Глава 4. Часть 1

Глава 4. Часть 1

Жизнь Кагами полностью изменилась.

Кендзяку привел его в старинное здание, чем-то напоминающее буддийский храм, но в то же время отличающееся от него. Вероятно, это был бывший дом Гето Сугуру, чью личность Кендзяку использовал, поэтому к нему все еще обращались «наставник».

Кагами не интересовало, что это за штаб-квартира проклятий. Если быть точным, раз он не мог ходить в школу, его вообще ничего не интересовало.

Он бродил по дому, словно маленький призрак в юкате, и мог часами сидеть где угодно, погруженный в свои мысли.

Раньше, помимо выполнения поручений Кендзяку и встреч со странными проклятиями, он никак не участвовал в его общественной жизни среди людей. Да, Кендзяку предпочитал знакомить его с проклятиями, а не с людьми.

Но теперь, когда Кагами жил в уединении и перестал появляться на людях в человеческом облике, Кендзяку больше не прятал его от посторонних. Кагами часто лежал на татами, читая книги, а за ширмой Кендзяку разговаривал с кем-то.

В этой комнате Кагами неожиданно для себя обнаружил множество благовоний. Это был сандал, но какой именно сорт, он не знал, чувствовал лишь знакомый горьковатый аромат, который успокаивал его, и поэтому он каждый день зажигал их.

Странно, что, несмотря на постоянный поток посетителей, этот запах не пропитал никого, кроме него. Кагами же, казалось, пропитался им насквозь всего за несколько дней.

Закончив разговор, Кендзяку отодвигал ширму, украшенную вышивкой золотых птиц, и часто видел Кагами, лежащего на татами в облаке благовоний, подперев щеку рукой. Свет падал на его мягкие темные волосы и щеки, и Кендзяку не мог понять, то ли это воспоминания и чувства Гето Сугуру, то ли его собственное сердце наполнялось радостью и покоем.

Кендзяку не лгал, сказав, что будет учить его.

Лучше всего у него получалось преподавать историю Японии и японский язык, особенно древнеяпонский и классический китайский.

Когда не было гостей, он, облокотившись на татами, читал Кагами учебник, рассказывая о различных исторических событиях так легко и непринужденно, словно сам был их участником.

Рассказывая о том, как императрица Суйко назначила своего племянника, принца Сётоку, кронпринцем-регентом, он даже помнил, какие курильницы использовались на церемонии, словно сам стоял в коридоре и наблюдал за тем, как служитель зажигает благовония.

Вспоминая историю о «трех чашках чая», он небрежно заметил, что это всего лишь выдумка, приписываемая Исиде Мицунари, но говорил так, словно сам был тем послушником, который поднес чашу чая Хидэёси.

Вот что плохо в изучении истории: прошлое, словно дым, рассеивается, одни и те же истории повторяются снова и снова. Поначалу это захватывает, но со временем вызывает лишь тоску и безысходность. Кагами начал клевать носом.

Наступило лето. Во дворе росли деревья, но цикады молчали, и жара казалась невыносимой в этой гнетущей тишине.

Кагами продолжал жечь благовония. Высокий темноволосый мужчина лежал на татами, окутанный легким дымом. Его волосы были влажными, фиолетовые глаза под челкой часто были полуприкрыты, одежда облегала худощавое тело. День ото дня он становился все худее, но по-прежнему сохранял безмятежный вид, лишь тихо жалуясь, что эта оболочка плохо переносит жару и не любит есть в это время года.

Кагами не нравилось, когда Кендзяку так комфортно чувствовал себя в теле Гето Сугуру, но и видеть, как он мучает это тело, ему тоже было неприятно.

Он не любил магов-проклятий, не любил проклятий, не любил разговоры о заговорах, не любил обсуждать идеалы. Кроме чтения, его мало что интересовало.

Хотя он и привез с собой все свои вещи, большую часть он даже не распаковал, просто оставил их лежать на месте. Недавно начатая игра, только что купленный набор дисков с фильмами — все это пылилось в темном углу.

Но, несмотря на это, сердце Гето Сугуру билось чаще от радости.

Кендзяку, похоже, не замечал, насколько сильно на него влияла эта оболочка, или же замечал, но не придавал этому значения, даже наслаждался этим.

Долгое лето тянулось бесконечно, сменяя знойные дни проливными дождями. За окном бушевала непогода, капли дождя барабанили по листьям бананов, а в доме становилось все тише.

Глядя на Кагами, который, словно котенок, свернулся калачиком рядом с ним, Кендзяку мог лишь в эти моменты нежно коснуться его волос.

По разные стороны ширмы они жили в разных мирах: один наблюдал, другой — участвовал.

Прочитав учебник по истории Японии, Кагами начал изучать классический китайский по школьной программе и читать древнекитайские книги, в том числе «Троецарствие» из списка рекомендуемой литературы.

