Июнь две тысячи третьего года. В семье Динь — сразу два больших повода для радости.
Во-первых, Дин Сянь поступила в Яньсаньскую среднюю школу №3 — учебное заведение национального значения.
Во-вторых, её отец получил перевод в городской отдел планирования округа Яньсань, а вместе с ним — служебную квартиру в переулке Яньсаньху. Пусть и с немалой ипотекой, зато рядом с домом, что удобно для мамы Дин Сянь, которая теперь могла «контролировать учёбу» дочери.
Со слов матери — контролировать.
Со слов Дин Сянь — шпионить.
Если бы тогда уже были в ходу камеры видеонаблюдения, вполне возможно, что её комната давно бы утыкана была объектива́ми. Но Дин Сянь благодарила эту отсталую эпоху за то, что она ещё оставляла ей клочок личного пространства.
Переулок Яньсаньху имеет столетнюю историю. Он делился на восточную и западную части. В восточной части живут уважаемые люди — с родословными и связями. Западную застроили позже: там появилось ведомственное жильё, квартиры в котором выдавали служащим.
Мама Дин Сянь — Е Ваньсянь — и сама умела держать марку: у неё талант видеть, с кем как себя вести.
В конце июня Дин Сянь попрощалась с друзьями из деревни и вместе с матерью переехала в переулок Яньсаньху.
Квартира досталась на первом этаже — тёмная, сырая, с облезлыми стенами, из которых сыпалась пыль.
Окно в комнате Дин Сянь упиралось прямо в кривую, перекошенную акацию — летом густая листва напрочь отрезала солнечный свет, и бывало, что даже днём приходилось зажигать лампу, чтобы делать домашние задания.
Через месяц она заметила, что, глядя на дерево, стала видеть его как бы в двойном изображении.
У её брата — главная спальня, с балконом и собственной ванной. Это даже не обсуждалось.
Дин Сянь и не спорила — она давно привыкла к маминой предвзятости.
Всё лето она просидела у окна, у той самой акации. А в августе придумала: надо проситься в интернат.
— Жить в школе? Ты с ума сошла? Это ещё две сотни юаней сверху! Ты думаешь, деньги с неба падают? — мама в это время мыла пол, согнувшись пополам.
Дин Сянь опустила голову, уставилась на носки своих домашних тапочек. Ей и самой было стыдно за свою «бунтарскую» дерзость.
— Чего стоишь тут, путаешься под ногами? Не умеешь помогать — иди, сядь в комнате, книжку почитай, — мать вышла с тряпкой и, не оглядываясь, бросила через плечо:
— И не мешай брату с машинками играть.
Не успела Дин Сянь повернуться, как маленький монстр — её восьмилетний брат — уже подкатил к ней только что купленную игрушечную машину. Колёса предательски проехали ей по пальцам.
Дин Сянь взбесилась. В ней зашевелился внутренний демон. Не раздумывая, она со злостью пнула машинку.
Пнула несильно. Машина покачнулась, но устояла.
Но маленький дьяволенок уже рассердился — вывалился из игрушечной машины и со всей силы толкнул Дин Сянь.
Дин Сянь в тот момент стояла одной ногой на низком столике, разглядывая повреждённый палец. Удар в спину — и она, теряя равновесие, полетела прямиком на тяжёлый деревянный диван. Лбом угодила ровно в угол — и тут же на лбу вздулся огромный шишак.
— Дин Цзюньцун!! — прошипела она сквозь зубы, стараясь не кричать, чтобы не накликать на себя гнев матери.
Виновник торжества снова уселся в свою машинку, захлопал в ладоши и принялся весело хохотать, тыча в её шишку пальцем:
— Ха-ха! У тебя рожки вылезли!
Дин Сянь нащупала шишку на лбу — прямо посередине, между бровей. Её кожа вспыхнула. Она тяжело дышала.
— Извинись.
Всё, что она могла выдавить сквозь стиснутые зубы.
— Неа! Не буду! Ля-ля-ля! — с кривой ухмылкой брат показал ей язык.
Это стало последней каплей.
Дин Сянь вскочила и со всей силы пнула игрушечную машину. На этот раз с размаху. Машина развалилась, а братец кубарем покатился по полу.
Он поднялся, сел на ковёр и, зажав лицо в ладонях, смачно разрыдался. При этом глазками косил к двери — не идёт ли мама? Не идёт? Ну, значит, можно орать ещё громче:
— А-а-а! Сестра меня бьёт! Она меня бьёт!
