Глава 3. Часть 1

Из-за того, что Кагами без особых усилий избил школьных хулиганов и не понес никакого наказания, в новой школе у него сложилась репутация жестокого богатого хулигана. Через несколько дней этот слух эволюционировал в целую историю с предысторией и логичным объяснением: якобы он вернулся в Японию, потому что за границей избил кого-то до смерти и, воспользовавшись связями, сбежал, чтобы залечь на дно.

Именно поэтому он не пошел в элитную частную школу, а выбрал ничем не примечательную государственную, чтобы просто переждать. Возможно, когда дело уляжется, он снова уедет.

Двое или трое одноклассников, которые раньше посещали тот же кружок, что и Ёшино Дзюнпей, теперь боялись приходить, опасаясь, что Кагами ни с того ни с сего набросится на них.

— Мы всего лишь обычные люди, не можем связываться с такими, как он, — испуганно говорили они. — Мы в этот кружок записались, чтобы просто так время проводить, не стоит воспринимать это всерьез…

Ёшино был возмущен. Он почти забыл, что в первый день сам считал, что с Кагами будет сложно найти общий язык.

Он нерешительно подошел к двери кружка. Раньше это помещение часто было занято, но теперь, когда здесь обосновался предполагаемый убийца, весь коридор и соседние комнаты пустовали.

Взявшись за ручку двери, Дзюнпей почувствовал одновременно и неловкость, и беспокойство, и в то же время какое-то нелогичное, слабое, «подлое» ликование:

Если все неправильно понимают Кагами, значит, он будет дружить только со мной, не так ли?

Эта маленькая радость не тянула на «темную сторону человеческой природы», ведь если бы кто-то другой хотел подружиться с Кагами, Ёшино не стал бы этому препятствовать. Но раз уж они сами сбежали, он действительно был рад.

Он нажал на ручку и открыл дверь. Шторы были задернуты, в комнате царила темнота, лишь экран проектора, освещая стену, излучал слабое свечение. Кагами сидел, подперев щеку рукой, и внимательно смотрел на экран. Его темные волосы отливали серебром.

Сегодня они выбрали фильм «Баллада о солдате». Довольно старый черно-белый советский фильм о войне — довольно специфический выбор.

Но когда Кагами сказал, что хочет посмотреть фильм о матери и сыне, Ёшино сразу же вспомнил об этом фильме и, волнуясь, предложил его, опасаясь насмешек или раздражения.

Однако Кагами сразу же согласился и смотрел очень внимательно, словно ждал его, как и было условлено.

«Он такой добрый и спокойный, в сто раз лучше этих диких обезьян-хулиганов…» — Ёшино невольно улыбнулся, тихо закрыл дверь и сел рядом с Кагами. Повернувшись, он замер, увидев, что Кагами, не отрываясь, смотрит на экран, а его бледное в свете проектора лицо залито слезами.

Словно капли росы, стекающие с листьев.

Кагами чувствовал, что если бы он был человеком, он бы точно «заболел».

Но он не был человеком, поэтому не понимал, что происходит, почему он, спокойно досмотрев фильм и вернувшись домой, рухнул в прихожей, даже не сняв обувь, и начал дрожать, словно в лихорадке, мучаясь от головной боли и разрываемый противоречиями между правдой и ложью, реальностью и иллюзией. Ему казалось, что он что-то вспомнил, но, приходя в себя, он видел лишь белую пелену пустоты.

Мать, объятия, любовь, смерть.

Объятия, любовь, смерть, мать.

Он лежал на холодном деревянном полу, не зная, разбил ли голову. Словно дерево, срубленное под корень: ветви раскинуты, листья еще полны сока, но оно уже мертво.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем раздался звук открывающейся двери. Высокий темноволосый мужчина в рясе вошел в дом, от него пахло влагой и горьковатым ароматом благовоний.

Свет из коридора, проходя сквозь его фигуру, падал из дверного проема, освещая прямоугольник на темном полу. Но Кагами оставался в тени, полностью скрытый фигурой мужчины.

Свернувшись калачиком, он был похож на испуганного ребенка — таким он был еще в утробе матери.

— Что ты опять с собой сделал? Я ведь ненадолго уходил… Похоже, прошлый раз все же сказался на тебе…

Бормоча себе под нос, Кендзяку закрыл дверь, включил свет, опустился на колени рядом с Кагами, поднял его на руки и, прижав ко лбу, начал тихонько укачивать.

Кагами немного пришел в себя, а может, наоборот, еще больше запутался. Он обвил руками шею Кендзяку, дрожащими пальцами коснулся его лица и сквозь слезы спросил:

— Сенпай, ты пришел спасти меня?...

Кендзяку замер, не отрывая взгляда от Кагами. Он направил больше проклятой энергии в подвеску на груди, и зрачки Кагами расширились. Вскоре он успокоился, безвольно уронив руки, и затих, прижавшись к груди Кендзяку.

Кендзяку поднял его, положил на диван, укрыл пледом и пошел готовить ужин.

