Глава 1: Чистота и покровительство

Пятьдесят шестой год эры Дашунь.

Сюнну вторглись в пределы империи, Дашунь выступила с войском. Две армии сошлись в битве, и эта война между Дашунь и Сюнну длилась целых два года.

Военные смуты и потрясения лишили приграничные земли былого процветания.

Стояла суровая зима, какой еще не бывало.

На севере не хватало продовольствия. Чтобы выжить, сюнну двинули войска на юг, решив дать Дашунь смертельный бой. Но в итоге обе стороны понесли неисчислимые потери.

Император Цинъюань, не видя иного выхода, был вынужден призвать Нин Гогуна Шэнь Цзина, давно сложившего с себя доспехи.

Шэнь Цзин прославился еще в юности, командуя войсками в первой же битве.

Однако в год, когда ему исполнилось тридцать, он по неизвестной причине внезапно сдал свою тигриную печать, символ военной власти, оставив за собой лишь титул генерала, и больше не выходил на поле брани.

Теперь же Дашунь терпела поражение за поражением, и казалось, что сюнну вот-вот прорвутся вглубь страны.

Императору Цинъюаню ничего не оставалось, как обратиться с мольбой к Шэнь Цзину.

В тот день Шэнь Цзин прибыл во дворец сквозь метель. В тронном зале находились лишь он и император Дашунь. Никто не знает, что произошло между ними.

Известно лишь, что после этого Нин Гогун Шэнь Цзин согласился возглавить поход и вернулся с победой спустя полгода.

Пятьдесят восьмой год эры Дашунь, канун Нового года.

Дворцовый пир в канун Нового года был устроен якобы в честь воинов, два года сражавшихся на границе, но на самом деле все почести предназначались одному человеку — Нин Гогуну Шэнь Цзину.

Дашунь одержала победу, Шэнь Цзин вернулся с триумфом. Император Цинъюань, избавившись от многолетней тревоги, наконец-то улыбался и щедро одарил резиденцию Нин Гогуна множеством ценных вещей.

Титулы, богатство — все это для Шэнь Цзина было лишь дополнением к его положению. Достигнув таких высот, он давно уже не нуждался в подобных знаках внимания.

Цзин Шу тихо сидела среди знатных девиц, опустив длинные изогнутые ресницы. На ней было скромное жуцюнь бледного оттенка, расшитое гроздьями белой сливы. Розовый пибо, наброшенный на предплечье, подчеркивал ее кроткий и послушный вид при каждом движении.

Сидевшие рядом девицы из других знатных семей изредка заговаривали с Цзин Шу, и та отвечала с улыбкой — не слишком оживленно, но и не холодно.

Она жила в резиденции Нин Гогуна, считаясь барышней-кузиной Нин Гогуна. А кем был Нин Гогун?

Первым герцогом Дашунь! Поэтому ни одна знатная девица Чанъаня не хотела наживать себе врага в лице Цзин Шу и охотно искала ее дружбы.

Глаза Цзин Шу были светлыми, и когда она смотрела на кого-то, казалось, будто они подернуты легкой дымкой, что придавало ей вид чистый и изящный.

Однако присмотревшись внимательнее, можно было заметить, что краешком глаза она то и дело поглядывает на почетное место во главе стола. Там, помимо членов императорской семьи, мог сидеть лишь один человек во всей Дашунь — Нин Гогун Шэнь Цзин.

Словно невзначай, сидевший там мужчина с неизменно бесстрастным лицом слегка поднял голову, и его темные глаза медленно скользнули в ее сторону.

Их взгляды встретились. Цзин Шу поспешно опустила глаза и, стараясь выглядеть невозмутимой, сделала глоток из стоявшей перед ней чаши. Но она забыла, что там было вино. Она не умела пить, и даже маленький глоток заставил ее бледное личико покрыться легким румянцем.

Пир закончился, и Цзин Шу села в карету резиденции Нин Гогуна.

Дорога прошла без происшествий. В ночной тьме падали редкие снежинки. Цзин Шу отдернула занавеску и, увидев за окном легкий снег, улыбнулась.

Она любила снег.

Карета остановилась у ворот резиденции Нин Гогуна. Служанка помогла Цзин Шу сойти, подставив деревянную скамеечку.

Привратник, узнав ее, поклонился и, открывая ворота, произнес:

— Барышня-кузина.

У Цзин Шу было кроткое выражение лица, маленькое, с ладонь, личико придавало ей вид беззащитный и покладистый.

