Глава 6 (Часть 1)

Эта жизнь невыносима.

Когда шторы раздвинулись, яркий солнечный свет острыми лучами вонзился в комнату. Прикрыв глаза рукой, Сидзуин слабо застонала и пошевелила затекшей поясницей.

— Не можешь встать? — бодрый голос Мунакаты прозвучал слишком жизнерадостно. — Ты, должно быть, очень устала.

Сидзуин притворилась, что не слышит дежурных слов утешения, и, чувствуя себя совершенно разбитой, снова начала засыпать. Будильник на тумбочке показывал шесть утра. Сидзуин сонно взглянула на него и, решив проигнорировать, укуталась в одеяло. Мунаката не стал ее будить, а отправился в ванную, оставив Сидзуин приходить в себя под лучами солнца.

Когда он вернулся, Сидзуин, закрыв глаза, медленно поднималась, опираясь на подушки. Легендарный Черный Король, держась одной рукой за кровать, а другой за поясницу, осторожно двигалась, словно боясь причинить себе боль, и выглядела при этом довольно раздраженной.

Должно быть, урок усвоен, — с удовлетворением подумал Мунаката.

Когда Мунаката протянул руку, Сидзуин отшатнулась. С подозрением посмотрев на мужчину с мягкой улыбкой, она, помедлив, с трудом поднялась сама, обошла Мунакату и, зайдя в ванную, закрыла за собой дверь. Облегченно вздохнув, Сидзуин прислонилась к кафельной плитке, пытаясь распрямить ноющее тело.

Зубная паста уже была выдавлена на щетку, а в руках Сидзуин держала кружку из парного набора, привезенного из дома. Такая забота со стороны мужчины наверняка вызвала бы зависть у многих девушек. Вряд ли кто-то мог представить, что всего несколько часов назад этот человек с нежностью в голосе произнес:

— Уже не можешь? Тогда еще разок.

Что за человек! Говорит, что не сердится, делает вид, что раскаивается, а в итоге поступает так, что ей еще долго будет несладко.

Чистя зубы, Сидзуин вспоминала их восьмилетнее знакомство с Мунакатой и вдруг поняла, что совершенно упустила из виду его мстительность и выносливость, скрывающиеся под маской серьезности.

Еще в старшей школе он был вежлив и учтив, даже с теми, кто ему не нравился. Сидзуин, когда они начали встречаться, даже подшучивала над этим, но Мунаката лишь молча улыбался в ответ. Сейчас, вспоминая, она осознала, что судьба тех людей сложилась не лучшим образом.

Во время своего бегства Сидзуин не раз слышала, что на ранних этапах, когда структура S4 еще не была отлажена, находились глупцы, бросавшие вызов организации. Какое-то время они чувствовали себя безнаказанными, но вскоре все они погибли при разных обстоятельствах, причем смерть их была ужасной.

Так что Мунаката не был человеком, которому не хватало решительности. Просто он редко давал ей это почувствовать на собственной шкуре. Возможно, это была своего рода привилегия жены.

Выйдя из ванной, Сидзуин почувствовала себя немного лучше, по крайней мере, теперь она могла открыть глаза. Мунаката разговаривал по телефону, а на тумбочке стоял стакан воды. Взяв стакан и увидев заправленную постель, Сидзуин поняла, что ее надеждам понежиться в кровати не суждено сбыться.

Увидев, что Сидзуин вышла, Мунаката поднес телефон к ее уху. Людей, с которыми они оба были знакомы и могли открыто общаться, было немного, поэтому Сидзуин спросила:

— Кто это?

Мунаката покачал головой, а из трубки раздался резкий ответ:

— Твой отец.

Когда Мунаката вернулся с завтраком, отец Сидзуин уже полчаса отчитывал ее на тему «Ты, щенок, посмел сбежать из дома, не сказав ни слова! Жить надоело?!». Сидзуин сидела за столом с книгой в руках, телефон лежал рядом, и даже без громкой связи она прекрасно слышала гневные окрики отца. Дождавшись, пока он переведет дыхание, Сидзуин взяла трубку и с преувеличенной покорностью промычала:

— Угу.

— Еще угукать смеешь?!

Вздохнув, Сидзуин почувствовала, как у нее начинает болеть голова. Передав телефон Мунакате, она подперла голову рукой и услышала, как в тот же миг голос отца стал удивительно мягким.

Мунаката успокаивающе погладил Сидзуин по голове и попросил ее подождать, пока он закончит разговор. За несколько минут он сумел утихомирить гнев отца Сидзуин и договориться о времени визита к ее родителям.

Сидзуин рассеянно прислонилась к Мунакате, слушая, как отец, разговаривая с ним, продолжает ворчать на нее. Мунаката лениво перебирал ее волосы, а закончив разговор, наклонился и поцеловал.

— Утром сходим в ЗАГС оформить документы, а днем поедем к твоим родителям, — повторил Мунаката принятое им решение. — Они очень волнуются за тебя.

Сидзуин не возражала, втайне восхищаясь актерским мастерством отца, который полчаса изображал праведный гнев, да так убедительно, что ей самой чуть не поверилось.

Понурившись, Сидзуин отщипывала от хлеба маленькие кусочки и отправляла их в рот, одновременно бегло просматривая книгу на столе. Через несколько секунд, собравшись перевернуть страницу, она обнаружила, что руки в крошках, и, отложив хлеб, вытерла их и продолжила читать.

Мунаката взял оставшийся кусок хлеба, отломил небольшой кусочек и поднес к губам Сидзуин.

— С утра ты была совсем без сил, а теперь, смотрю, уже восстановилась. Приятный сюрприз.

Сидзуин замерла, медленно закрыла книгу и взяла хлеб губами. Мунаката не убрал руку, продолжая кормить ее, пока она не съела все до последней крошки.

Раньше, когда Сидзуин не хотела есть (если не считать случаев болезни), Мунаката терпеливо ждал, пока она сама возьмет палочки. Но чтобы кормить ее с руки — такое случилось впервые. Сидзуин показалось это странным, и она молча допила молоко, опасаясь новых неожиданностей.