— Деас!

— Угу.

Ощущение, когда сердце вот-вот выпрыгнет из груди, оказалось не просто фигурой речи, ведь Кален испытал его на себе.

Глядя на этот детский рисунок, он узнал личность убийцы и невольно вскрикнул;

«Убийца»,

неизвестно когда, но он уже стоял в дверях,

и даже ответил:

«Угу».

Легкий звук, раздавшийся возле уха Калена, был подобен раскату грома.

Кален, сидевший на кровати, мгновенно выпрямил спину и вскочил на ноги.

В то же время,

блокнот в его руках захлопнулся.

— Ты только что звал меня? — спросил Деас.

— Я… да, дело есть.

Деас кивнул: 

— У меня к тебе тоже дело есть.

— Хе-хе, вот так совпадение, дедушка.

— Ко мне в кабинет.

— Хорошо, дедушка.

Деас развернулся и вышел.

Услышав, как открылась дверь кабинета, Кален тут же открыл блокнот, вырвал страницу и скомкал ее.

Затем он взглянул на стакан молока и стакан воды на столе, но в итоге сунул бумажный комок в карман, отказавшись от мысли проглотить его.

Выйдя из спальни, Кален вошел в кабинет Деаса.

Кабинет Деаса ничем не отличался от обычного кабинета, в нем не было ничего особенно роскошного или необычного, только люстра в центре кабинета горела ярким светом.

Но Кален помнил, что в ту ночь Деас зажег свечи.

Деас сидел за письменным столом, Кален пододвинул стул и как ни в чем не бывало сел, по крайней мере, выглядело это естественно.

Сейчас Кален мог только «отложить» мысли о рисунке; во-первых, у него не было никаких чувств к «родителям», по сути, даже в воспоминаниях «Калена» образы родителей были практически размыты, поэтому то, была ли смерть родителей «Калена» на самом деле делом рук Деаса, как изображено на рисунке, на самом деле не имело для него никакого значения.

Во-вторых, сейчас ему нужно было спасать свою шкуру.

— Ты первый или я? — спросил Деас.

— Ты первый, дедушка.

— Твой дядя рассказал мне о сегодняшнем дне, а также о новой должности, которую он хочет тебе предложить в компании. Ты теперь стал таким жизнерадостным, что можешь помогать другим людям разрешать душевные муки?

— Просто я сам долгое время страдал от душевной боли, поэтому научился слушать и помогать, — ответил Кален.

— Ты хочешь этим заниматься?

— Да.

— Почему?

— Потому что я часть семьи Иммерлес, и если у меня есть такая возможность, я хочу помогать семье, не только семейному бизнесу, но и членам семьи, моим… родным.

— В церкви на Минк-стрит недавно освободилось место дьякона, и если ты хочешь помогать людям и направлять их, эта должность тебе больше подойдет.

— Я не хочу быть дьяконом в церкви.

— О, почему?

— Я хочу делать это от своего имени, а не… от имени Бога.

— Разве это не одно и то же?

— Совсем не одно и то же.

— А в чем разница?

— Я думаю, что отношения между членами семьи даны от рождения, а не дарованы Богом, и семье не нужен Бог в качестве смазки.

— Продолжай.

— Дяде Мейсону нужны деньги, тете Мэри тоже нужны деньги, тете Винни после развода тоже нужны деньги.

— В семье нет недостатка в деньгах.

— Но в семье все еще недостаточно денег.

— Я не очень хочу, чтобы жизнь моих детей была потрачена на зарабатывание денег, потому что все деньги заработать невозможно, в жизни есть вещи и поважнее.

— Но большинство стоящих вещей очень трудно осуществить, если у тебя недостаточно денег.

Деас замолчал, и Кален тоже перестал говорить.

Спустя долгое время,

Деас нарушил молчание: 

— Ты очень любишь деньги?

— Дедушка, я же только что сказал, что дяде, тете, тете, и даже Мине, Ленту и Крис, которые сейчас растут, всем им нужны деньги, и то, что нужно моим родным, — это то, к чему я должен стремиться.

Деас потянулся за чашкой чая на столе.