Услышав обращение «барышня-кузина», Цзин Шу мягко улыбнулась. Ее брови изогнулись, а живые глаза, чистые, как горный родник, сияли ярче снега в ночной тьме — сама чистота и само искушение. Привратник на мгновение замер, ослепленный.

Войдя в резиденцию, Цзин Шу направилась к своему двору, расположенному в восточной части.

Пройдя через лунные ворота, Цзин Шу обернулась и тихо сказала служанке, сопровождавшей ее:

— Сегодня ночью я пойду в зал для молитв, вам не нужно меня сопровождать.

Служанки давно привыкли к тому, что барышня-кузина молится Будде, и быстро удалились.

Цзин Шу пошла вперед и вскоре достигла развилки. Она оглянулась — позади была лишь тихая ночь да легкий падающий снег.

Приподняв юбки, Цзин Шу свернула на тропинку, ведущую в противоположную от зала для молитв сторону.

В кабинете горела тусклая лампа. Вокруг не было слуг.

Цзин Шу уверенно подошла к двери, тихонько приоткрыла ее и, не мигая, заглянула внутрь.

Высокий мужчина сидел за столом. В одной руке он держал свиток, другая лежала на колене.

Услышав шум снаружи, он слегка нахмурился и поднял голову, увидев вошедшую девушку.

Цзин Шу стояла в дверях, уже прикрыв за собой створку. В тусклом свете лампы ее лицо было подернуто легким румянцем.

Увидев, что это она, Шэнь Цзин не выказал удивления. Он опустил голову, вновь устремив взгляд на книгу, но произнес:

— Подойди.

Цзин Шу послушно подошла и остановилась рядом с ним. Сдвинув ноги, она приподняла юбки и, повернувшись боком, села к нему на колени, обхватив его руками за талию.

Если бы здесь был кто-то посторонний, он бы непременно застыл от изумления, увидев их непринужденность.

Шэнь Цзин был занят делами, и Цзин Шу сидела у него на коленях очень тихо, не двигаясь, лишь перебирая тонкими пальчиками пуговицу на его одежде.

Вдруг над головой раздался его тихий голос:

— Как твои успехи в Академии за те полгода, что меня не было?

В Дашунь существовала Академия для детей знатных семей, и Шэнь Цзин отправил туда Цзин Шу.

Он говорил, что даже женщине необходимо изучать поэзию, каллиграфию, этикет, счет, верховую езду и стрельбу из лука.

Он был человеком строгих правил, его тон звучал властно и сурово, так что Цзин Шу не смела возражать.

Цзин Шу посещала Академию уже почти два года, и каждые полмесяца Шэнь Цзин спрашивал ее об успехах.

Он отсутствовал больше полугода, а по возвращении был слишком занят. Цзин Шу уже подумала, что он забыл, но он все же вспомнил.

Раньше Цзин Шу очень старалась в Академии, чтобы не разочаровать его. Но она начала учиться гораздо позже, чем настоящие отпрыски знатных родов, и как бы ни старалась, все равно сильно отставала.

На этот раз во время годового экзамена она внезапно слегла с сильным жаром и в итоге оказалась последней в списке Академии.

Цзин Шу не решалась сказать ему правду. Шэнь Цзина никогда не интересовал процесс, ему был важен результат, а этот результат его бы крайне не удовлетворил.

Цзин Шу подумала о его строгом взгляде, и ей стало страшно. В ее живых глазах появился испуг.

Тонкие руки медленно обвились вокруг шеи Шэнь Цзина, неся с собой легкую прохладу с улицы.

Цзин Шу выпила вина, и ее губы стали еще ярче. Когда она посмотрела на него, застенчивость в ее глазах уже выдавала ее намерения.

Шэнь Цзин отложил свиток, собрал разбросанные по столу бумаги в одну стопку и снова посмотрел на нее.

— Чему я тебя учил?

Его тон был холоден, действия Цзин Шу не вызвали в нем ни малейшего желания.

Цзин Шу прикусила губу, отчего она стала еще алее. Ее длинные ресницы дрогнули пару раз. Она догадалась, что он рассердился.

— Шу-эр признает свою вину, — покорно сказала Цзин Шу.

Шэнь Цзин слегка приподнял ее, чтобы она не упала. Ее послушание, похоже, не удовлетворило его.

— Ученый человек должен обладать живым умом, разбираться в мирских делах. Ты провела в Академии почти два года, видела столько людей, Цзин Шу, но не усвоила и десятой доли этого.

Еще при первой встрече Шэнь Цзин заметил, что она не из тех, кто легко сходится с людьми.

