Город-содружество Аэландрия был воплощением мечты об Эпохе Гармонии. Воздушные эльфийские мосты, перекинутые между мощными дварфскими башнями, сверкали в лучах утреннего солнца. По широким улицам, вымощенным светящимся камнем, спешили люди, зверолюди, эльфы и даже несколько представителей загадочной расы аэринов. В воздухе стоял гул голосов, звон кузнечных молотов и запахи десятков кухонь со всего континента. Это был плавильный котел рас и культур, символ нового мира.
В самом сердце города, на площади Единения, возвышался белоснежный собор Ордена Алого Лотоса. Его шпиль, увенчанный символом распустившегося цветка, казался, касался облаков. Внутри, в зале для медитаций, стояла на коленях Серафина.
Юная паладин была облачена в латы из отполированного до зеркального блеска мифрила, украшенные золотой инкрустацией. Ее длинные серебристые волосы были убраны в строгий пучок, а лицо, с правильными, почти скульптурными чертами, выражало абсолютное спокойствие и сосредоточенность. Ее руки лежали на рукояти большого меча, воткнутого в пол перед ней. Она молилась, повторяя про себя «Семь Заповедей Лотоса» — кодекс чести, долга и защиты слабых.
«Сила — для служения. Мужество — для защиты. Вера — против тьмы...»
Ее мир был черно-белым, как страницы священных текстов. Зло было злом. Добро — добром. Ее вера в этот порядок была непоколебима, как скала.
— Сестра Серафина.
Она открыла глаза. На пороге стоял Командор Ордена, старый паладин с лицом, испещренным шрамами, но с добрыми глазами.
— Вставай, дитя. Для тебя есть задача. Не почетный караул и не тренировка новобранцев.
Серафина поднялась, ее движение было отточенным и полным грации.
— Я слушаю, Командор.
— В Нижнем квартале, в районе, который местные называют «Старые Шрамы», творятся... странные вещи. — Командор нахмурился. — Люди пропадают. Не просто пропадают. О них... забывают. Их родные просыпаются утром и не могут вспомнить их имен. В их домах нет ни портретов, ни вещей. Словно их никогда и не было.
Серафина вздрогнула. Это не походило ни на одно из известных ей зол — ни на нападение нежити, ни на похищение бандитами.
— Колдовство? Проклятие?
— Наши заклинатели ничего не обнаружили. Ни следов магии, ни яда, ни насилия. Есть только... пустота. И страх. Страх, который рождается не из угрозы, а из осознания, что в твоей собственной памяти зияет дыра. Иди туда. Узнай, что происходит. Прояви милосердие к напуганным и решимость к виновным.
Серафина склонила голову, чувствуя прилив праведного рвения.
— С Благословения Лотоса, я не подведу Орден.
Путь в «Старые Шрамы» был путешествием из сияющего центра города в его забытые, серые задворки. Здесь воздух был гуще, пахнул дешевым элем, рыбой и сыростью. Дома стояли криво, их стены покрывала грязь и граффити. На Серафину косились, но ее доспехи и уверенная осанка заставляли самых отпетых головорезов отводить взгляд.
Она нашла дом, указанный в докладе. Дверь была не заперта. Внутри царил идеальный, жутковатый порядок. Слишком идеальный. Ни пылинки, ни соринки. На столе не стояла ваза с цветами, на вешалке не висел чей-то плащ. В маленькой спальне на кровати лежала сложенная одежда, но в шкафу не было ни одной другой вещи. Словно здесь жил призрак, который однажды утром решил перестать существовать.
Серафина почувствовала холодок на спине. Она провела рукой в латной перчатке по стене... и ощутила его. Тот же ледяной холод, что почувствовал Фенрир в степи. Не физический холод, а холод забвения. Он был слабым, едва заметным, но он был здесь.
И тут ее взгляд упал на единственную неупорядоченную вещь в доме. В углу комнаты лежал детский рисунок, смятый в комок. Она подняла его и развернула.
На грубом листе бумаги кривой детской рукой был нарисован человек. Но лицо человека было стерто. Не содрано, а именно стерто, будто кто-то водил по нему ластиком, пока не осталась лишь бледная, безликая дыра на бумаге. А вокруг головы ребенок нарисовал синим карандашом волнистые линии, пытаясь, видимо, изобразить... холод. Или туман.
Внезапно с улицы донесся крик. Не ярости или боли, а чистого, животного ужаса.
— Я НЕ ПОМНЮ! Я НЕ ПОМНЮ ЕГО ЛИЦА!
Серафина, сжимая в руке зловещий рисунок, выбежала на улицу. Ее черно-белый мир дал первую трещину. Она столкнулась со злом, которое нельзя было сразить мечом. С врагом, который крал не жизни, а саму память о них. И впервые за долгие годы ее непоколебимая вера дрогнула, уступая место леденящему душу вопросу: как сражаться с тем, что стирает тебя из мира, не оставляя следов?
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|