Глава 14

Господь с тобой, мой муж! Скажу правдиво:Ты поступил со мной несправедливо!Пропал куда-то с буйной головой,А я — сиди соломенной вдовой!А чем его я в жизни оскорбила?Свидетель Бог, как я его любила!(Плачет.)Давно уж он и умер, может быть!О смерти б хоть свидетельство добыть!

Ах, Марта!

Гретхен, что с тобою?

Колена гнутся подо мною:В шкафу я вновь ларец такойНашла, с чудесною резьбой;А вещи — просто загляденьеИ лучше прежних без сравненья.

Ты матери о том не говори,А то опять снесет на покаянье!

Ах, погляди! Ах, посмотри!

Ах ты, счастливое созданье!

Что толку в том! Ведь в них не смею яНи погулять, ни в церкви показаться...

А ты бывай почаще у меня:Тихонько здесь ты можешь наряжаться.Пред зеркальцем повертишься часок:Вот нам и радость будет, мой дружок!А там, при случае, — ну, в праздник, что ли, — станемМы вещь за вещью в люди надевать:Цепочку, серьги там... Твоя старуха-матьИ не заметит их; а то, ведь, и обманем!

Но ларчик как ко мне поставлен в шкаф и кем?Тут, Марта, что-то есть, — тут чисто не совсемСтучатся.Ах, Боже мой! Не мать ли уж за мною?

Стучатся.

Какой-то господин; сейчас ему открою.(Отворяет дверь.)Пожалуйте.

Прошу простить меня,Что прямо к вам вхожу я так свободно.(Почтительно отступает перед Маргаритой.)Я к Марте Швердтлейн.

Марта — это я.Что, сударь, будет вам угодно?

Благодарю: теперь я знаю вас;Но барышня в гостях у вас сейчас;Итак, прошу прощенья за помеху.Я к вам зайду попозже: мне не к спеху.

Вы, сударь, приняли за барышню ее?Подумай, — что за честь тебе, дитя мое!

Ах, вовсе нет! Я девушка простая...Вы чересчур добры... Цепочка золотаяИ эта брошка — не моя.

Сударыня, судил не по цепочке я!Осанка, взгляд ваш — как у дамы знатной.Так я могу остаться? Как приятно!

Ну, что ж, какую вы принесли мне весть?

О, как желал бы я вам лучшую принесть!Да, тяжело слова мне выговорить эти:Ваш добрый муж велел вам долго жить на свете.

Он умер? Мой дружок, супруг мой дорогой!Ах, я не вынесу! За что беда такая!

Ах, Марта, не тужи; утешься, дорогая!

Угодно ль выслушать рассказ печальный мой?

Нет, лучше жить, любви совсем не зная:Я б умерла от горести такой!

Нет худа без добра и нет добра без худа!

Скажите ж, как и где он дух свой испустил?

Лежит он в Падуе. Там, далеко отсюда,Святой его Антоний приютил.Он спит теперь сном вечным и отраднымВ священном месте, тихом и прохладном.

Что ж поручил он вам?

Мне долг велитБольшую передать вам просьбу: непременноПросил он отслужить три сотни панихид.Карманы ж у меня — пустые совершенно.

Как? Ни одной монетки? Ни однойВещицы? Да любой мастеровойВ своей котомке что-нибудь приноситНа память в дом и делится с женой;Скорей не ест, не пьет и милостыню просит!

Мадам, мне очень жаль; а, впрочем, ваш супругНе расточитель был. Он вынес много мук,Когда в грехах своих он каялся душевноИ жаловался всем, как жизнь его плачевна.

О как несчастны люди! За негоЯ помолюсь от сердца моего.

Вы замуж выйти хоть сейчас достойны:Такое вы премилое дитя!

Ах, нет, мне рано!..

Будьте в том спокойны,И поручусь вам, чем угодно, я,Что лучший кавалер обрадовался б счастьюТакую прелесть обнимать со страстью.

Обычай скромный наш на это не похож.

Обычай или нет, — бывает это все ж!

Ну, продолжайте же!

Я был при смертном ложеСупруга вашего: под ним всего былаСолома лишь одна навозная, но все жеОн умер во Христе, кляня свои дела.«Увы!» он восклицал: «достоин я проклятьяЗа то, что бросил так жену и все занятья!Воспоминание об этом — казнь моя!Ах, если бы жена грехи мне отпустила!»

Мой добрый муж, давно я все тебе простила!

«Но, видит Бог, она еще грешней, чем я!»

Он лжет! Бездельник, лгать у гробового края!..

О да! Поверьте мне, подумал сам тогда я,Что это бредил зря в предсмертных муках он.Он говорил: «Я жил не праздно, не зевая, —В поту лица детей и хлеб свой добывая,Ел только черствый хлеб, измучен, истощен,Но и того не мог ни разу съесть в покое».

А всю мою любовь, денное и ночноеСтраданье — он забыл? Вся верность — нипочем?

О нет, он свято помнил обо всем!Он говорил: «Из Мальты уезжая,Молился я о детях, о жене, —И милость Небо ниспослало мне:Нам в море барка встретилась большаяТурецкая, которая везлаНесметные сокровища султана.Напали мы, и храбрость верх взяла,И мне уделена частичка тут былаПри дележе богатства басурмана».

Ах! Где ж он деньги дел? Быть может, их зарыл?

Ну, денег тех искать, — что ветра в поле!Когда потом в Неаполе он былИ здесь, как гость, покучивал на воле, —Им крепко занялась красавица одна;И вот участье приняла онаСтоль близкое в его печальной доле,Что он ее любовь и верность оценилИ знаки нежности до гроба сохранил.

Подлец! мерзавец! вор! враг своего семейства!Ни горе, ни нужда, ни смертный час — ничтоНе сокрушило в нем бесстыдства и злодейства!

Ну, вот и умер он зато!На вашем месте я, даю вам слово,Всего лишь год бы траур поносил,А там бы мужа стал искать другого.

Увы, каков мой первый был,Навряд ли я найду второго!Такой он был милейший дурачок!Любил он только жен чужих, к несчастью,Вино чужое пил, где только мог,Да был бродягою, да был еще порок:Игре проклятой предан был со страстью.

И только? Что ж, когда и вамОн позволял, что делал сам,Так жить с ним было превосходно!С таким условьем с вами намУдарить можно по рукам.

Насмешник! Вам шутить угодно.

Удрать теперь: у ней такая прыть,Что даже черта рада подцепить.(Громко Маргарите.)А ваше сердце — все еще свободно?

Что вы сказать хотите?

О, дитяНевинное!(Громко, вставая с места.)Я ухожу; простите,Сударыни!

Минутку подождите:Свидетельство иметь хотела б я,Где ясно б каждый пункт обозначался, —Когда и где и как мой муж скончался.Порядка другом я всегда была,А потому охотно бы прочлаИзвестие о смерти и в газете.

Сударыня, повсюду, в целом светеСвидетелей достаточно двоих,Чтоб истину упрочить. Вот, пожалуй,Есть у меня приятель, — славный малый;Он подтвердит правдивость слов моих.Я приведу сто сюда.

Ах, приведите!

А барышня придет?(Маргарите.)Прошу вас, приходите!Он молодец собой, развязен и умен:Ну, словом, кавалер вполне изящный он.

Боюсь, придется мне краснеть пред господином!

Краснеть? — Ни пред одним на свете властелином!

Так вечерком у нас в садуЯ с нею вас сегодня жду.