Глава 15

С этой поры, мой читатель, жилось покойно и мирноВ замке Рингштеттене. Рыцарь все чувствовал боле и болеПрелесть небесную доброго сердца Ундины, забывшейВсе для спасенья соперницы. В доброй УндинеВсякая память о прошлом исчезла: она беззаботнымСердцем любила и, зная, что шла прямою дорогой,Ясную в нем питала доверенность; все в настоящемБыло ей радостно; в будущем все улыбалось. Бертальда,Снова ей с прежней любовью всю душу отдав, благодарной,Кроткой и нежной являлась; короче, замок РингштеттенСтал обителью светлого счастья. Дни пролеталиБыстро за днями; зима наступила; зима миновалась;Вот и весна с благовонно-зеленой своей муравою,С светло-лазоревым небом своим улыбнулась веселымЖителям замка; стало на сердце их радостно, стало и смутно.Что ж тут дивиться, если, при виде, как в воздухе вешнемНитью вились журавли и легкие ласточки мчались,Стало и их позывать в далекую даль. Раз случилосьРыцарю вместе с женой и Бертальдой в прекрасное утроОколо светлых истоков Дуная гулять; им об этойСлавной реке он рассказывал много: как протекалаПышным, широким потоком она по землям благодатным,Как на ее берегах прекрасная Вена сияла,Как по ней величаво ходили суда, как бежалиМимо плывущих назад берега, услаждая их очиЗрелищем пажитей, нив, городов и рыцарских замков.«О! — сказала Бертальда, — как было бы весело съездитьВ Вену водой...» — но, опомнясь, она покраснела и взорыРобко потупила. Милым ее смущеньем УндинаТронувшись, руку ей подала, и в ней загорелосьСильно желанье утешить подругу свою. «Да за чем жеДело стало? — сказала она. — Ничто не мешаетСъездить нам в Вену». Бертальда запрыгала с радости. ВместеСтали они учреждать поездку свою и заранеТем, что представится им на пути, восхищались. И рыцарьС ними был заодно; Ундине, однако, шепнул он:«Вспомни о Струе; ведь он могуч на Дунае». — «Не бойся, —С смехом сказала Ундина, — пускай он попробует сделатьЧто-нибудь с нами; я тут! при мне уж никак колобродитьОн не посмеет». Ответом таким уничтожены былиВсе затрудненья, и с бодрым духом, с веселой надеждойСтали готовиться в путь. Но скажите мне, добрые люди,Все ли сбывается так на земле, как надежда сулит нам? ХитраяВласть, стерегущая нас для погибели нашей,Сладкие песни, чудные сказки подмеченной жертвеНа ухо часто поет, чтоб ее убаюкать. Напротив,Часто спасительный божий посланник громко и страшноВ двери наши стучится. Как бы то ни было, нашиПутники весело плыли в первые дни по Дунаю:День ото дня река становилася шире и видыПышных ее берегов живописней. Но вдруг — и на самомЧудно-прелестном месте — открыл свои нападеньяБешеный Струй; то были сначала простые помехи(Волны бурлили без ветра; ветер отвсюду, меняясь,Дул и судно качал); но Ундина одною угрозой,Словом сердитым одним на воздух и в воды смирялаСилу врага; то было, однако, нена́долго: сноваОн гомозился, и снова Ундина его унимала;Словом сказать, веселость дороги расстроилась вовсе.В то же время гребцы, дивяся тому, что в глазах ихДелалось, между собою часто шептались; и скороСтали на все с подозреньем посматривать; самые слугиРыцаря, чувствуя что-то недоброе, диким и робкимВзором следили господ; а Гульбранд, задумавшись грустно,Сам про себя говорил: «Таково-то бывает, как скороЗдесь неровные сходятся; худо, если вступаетВ грешный союз земной человек с женой водяною».