Открыв холодильник, он увидел, что тот снова забит всевозможными сладостями, но, помедлив, все же не стал их выбрасывать.

Взяв продукты, он пошел на кухню. Глядя на свое отражение в блестящей металлической поверхности вытяжки, он вдруг заметил, что по его щекам текут слезы.

— Как же это раздражает, — цокнув языком, он нетерпеливо смахнул слезы большим пальцем. — Мозг уже пустой, а реакции все еще остались?

Когда Кагами проснулся под тихое бульканье супа и наполняющий комнату аромат, он ничего не помнил, словно его распилили на части, и все важные фрагменты потерялись.

Он лежал, приложив руку ко лбу, все еще чувствуя слабость. Хотя его разум был затуманен, физическое состояние, похоже, улучшилось. Кендзяку в фартуке, с половником в руке, с улыбкой вышел из кухни.

— Мой дорогой Кагами уже проснулся? Наверное, ты так сильно скучал по мамочке, что тебе стало плохо? Не волнуйся, мама вернулась.

Кагами закрыл глаза рукой и устало проворчал:

— Я сирота. У меня нет мамы. Моя мама умерла.

Он снова заснул. Кендзяку перенес его в спальню, снял обувь, укрыл одеялом и, сидя на ковре у кровати, некоторое время смотрел на аккуратно убранную комнату.

В основном здесь были книги, а в последнее время появились еще и кассеты с фильмами. Никаких детских игрушек. Единственное, что напоминало о подростковых увлечениях, — игровая приставка Nintendo Switch, аккуратно стоящая на краю стола. Джойконы были не классического красно-синего цвета, а синего и фиолетового.

Пароль от приставки, как и ожидалось, был таким же, как и десять лет назад. Кендзяку, вспомнив Гето Сугуру, без труда ввел его. Разблокировав приставку, он увидел, что Кагами недавно начал играть в The Legend of Zelda: Breath of the Wild.

Он загрузил последнее сохранение. Поначалу управление давалось ему с трудом, но вскоре он освоился.

Это тело, очевидно, как и пароль Кагами, ничуть не изменилось за десять лет. Он все так же хорошо играл в видеоигры.

Кендзяку помог ему пройти сложный храм, победить линаля, открыл новые локации на карте Хайрула, но в конце концов удалил все сохранения, вернувшись к самому первому, и, опустив голову, посмотрел на свои руки.

На следующий день Кагами проснулся как ни в чем не бывало, словно странное состояние прошлой ночи было просто сбоем в системе, который теперь исправили.

Время было как раз, он мог бы прийти в класс на пять минут раньше, но, выйдя из комнаты, он увидел кучу проклятий, столпившихся на диване вокруг… головы Дзёго, лежащей на журнальном столике.

— Кто это сделал? — спросил Кагами, надевая обувь.

— А кто же еще? — Кендзяку сидел на диване, подперев голову рукой. — Сильнейший маг — Годзё Сатору.

Он внимательно следил за реакцией Кагами, и, увидев, что тот никак не отреагировал, довольно улыбнулся и мягко спросил: — Можешь попробовать вылечить Дзёго?

— Мне нужно в школу.

— Если поторопишься, успеешь. Будь послушным.

Кендзяку сидел неподвижно, улыбаясь, словно был уверен, что Кагами не осмелится уйти, не выполнив его просьбу.

В воздухе повисла неловкая тишина. Махито, ухмыляясь, переводил взгляд с одного на другого.

Спустя пару секунд Кагами все же бросил обувь и подошел к ним, нетерпеливо закатывая рукава.

— Этот Шестиглазый? — спросил он у Дзёго. — Ты же знаешь, что он сильный. Зачем ты полез к нему?

— Он вчера решил проверить, сможет ли он в одиночку убить Годзё Сатору, — Махито, развалившись на спинке дивана, захихикал и изобразил, как перерезают горло. — И чуть не умер.

Из головы Дзёго вырвался пар, отчего трещины на его лице стали выглядеть еще более угрожающе.

— Как узнать, стоит ли он того, чтобы тратить столько сил на его запечатывание, не попробовав?!

Кагами ничего не ответил, лишь взял голову Дзёго в руки и, перевернув ладонь, сложил печать.

— Ты владеешь обратной техникой проклятий? — вдруг спросила Ханами, держащая голову Дзёго на ветвях. — Я никогда не видела, чтобы ты ее использовал.

— Нет, — спокойно ответил Кагами. — Но у Дзёго больше нет тела, поэтому…

Поэтому нужно просто создать новое.

Кагами «чинил» вещи именно так: разбивал старое и создавал новое. Результат казался правильным, но сам процесс был довольно жестоким.

Людей, конечно, нельзя было лечить таким способом, но с проклятиями это работало, ведь проклятия состояли из проклятой энергии, а их форма была всего лишь внешней оболочкой.

Он растопырил свои красивые пальцы с выступающими костяшками и приложил ладонь к голове Дзёго. Тот явно был недоволен: его проклятая энергия, горячая, как пламя, хлынула вверх, но Кагами, казалось, не обращал на это внимания.

— Потерпи немного.