Кален же встал, взял термос, стоявший у ножки стола: 

— Дедушка, нужно сменить заварку?

Деас покачал головой.

Кален налил кипятка, поставил термос на место и снова сел.

— Думаешь, с помощью этого ты сможешь заработать столько денег, сколько тебе нужно и достаточно? Я знаю, что сегодня ты заработал двадцать тысяч марок. Мне, честно говоря, тоже любопытно, почему тот господин согласился заплатить такой большой гонорар?

— Потому что он разбирается в людях.

— Проблема в том, что разбирающихся в людях всегда меньшинство, а тех, кто разбирается в людях, при этом имеет деньги и готов их тратить, не скупясь, еще меньше.

— Я придумаю, что делать, я уверен, что смогу это сделать.

— Ладно, — Деас сделал глоток чая. — Теперь давай о твоем деле.

— Дедушка, я хочу возобновить учебу.

— О? Ты хочешь продолжить учиться?

— Да, дедушка.

— Ты только что сказал, что хочешь работать на семью, зарабатывать для семьи деньги.

— Мне не нужно каждый день ходить в школу, я могу помогать по дому и учиться самостоятельно, но мне нужно, чтобы ты помог мне уладить формальности с поступлением.

— Ты еще и в университет хочешь поступить?

— У меня есть такие планы.

— И в какой же университет ты собрался?

— В Университет Святого Джона в Вейне, я слышал, что это отличный мировой университет.

— Да, это общепризнанный факт, но ты думаешь, что сможешь поступить туда?

— Я думаю, что если я буду усердно учиться и постоянно работать над собой…

— Нет-нет-нет.

Деас прервал Калена,

— Ты меня неправильно понял.

— Что ты имеешь в виду, дедушка?

— Я стар, а когда люди стареют, то хотят стабильности, хотят видеть своих детей рядом с собой.

Кален опешил;

по его первоначальной задумке,

учеба в университете в другой стране была бы хорошим способом наладить отношения между ними обоими.

Ты знаешь, что я тебе не внук,

и ты знаешь, что я знаю, что я тебе не внук,

у меня есть уважительная причина уехать из Луоцзя, уехать из Рейна…

В моем понимании, я, наконец, вырвался из этого дома, я… свободен.

В твоем понимании, твой внук жив, где-то далеко, он еще учится, что ж, расстояние рождает красоту и фантазию;

разве так не лучше для вас обоих?

Деас сделал еще один глоток чая и сказал: 

— Я не могу отпустить тебя так далеко.

— Но дедушка… я уже взрослый, по обычаям Луоцзя, мне уже исполнилось пятнадцать, я совершеннолетний.

— В моих глазах ты все еще ребенок, если только…

— Если только что?

— Если только… я не умру. Пока я жив, ты не покинешь этот дом. Конечно, ты можешь сбежать из дома, но можешь попробовать.

Кален слегка приоткрыл рот, вдохнул и снова заулыбался, встал и мягко сказал:

— На самом деле, я тоже не хочу расставаться с вами, дедушка, быть рядом с вами — всегда было для меня самым большим счастьем.

Деас кивнул и снова посмотрел на дверь кабинета, давая понять, что разговор окончен, ты можешь идти.

Кален развернулся, ласковая улыбка исчезла с его лица, оставив лишь серьезное выражение.

Когда Кален подошел к двери кабинета, сзади раздался голос Деаса:

— Да, кстати.

Кален тут же обернулся, на его лице снова появилась улыбка: 

— Дедушка, у тебя есть еще какие-нибудь дела?

— Из больницы сообщили, что он очнулся, завтра у меня дела в церкви, посетишь господина Хоффена вместо меня.

— Хорошо, дедушка. Слава богу, господин Хоффен наконец-то поправился.

— Да, ты иди, отдохни.

— Ты тоже, дедушка.

…

Кален вернулся в спальню, уже умывшийся Лент лежал на кровати, готовясь ко сну, увидев, что Кален вернулся, он тут же сел и напомнил:

— Брат, мама просила передать, чтобы ты поел.

— Хорошо, я помню.

