Дополнение: Не обрести покой

Дополнение: Не обрести покой

Когда человек слишком одержим чем-то, в глазах других это выглядит болезненно.

— Эпиграф

У главного евнуха Чанъаня было два огромных секрета. Настолько огромных, что если бы кто-нибудь о них узнал, его бы ждала жестокая казнь — стирание в порошок костей и развеивание пепла.

Первый секрет: он не был настоящим евнухом.

Тогда всё произошло слишком внезапно. По стечению обстоятельств он занял место человека, который сам себя кастрировал, чтобы попасть во дворец. Проверяющие не были слишком внимательны: решив, что раз осмотр уже проводился, второй раз не нужен, они его пропустили. К тому же во дворце каждый год появлялось столько новых слуг, что никто не помнил, как выглядел тот робкий юный евнух.

Второй секрет: он был влюблён в рано умершую принцессу, единственную дочь императрицы и единственную принцессу династии Даянь.

Возможно, это было наваждение.

Однажды, когда его избивали в дворцовой прачечной, перед ним появился лучезарный образ. Он услышал, как она наказала обидчиков-евнухов, и как она, смеясь, сказала ему:

— У тебя такие красивые глаза.

Для человека, влачащего жалкое существование, даже простое одобрение со стороны высокопоставленной особы было подобно спасительной соломинке. Тем более что она тогда ещё и дала ему имя.

Чанъань. Долгий — чан, мирный — ань.

Конечно, у него было имя. Но когда она спросила: «У тебя есть имя? Хочешь, я дам тебе новое?», его сердце бешено заколотилось, и он машинально ответил: «Нет».

С тех пор, когда его спрашивали об имени, он всегда отвечал:

— Чанъань. Долгий — чан, мирный — ань, — точно так же, как она ему сказала.

Наваждение требует времени.

Сначала он просто думал о ней, потом эти мысли стали невыносимыми. Он хотел быть к ней ближе, ещё ближе.

Хотя она сказала всего несколько слов, но в масштабах всей империи даже капли благосклонности, упавшей с руки принцессы, было достаточно, чтобы обеспечить ему безбедное будущее.

Поэтому император заметил его и зачислил в ряды тайной стражи.

Он усердно тренировался днями и ночами, и всего за несколько лет стал главой тайной стражи. Когда в охране принцессы обнаружились упущения, именно он со своими людьми устранил их.

Его руки были обагрены тёплой кровью.

Позже он сам вызвался служить в охране принцессы. Его способности были выдающимися, и император не хотел его отпускать, но по сравнению с единственной и любимой дочерью он не мог отказать. Так Чанъань добился своего.

Он наблюдал, как она постепенно превращается в девушку. Он видел, как на пиру в честь Циси она подняла голову, и с тех пор её взгляд был прикован к наследнику Резиденции Пинси Хоу.

Её глаза сияли, словно отражая все звёзды на небе.

С того вечера все знали, что благородная принцесса влюбилась в наследника Пинси Хоу. Но никто не чувствовал этого так остро, как он.

Она, такая гордая и своенравная, ради одного человека отказалась от всех своих колючек, изменила все свои привычки, заставляя себя любить то, что ей было не по душе.

На это было больно смотреть.

Наверное, это было безумие.

Её безумие и его безумие.

Наконец она вышла замуж за своего возлюбленного.

В день свадьбы он сидел на крыше, выпивая чашу за чашей, слушая звуки их близости, наблюдая, как она становится женой, а в будущем станет и матерью.

Говорят, что даже море может высохнуть, а камни — истлеть. Время, наверное, самая могущественная сила. Но в тот момент ему казалось, что даже если море высохнет, а камни обратятся в прах, его боль не утихнет.

Слишком больно, невыносимо больно. Будто эта боль въелась в костный мозг, запечатлелась в самой душе, текла по горячей крови.

Он убил так много людей, его руки были обагрены кровью, но он впервые чувствовал, что кровь такая горячая, обжигающая, словно вот-вот сожжёт его.

Но сердце его было ледяным, словно пламя, заключённое в толстый слой льда.

Не сметь просить, просить и не получать. Он сам себя загнал в ловушку, не понимая, не может ли он вырваться или просто не хочет.

Потом он начал утешать себя тем, что, пусть она и вышла замуж за другого, но за того, кого любит, и будет счастлива.

Он снова и снова повторял это себе, словно так боль могла стать хоть немного меньше.

Наверное, он просто очерствел. Позже он уже мог спокойно наблюдать, как она проявляет нежность к другому.

Наследник Пинси Хоу был холоден по природе. До свадьбы у него не было ни наложниц, ни даже служанок — его всегда окружали только слуги-мужчины. Чанъань видел, как она, склонившись над ним, нежно целовала его брови, нос, губы, пока он читал, сидя у окна.

Он думал, что сможет с этим смириться. Ведь он уже столько раз это видел.

Но однажды, когда она, смеясь, прижалась к нему, и её тонкие белые пальцы коснулись его тёмных бровей, а затем благоговейно оставили лёгкий поцелуй на его чёрных, как непроглядная тушь, глазах, словно крылья бабочки, трепетно опустившиеся на лепесток цветка…

…он понял, что не сможет очерстветь, не сможет оставаться равнодушным. Самое главное слово, которое он усвоил, наблюдая за ней, было даже не «наваждение», а…

…не обрести покой.

Потому что она сказала ему: «Фэн Чжэ, у тебя такие красивые глаза».

Как она могла, как могла так легко забыть слова, сказанные ему, и повторить их другому?

Раньше она была его светом, теперь же стала недостижимым кошмаром. Он хотел убить её, чтобы избавиться от боли, и в то же время хотел заключить в объятия и уничтожить.

А потом она умерла.

К тому времени он уже не был рядом с ней. Он вернулся на службу к императору, став его верным орудием, и его руки снова обагрились тёплой, грязной кровью.

Иногда, весь в крови, он чувствовал себя по-настоящему живым.

Он услышал эту новость, только что вонзив меч в чьё-то сердце. Кровь брызнула на него, застилая глаза, а позади раздался почтительный голос:

— Господин, из столицы пришли вести. Принцесса скончалась три дня назад, — голос дрожал, словно ветка на ветру.

Он стоял среди трупов, по колено в крови, но не чувствовал ни капли жизни в себе.

Он проделал долгий путь из Цзяннаня, загнав десяток лошадей, но так и не успел увидеть её в последний раз.

Его единственная любовь, единственная женщина, которую он любил, теперь исчезла навсегда.

Раньше он не смел смотреть на неё, а теперь хотел, но не мог.

Не обрести покой, не обрести покой. Теперь он, наконец, полностью понял значение этих слов.

С той самой встречи он был обречён на такую судьбу — не обрести покой.

Чанъань, Чанъань. Сказано без задней мысли, услышано с особым смыслом. В итоге всё обернулось жестокой шуткой. С тех пор как он встретил её, какой уж тут покой?

Ему так и не суждено было обрести покой.