Вот что, однако, себе в утешенье твердил он: «Ведь преждеСам я не ведал, кто она; правда, тяжко пороюМне приходит от этой бесовской родни; но мое здесьГоре, вина ж не моя». Хотя иногда и вливал онНесколько бодрости в душу свою таким рассужденьем,Но зато, с другой стороны, все боле и болеПротив бедной Ундины был раздражаем. То слишком,Слишком она понимала, и в смертную робость угрюмыйРыцарев вид ее приводил. Утомленная страхом,Горем и тщетной борьбой с необузданным Струем, приселаПод вечер к мачте она, и движение тихо плывущейЛодки ее укачало: она погрузилась в глубокийСон. Но едва на мгновенье одно успели закрытьсяСветлые глазки ее, как вдруг перед каждым из бывшихВ лодке, в той стороне, куда он смотрел, появилась,Вынырнув с шумом из вод, голова с растворенным зубастымРтом и кривлялась, выпучив страшно глаза. ЗакричалиРазом все; отразился на каждом лице одинакийУжас, и каждый в свою указывал сторону с криком:«Здесь! сюда посмотри!» И из каждой волны создаласяВдруг голова с ужасным лицом, и поверхность ДунаяВся как будто бы прыгала, вся сверкала глазами,Щелкала множеством зуб, хохотала, гремела, шипела,Шикала. Крик разбудил Ундину, и вмиг при воззреньеГневном ее пропали страшилища все. Но рыцарь ужасноБыл раздражен; с умоляющим взглядом Ундина сказала:«Ради бога, здесь, на водах, меня не брани ты».Он умолкнул, сел и задумался. «Друг мой, — шепнулаСнова Ундина, — не лучше ль нам дале не ездить? Не лучше льВ замок Рингштеттен обратно отправиться? В замкеБудем спокойны». — «Итак, — проворчал, нахмурившись, рыцарь, —В собственном доме своем осужден я жить как невольник!Только до тех пор и можно дышать мне, пока на колодцеБудет камень! Чтоб этой проклятой родне...» Но УндинаРечь его перебила, с улыбкой ему наложившиНа́ губы руку. Опять замолчал он, вспомнив о данномИм обещанье Ундине. В эту минуту Бертальда,В мыслях о том, что делалось с ними, сидела на краеЛодки и в воды глядела; сама того не приметив,С шеи своей она сняла ожерелье, подарокРыцаря; им водила она по поверхности ровныхВод, любуясь, как будто сквозь сон, сверканьем жемчужныхЗерен в прозрачной, вечерним лучом орумяненной влаге.Вдруг расступилась вода, и кто-то, огромную рукуВысунув, ею схватил ожерелье и быстро пропал с ним.Вскрикнула громко Бертальда, и хохот пронзительный грянулОтзывом крика ее по водам. Тут более рыцарьГнева не мог удержать; он вскочил в исступленье и в рекуНачал кричать, вызывая на битву с собой всех подводныхДемонов, никс и сирен; а Бертальда своим безутешнымПлачем о милой утрате и пуще его раздражала.Тою порою Ундина, к реке наклонясь, окунулаРуку в прозрачные волны и что-то над ними шептала;Но поминутно она прерывала свой шепот, ГульбрандуГолосом нежным твердя: «Возлюбленный, милый, подумай,Где мы; брани их как хочешь; со мной же ни слова; ни слова,Ради бога, со мною одною; ты знаешь». И рыцарь,Как ни был раздражен, но ее пощадил. Вдруг УндинаВынула влажную руку из вод, и в ней ожерельеБыло из чудных кораллов; своим очарованным блескомВсех ослепило оно. Его подавая Бертальде,«Вот что, — сказала она, — для тебя из реки мне прислали,Друг мой, в замену потери твоей. Возьми же, и полноПлакать». Но рыцарь в бешенстве кинулся к ней, ожерельеВырвал, швырнул в Дунай и воскликнул: «Ты с нимиВсе еще водишь знакомство, лукавая тварь! пропади тыВместе с своими подарками, вместе с своею роднёю!Сгинь, чародейка, от нас и оставь нас в покое!..» С рукою,Все еще поднятой вверх, как держала она ожерелье,Бледная, страхом убитая, взор неподвижный, но полныйСлез устремив на Гульбранда, Ундина его слова роковыеСлушала; вдруг начала, как милый ребенок, которыйБыл без вины жестоко наказан, с тяжким рыданьемПлакать и вот что сказала потом истощенным от горяГолосом: «Ах, мой сладостный друг! ах, прости невозвратно!Их не бойся; останься лишь верен, чтоб было мне можноЗло от тебя отвратить. Но меня уводят; отсюдаПрочь мне до́лжно на всю молодую жизнь... о мой милый,Что ты сделал! ах, что ты сделал! о горе! о горе!..»Тут из лодки быстро она в реку ускользнула:В воду ль она погрузилась, сама ли водой разлилася,В лодке никто не приметил; было и то и другое,Было ни то ни другое. Следа не оставив, в ДунаеВся распустилась она; но долго мелкие струйкиОколо судна шептали, журчали, рыдая; и вслух доходилиВнятно как будто слова: «О горе! будь верен! о горе!..»С жалобным криком рыцарь упал, и обморок сильныйДушу ему на минуту отвел от тяжелыя муки.