Кален увидел триста марок, лежавшие под стаканом с молоком.

Закрыл глаза, открыл их снова, Кален выдвинул ящик, достал еще тысячу марок, подошел к Ленту.

— Брат… я не могу взять твои деньги.

— Протяни руку.

— Брат…

— Протяни!

Лент протянул руку;

Кален вложил тысячу триста марок в руку Лента, затем наклонился и приблизил свое лицо к лицу Лента, проговаривая каждое слово:

— Не смей меня не слушаться.

Лент поджал губы и в конце концов кивнул.

Кален выпрямился, вдруг осознав, что выплескивать эмоции, полученные от Деаса, на Лента неуместно; поэтому он потрепал Лента по голове, и успокоил:

— Брат заработает деньги, твои карманные деньги мне не нужны, не говори своей матери, и, конечно, не трать их попусту.

— Да, брат, я понял, я буду тебя слушаться.

— Спи давай.

— Спокойной ночи, брат.

— Спокойной ночи.

Кален вернулся к письменному столу, настольная лампа горела.

Он снова достал из кармана скомканный лист бумаги, хотел развернуть его, но, развернув наполовину, снова скомкал.

Взял молоко и выпил его залпом; затем бросил бумажный комок в стакан с водой, взял ложку и размешал бумагу в воде.

Сделав это, Кален подпер рукой лоб, в голове всплыли слова деда:

«Я не могу отпустить тебя так далеко… если только я не умру».

Тогда ты,

когда ты…

«Эх».

Кален с безнадежным видом взял со стола хлеб и откусил большой кусок.

Такое проклятие он не мог произнести вслух.

Хоть Деас и хотел его убить, ну, наверное, и сейчас хочет, но ведь он его еще не убил, пока он этого не сделал, Кален, который ест, пьет, пользуется его вещами, живет в его доме, не мог жаловаться.

Что еще он мог поделать,

Кален развел руками,

«Долгих лет жизни тебе, дедушка».

Если Деас не отпустит его, то ему остается только надеяться на то, что Деас проживет долгую жизнь.

Потому что у слов Деаса был еще один смысл;

как и говорил Рон, перед смертью он потратит свои последние деньги;

что, если однажды Деас почувствует себя плохо и решит, что его дни сочтены, тогда, перед тем как уйти…

Кален облизнул губы,

и сказал с усмешкой:

«Наверное, заберет меня с собой».

…

Кабинет.

Черная кошка Пуар прогуливалась по письменному столу.

— Постоянно твердит о том, что будет зарабатывать деньги для семьи, не может и трех фраз связать, не упомянув о семье, как трогательно, как мило, Деас, неужели ты ему поверил? Он просто хочет использовать свой якобы родственный статус, он хочет использовать эту так называемую семейную привязанность, чтобы сдерживать тебя, он сказал все это, чтобы выжить! Что, Деас, неужели ты веришь, что он говорил искренне? Или, ты обманываешь сам себя?

Деас сидел молча.

Пуар продолжала с кошачьей грацией расхаживать по столу:

— Посмотрите-ка, посмотрите, это наш достопочтенный судья Деас? Похоже, наш господин Деас действительно состарился и начал заботиться о семье, забыв о своих обязанностях. Деас, ты забыл, как убил своего сына и невестку? Почему же сейчас, перед внуком, ты не можешь этого сделать? И ведь, он у тебя не единственный!

Деас наконец посмотрел на Пуар.

Под его взглядом Пуар сделала несколько шагов назад.

В этот момент,

Деас сказал:

— Порядок… клетка.

Черные узоры, исходящие от Деаса, в мгновение ока окутали ту часть комнаты, где стоял стол, создав некую изоляцию.

— Деас, что ты делаешь? Не делай глупостей, я пытаюсь образумить тебя, я предупреждаю тебя, я помогаю тебе!

Рука Деаса, легла на спину Пуар, и надавила вниз.

— Аааааааааааааа！！！！！！！！!

Пуар издала жалобный вопль.

Затем, вопль превратился в мяуканье: 

— Мяу！！！！！！！！!