Пока Кагами читал о клятве в персиковом саду, Кендзяку связывался с магами-проклятиями. Кто-то верил, что он Гето Сугуру, кто-то — нет, кто-то притворялся, что верит, кто-то — что не верит. Пока Кагами читал о трех визитах к хижине Чжугэ Ляна, Кендзяку обсуждал с Махито, как им удалось подчинить себе одного из учеников старшей школы магии в Киото и завербовать его в качестве шпиона. Когда Кагами дошел до главы о заимствовании стрел у противника, они уже получили из старшей школы то, что хотели, хотя Ханами и была тяжело ранена в бою.

Это был проклятый предмет «Девять аспектов разложения» и десять пальцев Сукуны.

Не дожидаясь просьбы Кендзяку, Кагами исцелил Ханами.

Ханами была единственным относительно безобидным существом среди всей этой нечисти. Иногда, услышав, как Кагами читает о каком-нибудь растении, она молча сажала его у его окна.

Он чувствовал, что в ней словно произошел небольшой взрыв, настолько сильно она была ранена. Кстати, это был уже второй раз, когда она сбежала от Годзё Сатору. В первый раз ей удалось увести с собой еще и Дзёго, и выглядела она тогда довольно жалко.

Страдала она, а выгоду получал Кендзяку. Связываться с тигром — себе дороже.

Наглядным примером служили три мага-проклятия, которые еще неделю назад пили здесь саке, а теперь исчезли.

Кендзяку совершенно не скрывал своих истинных намерений перед Кагами, ведь он хотел избавиться от этих парней руками магов. Он с улыбкой говорил, что нет ничего приятнее, чем использовать кого-то, а затем избавиться от него чужими руками.

— Эти парни такие самоуверенные и глупые… Их даже людьми назвать сложно, скорее обезьяны. Я ничего не имею против злодеев, безумие — тоже сила, но я ненавижу идиотов…

Поставив черную фишку на доску, он небрежно произнес эти слова и, с улыбкой глядя на Кагами, стал ждать его следующего хода.

Кагами внимательно изучал доску, не отвечая на его слова, и не позволяя слабому чувству сострадания к Ханами прорасти в его сердце. Он просто наблюдал.

Проклятия не были глупцами. Это была жестокая и кровавая игра, где каждый полагался на свои силы и хитрость, и побеждал тот, кто доходил до конца.

Когда Ханами пришла в себя, она сказала ему:

— Гуру-ру-ру, гуду-гуду-ру…

Хотя эти звуки были странным сочетанием слогов, их смысл был понятен Кагами:

— Я видела… твоего друга. С ним все в порядке.

Спустя некоторое время она добавила: — Я не стала его убивать, хотя он был самым слабым.

Кагами не сразу понял, что она говорит о Дзюнпее.

Как и разбитый телефон, Ёшино Дзюнпей, связанный с его школьной жизнью, словно исчез из этого мира. Кагами только сейчас узнал, что его забрали в старшую школу магии.

Что ж, у него все-таки был небольшой дар к магии. Пусть он и не мог стать полноценным магом, он мог бы работать в службе поддержки.

В любом случае, это было лучше, чем продолжать дружить с Кагами — слишком далеко от рая и слишком близко к Кендзяку.

Возможно, именно поэтому маги решили взять его под свою защиту.

Кагами молчал, не отвечая на невысказанное предложение Ханами, и лишь мягко приложил руку к ее поврежденному глазу. — Спи.

— Почему ты еще не спишь?

Увидев, что дверь в кабинет Годзё не закрыта и свет горит, Иэйри Шоко с усталым видом вошла в комнату. Как и ожидалось, Годзё сидел в кресле «Барселона», подперев одной рукой висок, а другой медленно вращая что-то в воздухе. Он явно что-то внимательно рассматривал. Перстень на его пальце сверкал в свете лампы, переливаясь всеми цветами радуги.

— А ты почему не спишь?

— Пойду проверю Нанами, он должен был уже проснуться.

Иэйри не понимала, о чем думает Годзё. Она чувствовала, что если бы ей пришлось каждый день носить этот перстень, она бы испытывала невыносимую боль.

Глядя на его лицо и вспоминая его недавние вопросы, она догадалась о кое-чем и, скрестив руки на груди, прислонилась к двери.

— Ты что-то узнал о том маге-проклятии, который сдирает кожу с людей?..

— Ага, — Годзё показал ей крошечный, почти невидимый красный лакированный барабанчик, покрытый сложными узорами. — Если влить в него проклятую энергию, он начнет вибрировать, вызывая у человека галлюцинации, кровотечение из ушей и смерть. Удивительно, правда? Такой маленький, но такой мощный проклятый инструмент первого класса — большая редкость. Но в его доме нашли восемь таких.

Они долго молчали. Не узоры придавали ему такую силу.

Барабан был обтянут не бумагой, а кожей. Человеческой кожей. Кожей человека с особым даром.