумала она.

Когда Чэн Синь снова ушла, Хань Цзююань медленно вышел.

На земле появилась ещё одна строчка, а в ведре была чистая вода.

На лице Хань Цзююаня не отразилось никаких эмоций. С самого первого дня его появления в Секте Цинъюэ нападки учеников на него не прекращались. Он повидал множество изощрённых тайных издевательств, но, по какой-то причине, никто не осмеливался задирать Хань Цзююаня открыто.

Кроме Чэн Синь.

Чэн Синь была единственной, кто открыто нападал на Хань Цзююаня. Причём она была до крайности бесстыдной: то подвергала его пыткам, то вдруг начинала проявлять показное усердие. В его глазах это были лишь разновидности её злобных игр.

Методы этих учеников были неуклюжими, и он обычно предпочитал их игнорировать. Его удары были смертельными или калечащими, а ему не нравилось убивать.

Если только кто-то, подобно старейшине Циюэ, не искал смерти, переходя черту его терпения.

Скользнув взглядом по двум строчкам на земле, Хань Цзююань решил не обращать на них внимания.

По крайней мере, на данный момент, Чэн Синь, хоть и была немного жестокой, не сделала ничего, что заслуживало бы его удара или даже внимания.

Ему было лень подыгрывать в этих её новых играх, затеянных от скуки.

Вернувшись в пещеру для медитации, Хань Цзююань почувствовал, что раны от плети и рваные раны от шипов на его теле всё ещё кровоточат. Он никогда не берёг это тело, постоянно считая его слишком слабым. Он думал, что только через мучения можно его закалить.

Он не обрабатывал раны.

Он ещё не позволил этому телу полностью впитать и усвоить ту Эссенцию Золота и Дерева, что накопилась в личных покоях Чэн Синь.

В этот момент он уже начал циркуляцию по Малому Небесному Кругу.

Время летело.

Два часа спустя Хань Цзююань наконец завершил Закалку тела с помощью Эссенции Золота и Дерева, но почувствовал сильную жажду.

К тому же его бросало то в жар, то в холод.

Это было совершенно нормальным явлением, у него, вероятно, поднялась температура.

Он вышел из пещеры и пошёл к реке напиться. Его чистые пальцы погрузились в воду, он зачерпнул пригоршню и жадно выпил.

Возможно, из-за того, что он долго сидел на корточках, его и без того ослабевшее тело стало ватным, голова закружилась и заболела.

Ему стало досадно, он почувствовал озноб. Отодвинувшись назад, он опёрся всем весом на большое дерево позади себя. Стало немного легче, но во рту по-прежнему пересохло.

В этот момент он увидел приближающиеся смутные фигуры двух-трёх человек.

Их голоса, казалось, доносились из-под земли. В его затуманенном слухе они звучали так, словно преодолели огромное расстояние во времени и пространстве, прежде чем достигли его барабанных перепонок:

— Хань Цзююань?

— Стойте! Не подходите! Там Хань Цзююань!

— С ним что-то не так! Не бойтесь! Кажется, он заболел.

— Похоже на правду. Ну и слабак. Пять лет здесь, а всё ещё на стадии Утончения Ци, даже первый шаг в бессмертие сделать не может. Так ему и надо, раз заболел!

— Кажется, он потерял сознание! Братцы, кто осмелится воспользоваться моментом и помочиться на него? Я угощу выпивкой!

— …А если он очнётся?

— Чего бояться! Он еле живой! Даже от двух порций не проснётся!

— Я не осмелюсь…

— Трус! Отойди, папаша сам сделает!

---

Вернувшись в свои личные покои, Чэн Синь села на чёрное каменное кресло и погрузилась в раздумья.

Эта комната была роскошно обставлена, но основной тон был чёрным. В комнате также было много орудий пыток, беспорядочно сваленные шкуры животных и даже… нечто похожее на высохшую человеческую кожу…

Находясь здесь одна, Чэн Синь чувствовала себя очень неуютно.

Личные покои были пустынными и мрачными.

Прежняя Чэн Синь убила здесь бесчисленное множество животных и мучила многих учеников, поэтому ноздри Чэн Синь улавливали густой запах крови, который снова напомнил ей о том сне и колодце с запахом крови.

Словно что-то сжимало горло Чэн Синь. Вспоминая ужасающий вид Хань Цзююаня, убивающего её во сне, она не могла усидеть на месте.

Судя по сюжету оригинальной книги, если она будет вести себя смирно и не станет, подобно прежней Чэн Синь, испытывать судьбу, переходя границы дозволенного с Хань Цзююанем, она сможет пережить десять глав и остаться в живых…

Однако, если ранний опыт Хань Цзююаня не изменится и всё пойдёт по сюжету книги, то по мере повышения его уровня закалки тела он будет становиться всё более кровожадным. Особенно после обращения ко тьме, когда Хань Цзююань начнёт убивать без всяких ограничений, её всё равно ждёт смерть.

Она думала и так, и этак, и пришла к выводу, что перед лицом смерти гордость действительно не важна. Хань Цзююань выглядел неприступным, и ждать удобного случая было бесполезно, нужно было действовать самой.

Она не осмеливалась, как прежняя Чэн Синь, снова связать его цепью из мистического железа…

К тому же, Чэн Синь лучше кого-либо знала причину, по которой Хань Цзююань в этот период потворствовал жестокости Чэн Синь: он просто считал, что быть связанным цепью из мистического железа полезно для закалки тела…

Из-за пережитого в детстве и привычек он никогда не осознавал, что его истерзанное тело на самом деле нуждается в заботе, что даже у закалки должен быть предел. А у него пределов не было…

При этой мысли Чэн Синь испытала смешанное чувство сострадания и волнения.

Этот типаж «красивый, сильный и несчастный» был её слабостью.

Нет…

Она тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли.

Она решила: нет возможностей — создай их сама. Даже если придётся двадцать четыре часа в сутки находиться рядом с Хань Цзююанем, терпеть его неприязнь и приказы убираться…

Она будет упорно продолжать, потому что это был её единственный способ спасти себя!

Чэн Синь снова направилась к жилищу Хань Цзююаня. Ещё не дойдя до пещеры, она, проходя мимо реки, где недавно набирала воду, услышала знакомый голос. Это был тот самый ученик, который хвастался своими исследованиями «Игл Проливного Дождя и Цветущей Груши».

Чэн Синь бросила взгляд на толпу и увидела Хань Цзююаня, прислонившегося к дереву у реки. Он был весь в крови и, казалось, погрузился в глубокий сон.

В сумеречных тенях, отбрасываемых деревьями на закате, он выглядел тихим и печальным.

Несравненно красивый юноша в этот момент походил на лесного духа, написанного рембрандтовским светом.

Слегка нахмуренные брови несильно задели струны души Чэн Синь, и в ней внезапно проснулось желание защитить его.

А перед ним стоял ученик, который, ухмыляясь, хвастался перед другими учениками по бокам, одновременно со страхом и возбуждением расстёгивая пояс своих штанов.

Их смех был резким и режущим слух.

У Хань Цзююаня снова заболела голова. Эта боль отличалась от тупой боли при лихорадке. Смех вонзался в его виски, словно шило, снова и снова — пронзительная боль. Так же, как недавно, когда Хань Цзююань смотрел на тёмно-красные плоды Чжу и вспоминал прошлое, полное крови, убийств, насилия…

Под его сомкнутыми веками глаза уже налились кровью, но трое перед ним совершенно не осознавали, что их смерть близка!