Глядя на Пуар, корчащуюся от боли под его рукой, Деас, не меняя выражения лица, спокойно спросил:

— Ты меня учить жизни будешь?

…

Сегодня в доме не было работы, Мина, Лент и Крис ушли в школу.

Кален позавтракал завтраком, который приготовила тетя Винни, спустился на первый этаж и увидел Пола и Рона, болтавших в палисаднике.

— Доброе утро, молодой господин Кален.

— Доброе утро, господин.

Рон был особенно приветлив из-за вчерашних пятисот марок.

— Пол, мы сегодня поедем? — спросил Кален.

Пол покачал головой: 

— Пока не получали никаких распоряжений.

Рон же сказал: 

— Думаю, сегодня будет приятный и спокойный день, господин Мейсон и госпожа Мэри еще не вставали.

Дядя с тетей нежились в постели, пока в доме не было работы.

— Пол, отвезешь меня в больницу? Мне нужно навестить господина Хоффена вместо дедушки.

— Конечно, господин.

На машине семьи Иммерлес было не очень удобно ездить по личным делам в другие места, но поездка в больницу была вполне оправданной.

Вернувшись в машину, которая была адом, как для живых, так и для мертвых, Кален уселся на сиденье и сказал:

— Вообще-то можно было бы купить новый катафалк.

Этот все-таки был переделанный, в настоящем катафалке посередине была выемка для гроба, по бокам — стационарные сиденья с подлокотниками, да и места было больше.

— Господин Мейсон давно хотел его поменять, но госпожа Винни не разрешает.

Пол завел машину, и катафалк выехал на Минк-стрит.

— Пол, сверни туда, поедем по переулку.

— Хорошо, господин.

Однако стоило Полу свернуть на ту дорогу, как Кален передумал: 

— Забудь, Пол, давай вернемся, поедем в больницу напрямую, не будем петлять.

— Хорошо, господин, — Пол ничуть не раздражался, характер у него, безусловно, был гораздо лучше, чем у Рона, хотя, если дать Рону чаевые, он тоже тут же становился невероятно услужливым.

Сначала Кален хотел проехать мимо дома первой любви дяди и заодно взглянуть на окно на втором этаже, но потом передумал, ведь дедушки сейчас не было в машине, и из соображений безопасности он отказался от этой мысли.

Примерно через десять минут Пол въехал на парковку больницы.

— Я подожду вас здесь, господин.

— Хорошо.

Кален вышел из машины и направился к зданию больницы.

Поднимаясь по ступенькам, он вдруг осознал, что идет навестить больного, но даже фруктов не купил.

Может, сходить купить фруктов или цветов?

Немного подумав,

Кален решил не утруждать себя. Да ну его.

— Здравствуйте, не подскажите, в какой палате господин Хоффен?

— Господин Хоффен? Подождите секундочку, я поищу.

— Спасибо.

— Не за что.

Молодая медсестра за стойкой регистрации просматривала список пациентов, то и дело поднимая глаза на Калена с легкой улыбкой на губах.

Кален вежливо улыбался в ответ, терпеливо ожидая.

Раз уж ему досталась эта красивая внешность, то приходится мириться и с теми неприятностями, которые с ней связаны. Эх.

Например, эта молодая медсестра специально тянула время, чтобы подольше на него посмотреть.

Наконец,

— Нашла, господин Хоффен в палате 301, вторая кровать.

— Спасибо.

— Не за что.

Кален поднялся по лестнице на третий этаж, 301 палата была прямо у лестницы.

Он толкнул дверь палаты, внутри стояли две кровати, на одной лежал господин Хоффен, на другой спала женщина средних лет в униформе сиделки, она тихонько похрапывала, даже не заметив, как Кален вошел.

Сиделка халтурит, Кален подошел, чтобы разбудить ее, но в этот момент, послышался голос господина Хоффена:

— У нее три работы, она очень устает, пусть еще поспит.

Кален обернулся и посмотрел на господина Хоффена, лежавшего на больничной койке, его голова была перевязана, до прихода Калена он, должно быть, читал газету, похоже, он поправлялся.

