— Я предпочитаю более тонкую манеру письма… Конечно, это не проблема картины, это моя проблема. Эта картина — практически самое известное произведение фовизма.
Ли Ханьлу удивленно спросила:
— Это оригинал?
Инь Цзэчуань с улыбкой указал на медную табличку под картиной.
— Как такое возможно? Те, что мы видели раньше, тоже не оригиналы.
На табличке на немецком и английском языках действительно было указано, что это копия. Просто с того момента, как они вошли в зал, Инь Цзэчуань все объяснял, и Ли Ханьлу не нужно было утруждать себя чтением каждой надписи.
Ли Ханьлу оглядела зал, и ее взгляд внезапно привлекло полотно в самом дальнем конце. Она быстро подбежала к нему и, остановившись, подняла голову.
Свинцово-серый туман, порт Гавра.
Расплывчатое красное солнце, отбрасывающее причудливое отражение на рябь воды.
«Восход» Моне.
От входа в зал до его глубины — переход от ярких красок к туманным, шум утихает позади, и темная морская вода становится умиротворяющим пристанищем для души.
Среди игры света и тени Ли Ханьлу тихо продекламировала:
— Как горестен рассвет! Как ночь темна, как солнце зло и слепо!
Инь Цзэчуань подошел к Ли Ханьлу.
— Пусть киль трещит, пусть море нас поглотит!*
После короткой паузы Ли Ханьлу спросила:
— А где оригинал этой картины?
— В Париже, — ответил Инь Цзэчуань.
Ли Ханьлу резко повернулась к нему. Ее зрачки сияли, словно вобрав в себя весь свет мира.
— Тогда… поедем в Париж?
Эми сразу выдала ключевую информацию, а затем начала засыпать ее сообщениями в WeChat.
Телефон несколько раз пиликнул, вибрация отдавала в ладони Ли Ханьлу.
Эми: Ну, если говорить о красоте, то он действительно красив.
Эми: Но выглядит не очень молодо, а?
Эми: Ноги нереально длинные! Как они могут быть длиннее моей жизни?
Эми: Но он правда, правда выглядит немолодым, а?! Точно не двадцатилетний.
Ли Ханьлу рассмеялась так, что задергала ногами, положив их на письменный стол. Она открыла чат с Инь Цзэчуанем и отправила ему стикер.
Мультяшный котенок лежал на спине, раскинув лапы. Вдруг большая рука почесала ему живот, он ошарашенно сел — глупый и милый.
Инь Цзэчуань: Well-dressed
Ли Ханьлу тут же сфотографировала и отправила ему свои ноги в разноцветных носках и монтажную программу на экране компьютера.
Подтекст: вся в работе, не до прихорашивания.
Инь Цзэчуань в ответ прислал фотографию: двенадцать подсолнухов разной высоты в вазе, мужские пальцы касаются лепестков, словно ласкают.
После «Восхода» Ли Ханьлу сказала, что хочет увидеть «Звездную ночь».
Инь Цзэчуань ответил, что эта картина не в Европе, но если она хочет увидеть Ван Гога, то его работы есть в Германии.
Позже, в том городе, где проводится самый большой в мире пивной фестиваль, Инь Цзэчуань и Ли Ханьлу рассматривали через раму горящие жизненной силой подсолнухи.
Ли Ханьлу увеличила фотографию, внимательно разглядывая руки Инь Цзэчуаня: аккуратные ногти, длинные кости пальцев — далекие и прекрасные, как произведение искусства.
Телефон снова пиликнул.
Ли Ханьлу вернулась назад и снова открыла чат с Эми.
Эми спрашивала: «Тебе именно такой типаж нравится?»
Словно ложка меда коснулась сердца. Ли Ханьлу вдруг рассмеялась, прижимая телефон к себе.
«Мне не типаж нравится.
Мне нравится он».
Утром в день завершения съемок документального фильма Ли Ханьлу специально потратила двадцать минут на укладку волос, достала из шкатулки жемчужные серьги, которые не носила много лет, чтобы они сочетались с длинным платьем с бахромой розового цвета.
Съемки закончились после двух часов дня. Ли Ханьлу вежливо отказалась от приглашения съемочной группы пойти вечером потусоваться, достала ключи от машины, вошла в лифт и написала Инь Цзэчуаню в WeChat.
Tangerine: Я хочу тебя видеть.
Инь Цзэчуань: Сейчас?
Tangerine: Yep.
Инь Цзэчуань прислал адрес — это была художественная галерея.
Ли Ханьлу поехала туда. По дороге сообщений от Инь Цзэчуаня больше не было, поэтому, приехав, она сразу купила билет и вошла внутрь, следуя за немногочисленными посетителями в выставочный зал на втором этаже.
Галерея называлась «Звёздное небо».
И когда Ли Ханьлу встала у входа в зал, воспоминания нахлынули, Млечный Путь заволновался, и она увидела далекую и величественную галактику.
Трость из черного дерева, серебряная рукоять с выгравированным цветочным узором, инкрустированная яркими сапфирами.
Инь Цзэчуань объяснял остановившимся посетителям что-то о Фонтенбло на картине. Трость была зажата в его длинных сильных пальцах, сапфиры идеально подходили к его слегка бледной коже. Все, от запонок до зажима для галстука, было изысканным и безупречным.
Несколько студенток, очарованных его красотой, не дослушав объяснений, нетерпеливо достали телефоны, чтобы попросить добавить их в WeChat.
Инь Цзэчуань не отказал прямо, лишь с улыбкой поклонился в знак прощания и направился к Ли Ханьлу.
— Это твое место работы? — спросила Ли Ханьлу, когда они спускались по лестнице.
— Да, — с улыбкой ответил Инь Цзэчуань.
— Тогда расскажи и мне.
— О какой картине?
— Расскажи обо всех в галерее.
— Хорошо, — галерея «Звёздное небо» была немаленькой, четыре этажа, около десяти залов, но Инь Цзэчуань даже бровью не повел в ответ на эту нелепую просьбу. — Я пригласил тебя сюда сегодня, потому что французский ресторан на первом этаже нанял нового известного шеф-повара. Я помню, ты любишь французскую кухню… кроме эскарго.
— И еще…
— И еще устриц, — подхватил Инь Цзэчуань. — Ты не ешь устриц.
Они были на полпути вниз по лестнице, Инь Цзэчуань стоял на две ступеньки ниже Ли Ханьлу.
Услышав это, Ли Ханьлу остановилась.
— Ты все помнишь?
Инь Цзэчуань слегка поднял взгляд и, улыбнувшись, ответил:
— Конечно.
Ли Ханьлу пристально посмотрела на него, затем вдруг раскинула руки и бросилась прямо на Инь Цзэчуаня. Он поймал ее в объятия.
— Цзэчуань.
— Я хочу немецкой еды.
* Строки из стихотворения Шарля Бодлера «Плавание» в переводе Эллиса (Л. Л. Кобылинского).
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|