Глава 2 (Часть 1)

Глава 2

Во сне сегодня была суббота, на работу спешить не надо. Раньше Ваньцин всегда казалось, что десять лет пролетели быстро, ничего не изменилось, но стоило открыть шкаф: Боже мой, неужели десять лет назад я была такой безвкусной?

Раз уж это сон, нельзя ли было сделать так, чтобы я десятилетней давности носила простую, но стильную одежду?

Ничего не поделаешь. Ваньцин наугад вытащила из кучи кружевных блузок одну, надела её и посмотрела в зеркало. Нежно-розовая блузка, вся в кружевах и бантиках, туго обтягивала тело и выглядела крайне странно.

Ваньцин вдруг вспомнила, что в то время она любила носить бюстгальтеры с очень толстыми подкладками. При плоской груди она упорно создавала видимость пышных форм.

Ваньцин сменила бюстгальтер на топ-маечку, какие носила в старших классах. Как только грудь стала плоской, весь её образ из «провинциального шика» превратился в «милую японскую школьницу».

Она и забыла, что десять лет назад у неё была такая причёска: каштановые волосы, густая прямая чёлка, закрывающая брови, преувеличенно кудрявые локоны, слипшиеся прядями. Она вспомнила, что тогда для таких кудрей использовали много средства для укладки, бешено накручивали волосы пальцами, чтобы пряди завивались по отдельности — только так считалось красиво.

Позже такие кудри в стиле куклы Барби вышли из моды, стали популярны слегка волнистые, небрежные, естественные локоны, создающие эффект непринуждённой красоты.

Сейчас, наверное, все только начинали экспериментировать с причёсками, и казалось, что если не сделать крутую завивку, то деньги потрачены зря. Поэтому все завивались изо всех сил, чем заметнее — тем лучше.

Она помнила, что какое-то время была популярна завивка «гофре». Волосы завивали так, что они становились похожи на кукурузные рыльца — одновременно прямые и волнистые. Издалека голова казалась огромным взрывом на макаронной фабрике. Выглядело ужасно, но было невероятно модно.

Преувеличенная прямая чёлка, кукольные кудри и нежно-розовая блузка с бантиками создавали странную гармонию. Ваньцин показалось, что её отражение в зеркале выглядит очень смешно. Она нашла чёрный карандаш для глаз и нарисовала себе длинные стрелки, взлетающие у внешних уголков глаз, затем тушью подкрутила ресницы — чем нелепее, тем лучше. Всё равно это сон, можно и подурачиться.

Ваньцин снова открыла ящик, собираясь нанести красивые блестящие тени.

Но, о боже, почему десять лет назад тени были таких цветов?

Ваньцин в отчаянии уставилась на свои палетки: одна в зелёных тонах, другая — в сине-фиолетовых и серо-чёрных. Ума не приложу, о чём я думала в молодости.

Она взяла серо-чёрную палетку, выбрала оттенок посветлее и нанесла на веко... Нет, этот блестящий серый похож на домашние светонепроницаемые шторы, рука не поднимается. Пришлось взять средний оттенок и растушевать его по верхнему и нижнему веку. Качество теней было ужасным, они плохо тушевались.

Затем она нанесла на губы сверкающий нюдовый блеск — самый модный десять лет назад. М-да, тот самый «аромат» эпохи.

Дальше — консилер. Консилера не было, только мертвенно-бледная тональная основа, создающая эффект маски. Ваньцин нанесла её под глаза, на лоб и подбородок, растушевала — пришлось использовать как хайлайтер.

К счастью, она была молода, и на лице почти не было недостатков, так что и такой макияж сошёл.

Ваньцин посмотрела на себя в зеркало: маленькое личико размером с ладонь, на котором выделялись два огромных чёрных глаза. Она повернула голову и увидела висевший над кроватью постер Эйврил Лавин. Как ей тогда могло казаться, что это красиво?

Даже во сне Ваньцин было немного не по себе от такого вида.

Их дом был из тех, что строят сами жители в «городских деревнях». Хоть и большой по площади, но с неудобной планировкой — всего одна ванная комната на этаж.

Спальня Ваньцин находилась на втором этаже, и она пошла в общую ванную смывать макияж.

Её мама поднялась наверх развешивать бельё и, не обратив внимания на «боевую раскраску» на лице дочери, спросила:

— Ты же собиралась сегодня смотреть квартиру?

Ваньцин вспомнила, что ту квартиру они тогда ещё не купили.

На самом деле, их семья не нуждалась в жилье.

Семья её отца из поколения в поколение жила в этой местности. Их землю давно изъяли под строительство фабрики.

Деньги братья поделили поровну. Её отец на свою долю построил в деревне огромное здание: два подъезда. В одном подъезде было шесть этажей, все разделены на однокомнатные квартиры, по четыре на этаже, и сдавались в аренду. Другой подъезд, для себя, построили только в три этажа. Крышу залили бетоном, чтобы жильцы могли зимой сушить там одеяла, вяленое мясо, колбасы и прочее.

Её дядя взял свою долю денег и уехал за границу, получил докторскую степень в Японии.

Потом так и остался за границей, не возвращался.

На работе её мамы строили кооперативное жильё, и ей выделили квартиру площадью более ста квадратных метров.