— Я узнал, что вы пришли в себя, и сразу же приехал навестить вас.

Кален, пришедший с пустыми руками, сел у кровати.

Господин Хоффен усмехнулся и сказал: 

— Ты разочарован, что я не разбился насмерть?

Кален покачал головой и прямо сказал: 

— Если бы я захотел, вы бы не доехали до больницы живым.

Господин Хоффен слегка нахмурился и с сомнением спросил: 

— Что, даже притворяться перестал?

— А что мне играть? Я Кален, просто та болезнь немного изменила меня, я ведь чуть не умер, вполне нормально, что в характере произошли некоторые изменения, разве нет?

— Мне вот любопытно, почему Деас все еще оставляет тебя в живых.

— Я же внук дедушки, как-то странно это слышать от вас.

— Ты хоть знаешь, что ты такое на самом деле?

— Я же сказал, я Кален.

Господин Хоффен задрал голову, показывая крестик на шее:

— Сними его.

— Хорошо.

Кален протянул руку и снял крестик с шеи господина Хоффена.

Господин Хоффен посмотрел на Калена, и сказал:

— Я сейчас тебе расскажу, что ты такое на самом деле.

— Как и ожидалось от профессора философии, я бы с удовольствием обсудил с вами философию.

— Возьми его!

— Что?

— Возьми крест в руки!

Кален посмотрел на крестик, только что снятый им с шеи господина Хоффена, и остался неподвижен.

— Что, боишься?

— Нет.

— Тогда возьми его, просто возьми, и ты поймешь, что ты такое на самом деле.

— Господин Хоффен, гадание — это хорошее хобби, но не стоит им слишком увлекаться, иначе это скажется на вашей реальной жизни.

— Если ты то самое существо, то, когда ты добровольно возьмешь его в руки, твоя душа будет уничтожена.

— Вы сказку рассказываете?

— Да, тогда возьми его, помоги мне закончить эту историю.

Кален засомневался.

— Чего ты медлишь? Бери же, неужели ты сам себя обманываешь? Хе-хе-хе, не понимаю, почему Деас все еще держит тебя в живых, может, он и правда постарел, настолько постарел, что…

Глаза господина Хоффена вдруг расширились, потому что он своими глазами увидел, как сидящий перед ним Кален взял левой рукой крест.

Секунда,

три секунды,

десять секунд;

полминуты;

взяв крест в руки, Кален замер.

Господин Хоффен, опираясь на кровать, попытался встать, но в этот момент Кален вдруг подался вперед и выдохнул: 

— Ха!

— Ой…

Господин Хоффен от неожиданности потерял равновесие и упал обратно на кровать, но продолжал смотреть на Калена, не веря своим глазам.

Кален бросил крестик на подушку рядом с господином Хоффеном, развел руки в стороны, покрутился, и сказал:

— Разве душа не должна была быть уничтожена? Глядите, со мной все в порядке.

— Не может быть, это невозможно! — господин Хоффен начал бормотать себе под нос.

— Отдыхайте, я еще приду к вам через некоторое время, надеюсь, к тому времени с вами все будет в порядке, — сказав это, Кален указал на свою голову. — До свидания, господин Хоффен.

С этими словами Кален вышел из палаты.

«Его душа не была уничтожена орудием очищения, неужели я ошибся? Неужели он не Иной?»

…

Спускаясь по лестнице, Кален встретился взглядом с медсестрой за регистратурой, оба улыбнулись друг другу.

Выйдя из больницы,

и спустившись по ступенькам,

Кален не пошел на стоянку к Полу, а свернул в укромный уголок больничного сада, присел на корточки, закрыл рот правой рукой, а левую руку начал бешено трясти,

— Черт… как же больно!

Встряхнув руку несколько раз,

Кален, наконец, перестал, положил левую руку перед собой и медленно разжал ладонь.

На ладони его левой руки был виден ожог в форме креста, но рана, похоже, была прижжена, поэтому кровь не текла.

Глядя на ожог,

Кален погрузился в раздумья,

и только спустя долгое время,

спросил себя:

— Так… что же я такое?