С малых лет он был мастером жалоб и манипуляций. Плакал по-настоящему, с душой, так что через пару секунд мать и правда вбежала в комнату.
Она всё ещё вытирала руки о фартук. Окинула взглядом сцену — и сразу всё поняла. Схватила сына на руки, прижала к себе:
— Ой, сыночка, моя кроха… Опять тебя сестра обижает? — при этом, не забыв метнуть в Дин Сянь злобный взгляд.
Маленький дьяволенок, вдохновлённый поддержкой, уткнулся в мать и начал жалобно строчить со скоростью пулемёта.
Мама его гладила, целовала, уговаривала:
— Всё, всё… не плачь, не плачь, моя крошка… сейчас мама накажет злую сестру…
— Пак! Пак! Пак! — раздались хлопки.
Е Ваньсянь со всей силы начала шлёпать Дин Сянь:
— Это всё твоя сестра виновата! Сестра плохая! Успокойся, мой малыш…
Обычно Дин Сянь уже опустила бы голову и извинилась.
Но не в этот раз.
Сегодня в ней что-то оборвалось. Лицо горело, она сжала зубы, крепко стиснув челюсти, и не проронила ни слова. Напротив — упрямо подняла голову:
— Он первым наехал на меня машинкой! У меня вон что на лбу!
Мать вспыхнула:
— Он ещё маленький, он не со зла! А ты что, не можешь ему уступить?! Ты же его сестра! Или ты и правда, как твоя тётка говорит — злопамятная, вся в своего отца… неблагодарная дрянь! Немедленно извинись перед братом! Что с тобой сегодня?! — она толкнула Дин Сянь в плечо, — Давай, живо!
И тут прогремел крик:
— Да, я неблагодарная дрянь!
Е Ваньсянь замерла, как вкопанная.
А Дин Сянь, красная от гнева и обиды, развернулась и убежала к себе в комнату.
С грохотом захлопнулась дверь.
Е Ваньсянь вздрогнула и пришла в ярость. Ну всё — крылья у этой девчонки, значит, отросли, раз уже смеет ей огрызаться. Если бы сейчас не держала в руках сынишку, давно бы влетела в комнату, ухватила её за ухо — и как следует отчитала.
— Поступила в среднюю школу — и что? Теперь можно рот распускать?! Несносная девчонка!
— Твоя тётка была права — мстительная, мелочная, вот какая ты есть! Лучше бы я тебя тогда не рожала!
***
А Дин Сянь стояла у самой двери, прижавшись спиной к дереву фанеры, тяжело дыша.
Внутри у неё всё дрожало — но не от страха, а от странного чувства гордости.
Браво мне.
Столько лет она терпела. А теперь… впервые в жизни осмелилась ответить матери. И ей вдруг показалось: она взрослеет.
Потому что, как написано в книгах, первый признак взросления — это бунт.
А бунт начинается с того, что ты больше не можешь молчать.
Дин Сянь взглянула на своё отражение в зеркале у шкафа.
Невысокая, хрупкая, с тёмными волосами, собранными в хвост на затылке. Фигура — угловатая, некрасивая, но лицо — вполне себе.
На гладком лбу — огромная шишка.
И почему-то, сейчас ей показалось: эта шишка ей даже идёт. Как рог.
Вот бы ещё клыки, — подумала она, — тогда я была бы настоящим монстром.
И с этим выражением она оскалилась, показала зубы. Острые, сверкающие.
Выражение лица — дикое, угрожающее.
Снаружи зашумело.
Дин Сянь закуталась в одеяло и свернулась клубочком, как маленькая креветка.
За пределами этого кокона — её глаза. Большие, живые, исподлобья следили за тем, как за окном шевелятся тяжёлые, сочные листья перекошенного дерева.
А младший брат всё ещё ревел в гостиной.
Доносился голос матери, полоный ярости и усталости:
— Белоглазая тварь! Поступила в третью среднюю школу — и сразу корону на голову? Не плачь, сыночек… мама пойдёт, ужин готовить…
Грохнула входная дверь. Отец Дин Сянь вернулся с работы.
Е Ваньсянь, не теряя времени, подхватила сына на руки и поспешила жаловаться.
Отец, как всегда, отмалчивался. Он редко вмешивался в происходящее. Обычно просто сидел в углу и курил — как сейчас.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|