Её маме повезло. Она родилась в бедной деревенской семье, была старшей дочерью. После окончания средней школы ей не позволили учиться дальше. Пятнадцати-шестнадцатилетней девочкой она работала по дому, ожидая, когда придёт время выходить замуж по сговору.

Но кто бы мог подумать, что в провинции будут строить аэропорт, и под него попадёт как раз их посёлок.

Всей деревне, каждой семье, выделили по одному рабочему месту!

Если бы её дядя по материнской линии тогда не учился, это место наверняка досталось бы единственному мальчику в семье.

Так её мама и пошла работать. Хоть и не на постоянную должность, но она была умна. Получая зарплату, половину отдавала домой, половину откладывала себе. Окончила вечерний университет по заочной форме, получила диплом бакалавра, потом дала взятку начальству и добилась перевода на постоянную ставку.

После перевода на постоянную ставку всё изменилось. Временные работники получали зарплату за отработанные дни, а её мама, как постоянный сотрудник, могла рассчитывать на пенсию!

Да и женихов теперь можно было выбирать совсем других!

Поэтому, когда её мама ходила на смотрины, её статус постоянного работника повышал её «акции» на брачном рынке, и она смогла найти мужа из города.

Если так посчитать, то их семья должна была быть довольно богатой.

Но Ваньцин помнила, что жили они всегда довольно экономно.

Её карманные деньги составляли всего двести юаней в месяц. Однажды она гуляла с одноклассницей по магазинам возле школы — таким маленьким магазинчикам с крошечными витринами, где одежда висела так плотно, что протиснуться было трудно. Примерка проходила за шторкой, которую отодвигали в углу.

Но тогда им и такой шоппинг был в радость.

Ваньцин листала модный журнал и увидела известный бренд, славившийся клетчатыми узорами и бежевыми тренчами. Бежевый тренч на темнокожей модели сидел идеально, выглядел строго, без каких-либо особых дизайнерских изысков, и уж тем более без модных тогда бантиков и кружев, придающих женственность. Но он чем-то цеплял, Ваньцин с первого взгляда была очарована.

И вот, гуляя по магазинам, она увидела точно такой же тренч. Тот самый цвет, отличная ткань — лёгкая и держащая форму, выглядел очень стильно.

Примерив его, Ваньцин уже не хотела снимать.

Но хозяйка магазина просила за него 90 юаней!

И ни на юань не уступала.

Если бы она купила эту вещь, ей бы точно пришлось целый месяц питаться булочками маньтоу с солёными овощами.

Но у таких маленьких магазинчиков было две особенности: во-первых, вся одежда была одного размера, а во-вторых — каждая вещь была в единственном экземпляре, продали — и больше нет.

Ей так сильно понравился тренч, что она боялась: пока будет раздумывать, его купит кто-то другой!

В итоге она целый месяц ела одни булочки.

Судя по всему, она с детства была модницей, любила красоту, судила людей по внешности, а её моральные принципы зависели от привлекательности человека.

Так что то, что она влюбилась в Линь Жуя, было вполне закономерно.

До того, как Линь Жуй располнел в среднем возрасте, он был действительно хорош собой: высокий, с широкими плечами и длинными ногами, с немного опущенными, как у щенка, глазами и высоким носом. В рубашке он выглядел как герой корейской дорамы.

Квартира, о которой говорила её мама, была «имуществом», которое семья собиралась выделить ей.

Смешно сказать: при таком количестве недвижимости в семье дочери досталась лишь одна маленькая квартирка площадью чуть больше восьмидесяти квадратных метров.

Хотя она была единственной дочерью.

Хотя дядя жил за границей, а двоюродный брат приезжал раз в год, если не реже.

Но когда она выходила замуж, семья дала ей только эту квартиру.

Позже их дом в деревне снесли под застройку, и семья получила семь или восемь квартир плюс несколько миллионов наличными.

Ей ничего из этого не досталось. Выданная замуж дочь — отрезанный ломоть.

Даже племянник, будучи мальчиком, был роднее дочери.

Позже, когда у неё родился сын, её отец обрадовался и «наградил» её сына той самой кооперативной квартирой, записанной на маму.

Вспоминать об этом было действительно смешно.

Ту квартиру Ваньцин покупать не собиралась.

Надеяться на отца и мать — не то же самое, что иметь своё.

Раз уж это сон, почему бы не рискнуть по-крупному!

Она умылась, заодно сполоснула волосы, высушила их феном, аккуратно собрала в пучок на затылке, а густую чёлку заколола несколькими чёрными невидимками.

У неё была круглая голова с высоким сводом черепа, ей шла любая причёска с убранными назад волосами.

Взяв удостоверение личности, она села на электроскутер и выехала из дома.

В то время машины были ещё у немногих. Те, кто покупал машину сразу после окончания учёбы, обычно были из обеспеченных семей.

Ваньцин каждый день ездила на работу на электроскутере, а в сильный дождь — на автобусе.

Она много лет не ездила на электроскутере, и свистящий ветер немного обжигал лицо.

Она выросла здесь и знала все дороги. Петляя по улочкам, она добралась до Финансовой улицы.

Этот район назывался так потому, что здесь располагались брокерские конторы, банки и тому подобные учреждения.

Ваньцин зашла в первую попавшуюся контору, чтобы открыть счёт.

В тот год фондовый рынок был на подъёме, повсюду только и говорили об акциях, и дела у брокерских компаний шли отлично.