«Сцепим мизинцы, сто лет не нарушим. Кто умрет в девяносто семь, тот подождет три года на Мосту Беспомощности».
Издалека, смутно доносились детские голоса, такие неясные, и в то же время очень отчетливые.
Они звучали в ушах, раз, два... а затем медленно затихли.
Стрекотание цикад в разгар лета возвещало о жизни на аллее, а вдалеке бегущие друг за другом маленькие фигурки были запечатлены на холсте художником, ищущим вдохновение.
— Брат, брат.
Маленькое, мягкое тельце детским голосом звало бегущего впереди.
Чон Юнхо бежал впереди, время от времени останавливаясь, чтобы оглянуться на преследующего его маленького человечка. Видя, как тот запыхался, с раскрасневшимися щеками, и как слезы вот-вот брызнут из его больших глаз Бэмби, он поспешил к нему.
— Брат плохой, плохой.
Шим Чанмин распахнул большие глаза, и на трепещущих ресницах уже едва заметно дрожали готовые скатиться слезинки.
Чон Юнхо тут же обнял маленького человечка, который был на полголовы ниже его, похлопывая его по спине и успокаивая.
— Чандори, будь умницей, брат ждет Чандори.
Шестилетний ребенок не очень умел утешать, он просто подражал привычному маминому «похлопыванию по спине», чтобы справиться со слезной атакой малыша.
— Брат плохой, теперь ты должен бежать позади Минмина.
Четырехлетний Чанмин, воспользовавшись его замешательством, выдвинул требование, моргая большими глазами, всем своим видом показывая: если не согласишься, я буду плакать дальше.
— Хорошо!
Чон Юнхо без колебаний согласился.
— Тогда, сцепим мизинцы!
Шим Чанмин поднял правую руку, согнув мизинец.
Сцепив мизинцы с Шим Чанмином, они вместе произнесли: «Сцепим мизинцы, сто лет не нарушим. Кто умрет в девяносто семь, тот подождет три года на Мосту Беспомощности».
Раздался смех.
Обещание того года я хранил всю жизнь.
Чандори, наша история началась в разгар лета.
(Нет комментариев)
|
|
|
|