Она была даже немного замкнутой. Лишившись покровительства резиденции Нин Гогуна, с ее внешностью и характером, она, вероятно, стала бы лишь игрушкой в чужих руках, терпя унижения.

Прямота Шэнь Цзина вызвала у Цзин Шу смешанное чувство стыда, досады и горечи. Ей захотелось плакать.

Но она не отрицала, что Шэнь Цзин говорил правду. Цзин Шу всегда была послушной и робкой. За все эти годы самым смелым и дерзким ее поступком было то, что она предложила себя ему.

До сих пор она считала, что поступила правильно. По крайней мере, она благополучно дожила до семнадцати лет и стала барышней-кузиной в резиденции Нин Гогуна.

А не как в прошлой жизни — презираемой всеми служанкой-наложницей, умершей в поместье, не дожив и до семнадцати.

Цзин Шу вспоминала прошлую жизнь, опустив голову так, что видна была лишь темная макушка. Белая шея изгибалась изящной линией. Длинные, словно атласные, волосы спадали на руку Шэнь Цзина, мягкие и блестящие.

— Пока Вас не было больше полугода, я плохо занималась, — глухо произнесла она. — Во время годового экзамена у меня был жар, и я получила только Дин Мо.

Дин Мо была худшей оценкой в Академии.

Шэнь Цзин поджал тонкие губы. Он услышал ее всхлипывания, и его брови сошлись еще сильнее, но лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.

Новый год уже прошел, Шэнь Цзин стал на год старше, ему исполнилось тридцать семь. Но годы не старили его, а лишь придавали зрелости и основательности, наделяя властностью, не терпящей сомнений.

Очевидно, Цзин Шу полагалась на его зрелость и верность слову, но в то же время боялась его суровости и авторитета.

В этом не было противоречия. Цзин Шу всегда знала, чего хочет.

Она хотела защиты Шэнь Цзина, но чувство безопасности, которое он ей давал, не мешало ей бояться его частой строгости.

Сначала Цзин Шу лишь тихонько всхлипывала, но потом заплакала громче, не в силах остановиться.

Шэнь Цзин убрал прядь волос с ее щеки, открыв лицо, уже мокрое от слез.

Цзин Шу некуда было спрятаться в его объятиях. Она всхлипнула несколько раз и икнула от плача.

— Это я опозорила Вас… Это я глупая, сколько ни учусь, все равно не могу усвоить…

Шэнь Цзин смотрел на нее и молча вытирал падающие слезы.

Он понимал, что у Цзин Шу слабая основа. Читать ее научил Шэнь Няньчжэнь. Требовать, чтобы она за короткое время догнала отпрысков знатных родов, было все равно что желать невозможного. Это он слишком торопился.

Чрезмерное усердие может привести к обратному результату. С ее характером нужно было действовать постепенно, не торопясь.

Шэнь Цзин медленно убрал руку и легонько похлопал ее по спине. Через некоторое время Цзин Шу постепенно перестала плакать.

Только тогда Шэнь Цзин сказал:

— В ближайшие дни можешь не ходить в Академию, отдохни дома.

Цзин Шу слушала его растерянно, не ожидая такой быстрой перемены.

Обычно, даже если она плакала, Шэнь Цзин, утешив ее, все равно поступал по-своему.

Она моргнула, глядя на Шэнь Цзина. На ее изогнутых ресницах все еще висели слезинки.

Цзин Шу всегда было легко утешить рядом с ним. Увидев, что он не шутит, она быстро повеселела, медленно наклонилась и поцеловала его в кадык.

На пиру Цзин Шу выпила немного вина. Легкое опьянение ударило в голову, отчего ее бледное лицо подернулось дымкой, но в чистых глазах читалась величайшая дерзость.

— Я хочу Вас, — сказала она.

Руки Шэнь Цзина лежали у нее на пояснице. Он долго не двигался, затем произнес своим обычным тоном:

— Это кабинет. Вернешься в свою комнату, тогда и сделаем.

Он всегда четко разделял служебное и личное.

Даже в близости он обычно был сдержан, редко позволяя себе вольности.

Услышав это, Цзин Шу почувствовала растерянность и разочарование. Она уже не могла понять, был ли это тот же человек, который несколько дней назад, вернувшись поздно ночью, даже не сняв доспехов, возжелал ее.

Тогда Шэнь Цзин был охвачен неистовой страстью, в его глазах читалось пугающее, всепоглощающее желание.

Даже после всего Цзин Шу продолжала дрожать. А когда проснулась на следующий день, ее голос охрип так, что она не могла говорить.