Неожиданный контрудар

Линь Сяои спал, когда почувствовал, что у него чешется нос. Он почесал его рукой.

— Хи-хи-хи...

Услышав смех, Линь Сяои открыл затуманенные глаза и увидел, что это никто иная, как Чэнь Одиннадцатая, щекочет ему ноздри своими волосами.

— Ты почему опять вернулась?

— Что? Похоже, принцессе здесь не очень рады! Держи, твоя банковская карта, — улыбаясь, Одиннадцатая протянула ее.

— Не стоило так торопиться! — сказал Линь Сяои, протирая глаза.

— Утром проснулась и больше не смогла уснуть. Заодно купила тебе кое-что на завтрак. Вставай, умывайся, чисти зубы, потом завтракать, — командовала Одиннадцатая.

Линь Сяои оставалось только неохотно пойти умываться.

Одиннадцатая открыла окно, заправила постель. Увидев на подушке следы от слез, она почувствовала укол жалости.

Вчера она вернулась домой, чтобы подготовиться к длительному пребыванию здесь.

Она сочинила продолжение своей истории, сказав маме и Цзяцзя, что ей нужно побыть с тем однокурсником некоторое время, и они заодно смогут вместе порисовать.

Ее мама не заподозрила неладного, лишь дала несколько наставлений. А вот проныра Цзяцзя, похоже, не поверила, расспрашивала обо всем подряд, но, ничего не добившись, сдалась.

В этот раз она привезла свои художественные принадлежности, ноутбук и сменную одежду.

Она даже заказала себе односпальную кровать, которую должны были доставить через несколько дней.

— Ты умылся или нет? Почему так медленно, как старушка? — Одиннадцатая, уже накрывшая завтрак, начала терять терпение.

Линь Сяои медленно подошел и сел за стол. Завтрак был обильным и разнообразным: молоко, соевое молоко, яичные тарталетки, жареные полоски теста, чайные яйца, гамбургеры.

Настоящее сочетание китайского и западного.

— Ешь скорее! — сказала Одиннадцатая и, не обращая внимания на выражение лица Линь Сяои, принялась уплетать сама.

— Что, ты не ела? — удивленно спросил Линь Сяои.

— Одной есть так скучно! — с улыбкой ответила Одиннадцатая.

Линь Сяои беспомощно покачал головой.

После завтрака Чэнь Одиннадцатая снова засуетилась.

Она стала переносить свои художественные принадлежности, одежду и все привезенные вещи в пустую комнату.

— Постой, постой! Ты... что ты делаешь? — непонимающе спросил Линь Сяои.

— Ой, я забыла тебе сказать! Я подумала, что здешние пейзажи отлично подходят для рисования с натуры, поэтому хочу пожить здесь. Заодно смогу за тобой присмотреть, считай, в счет арендной платы! — с гордостью улыбаясь, заявила Одиннадцатая.

— Нельзя! — Линь Сяои сделал строгое лицо.

— Почему нельзя? — возмутилась Одиннадцатая.

— В той комнате нет кана, там нельзя спать. Где ты собираешься спать? — решительно сказал Линь Сяои.

— О, об этом можешь не беспокоиться. Я заказала себе кровать, просто ее привезут только через несколько дней. А пока мы можем как-нибудь потесниться вдвоем.

— Что? Потесниться? Ты не боишься, что я ночью во сне превращусь в зверя? — попытался напугать ее Линь Сяои.

— Посмотри на себя, ты такой больной, я тебя толкну — ты и упадешь. Чего мне бояться? — Одиннадцатая была настроена решительно, ее было не запугать.

— Я храплю!

— Ничего страшного, я тоже храплю, — моргая, сказала Одиннадцатая.

— А еще я скрежещу зубами! — продолжал Линь Сяои.

— Это просто! Заткнуть уши ватой — и все дела, — улыбнулась Одиннадцатая.

— Если хочешь рисовать, можешь пожить у дяди Вана!

— Так ведь ему придется платить за аренду. А если он не возьмет денег, то я буду чувствовать себя обязанной, а я не люблю быть в долгу. В наше время долги благодарности так трудно возвращать! — философски заметила Одиннадцатая.

— Ладно, ладно! Я девушка, и то не боюсь, а ты чего боишься?

— Я не говорил, что боюсь! Я о тебе беспокоюсь!

— А, я поняла! Ты боишься, что сестра Аньцин рассердится? Успокойся, я сама с ней поговорю. Думаю, она будет рада, если я позабочусь о тебе вместо нее! — Одиннадцатая даже приплела Аньцин.

— Ладно, ладно! Только не беспокой ее! Делай как знаешь, — сдался Линь Сяои, перестав настаивать.

— Однако мне и правда нужно кое о чем попросить дядю Вана. Вечером мне нужно будет поставить машину к нему во двор, нельзя же ее все время на обочине оставлять, — пробормотала Одиннадцатая себе под нос.