Этот чертов брат

— Вчера меня спросили, не иностранка ли я.

В средней школе я еще не понимала, что с длинными волосами драться опасно. Со светлыми волосами и голубыми глазами я была довольно популярна в школе.

— И что?

— Я сказала, что не знаю.

Брат разделил мои волосы на три пряди и начал заплетать косу. Он любил делать мне разные прически, но сам всегда ходил растрепанным.

— Дурочка, нужно было просто сказать «да».

— Но это же обман.

С сигареты, которую он держал во рту, свисал длинный пепел. Он стряхнул его, и пепел упал ему на одежду. Он отряхнулся.

— А что было потом?

— Потом они сказали, что Тамаки странная, и перестали со мной играть.

Он завязал кончик косы резинкой с запястья и перекинул ее через мое плечо.

— Чтобы завести друзей, нужно врать.

— А? Такие друзья мне не нужны.

Он стукнул меня по голове.

— Я же просил тебя подружиться с этими мажорами.

— …

Я надела рюкзак, а он — свою черную прямоугольную сумку через плечо, и протянул мне руку.

— Пошли уже.

— …Отстань.

Я отмахнулась от его руки. Сколько можно, брать меня за руку и провожать до школы, как маленькую.

В прошлый раз, когда он меня встречал, одноклассники сказали, что это мой парень.

Мы же брат и сестра с разницей в десять с лишним лет.

В моей памяти не было родителей. Я не знала, где родилась, и даже не была уверена, что он действительно мой брат.

Потому что я даже не знала его имени. Светловолосые брат и сестра, которые заботились друг о друге с самого детства.

Но мне было лень об этом думать. Раз он меня содержал, то это было даже хорошо.

Частная академия Клэр.

Эти мажоры жили в каком-то другом мире. В свои 14 они вели себя как идиоты.

— Встречу тебя после уроков.

— Угу.

Я помахала ему рукой на прощание.

В той огромной тяжелой черной сумке лежала винтовка. Он думал, что я не знаю, чем он занимается.

Бедняк, ослепленный жаждой денег и желанием выжить.

В тот день после уроков он меня не встретил. Он не вернулся и поздно ночью. Он исчез.

Я больше никогда его не видела. Думаю, он умер.

Я всегда считала, что я, как и общество, в котором живу, лишена человечности.

Я умела приспосабливаться к любым обстоятельствам, могла вынести и худшее. Возможно, это было мое достоинство — следствие многолетнего безразличия.

Я не стала отчисляться из школы, а просто уехала из города. В конце концов, я не могла позволить себе обучение в частной академии.

Мир бедняков — это редкий, даже уникальный мир, замкнутый в себе, словно остров в океане общества.

Играть в Робинзона на этом острове не составляло труда.

— Сколько тебе лет?

— 14 или 15.

Когда двое мужчин в темных очках сказали, что заплатят мне кучу денег за участие в проекте HEL-02, я вдруг поняла ту самую жажду денег и желание выжить.

— Как тебя зовут?

— Без разницы. Пусть будет Тамаки.

Сирота без прошлого и родных в чужом городе. Рост и телосложение подходили для инъекций.

Говорили, что до меня в этом проекте погибло много людей.

Я начала думать, что родилась только для того, чтобы они меня убивали.

Однажды во время полевых учений он стоял передо мной с винтовкой в руках.

Очевидно, он знал, что его сегодняшняя работа — убивать меня весь день. Увидев меня, он сказал только:

— Подстриглась? С длинными волосами тебе было лучше.

Оказывается, он все это время работал на Организацию и взял себе имя Джин.

— Эксперимент HEL-02 номер 136 начинается.

Я много раз спрашивала себя, был ли он мне родным братом. С какими чувствами я должна была позволить ему себя убить?

Он был единственным человеком в мире, который был мне дорог.

Брат, который заплeтал мне косы по утрам. Брат, который, несмотря на усталость после работы, провожал и встречал меня из школы. Брат, который никогда не огрызался, даже когда я была с ним холодна.

И брат, который бросил меня без единого слова, а теперь целится в меня из винтовки.

Все эти братья предали меня.

Они были там, такие же послушные, как и все остальные, но еще более отвратительные.

Перед лицом этого мира, этой машины лжи, я, как человек, никогда не чувствовала такого отчаяния.

Если бы у него было право наблюдать, право презирать этот бесчеловечный эксперимент, он мог бы презирать и меня, убивать меня с презрением.

Но он этого не делал. Почему я должна позволить этому подонку себя убить?

— Тамаки!.. Нельзя сопротивляться!

Они стояли в наблюдательной комнате за пуленепробиваемым стеклом и кричали мне в микрофон. Конечно, я слышала. Я не была психопаткой, теряющей контроль.

Если тебя убивают 136 раз подряд, даже 16-летняя девочка может легко одолеть взрослого мужчину ростом под два метра.

Он выстрелил мне в лицо. Если бы пуля прошла навылет через голову, мне бы потребовалось не меньше трех часов, чтобы воскреснуть. Поэтому я увернулась.

Я навалилась на него, прижав его руки и ноги своими бедрами. В ушах звенели отчаянные крики, которые я слышала бесчисленное количество раз перед смертью. Как сумасшедшая, я била его по лицу. Снова и снова.

Он закусил губу, и с каждым ударом изо рта его текла кровь, смешиваясь с грязью на полу. Прозрачная жидкость — мой пот или слезы — капала ему на лицо и стекала вниз.

Он лежал там, весь в крови, не двигаясь. Отвратительное зрелище.

«Лучше бы я его задушила».

Я не знаю, когда мои глаза затуманились слезами, словно кто-то поставил перед ними матовое стекло.

Я крепко сжала его окровавленную шею. Кожа и мышцы под моими пальцами сокращались, и весь мир вокруг словно сжимался, сворачивался в клубок.

— Ублюдок. Мразь. Тварь. Скотина.

Свернувшись калачиком на его едва дышащем теле, я рыдала, ругаясь и спрашивая, почему он тогда ушел, и продолжала бить его кулаками в грудь.

— Куда ты, черт возьми, делся?..

Он потерял слишком много крови, получил слишком много ударов. Я была уверена, что если он не попадет в больницу, то умрет.

Он лежал с закрытыми глазами, морщась от боли. Подняв руку, он обнял меня, его большое тело полностью скрыло меня, и он медленно, но уверенно похлопал меня по спине.

А потом его руки безвольно упали.

Этот путь я выбрала сама.

Я всегда умела приспосабливаться. Я всегда знала, что он мне не брат.

Я обманывала себя.

Я была никому не нужной сиротой. Он не обязан был меня содержать, не говоря уже о том, чтобы бросать.

Стыд и отчаяние леденили кровь. Все это было пустым, жестоким, бессмысленным, ужасным.

Я хотела только, чтобы он обнял меня, похлопал по спине, сказал, чтобы я не плакала, сказал, что вернулся.

А не прострелил мне голову.