В отличие от другой особи — да и, пожалуй, любого другого известного плотоядного динозавра — она никогда не заглатывает жертву целиком, что особенно странно.
— Это же абсолютно ненормально для рептилии: поймает птицу — ощипывает перья, прежде чем съесть. Даже рыбу чистит от чешуи своими острыми когтями, будто готовит её для какого-то изысканного ужина.
— Мы все в отделе считаем, что она обладает незаурядным, почти человеческим интеллектом. Возможно, её ранее «пробуждение» напрямую связано с генами приматов, встроенными в её ДНК. Но каким бы ни был этот изменяющий фактор, этому пора положить конец. Это создает непредсказуемость.
— Доктор, её нрав, безусловно, стабильнее, чем у другой особи, но её сообразительность… она по-настоящему пугает некоторых сотрудников.
Генри У усмехнулся, коротким и сухим звуком, лишенным всякой теплоты:
— Привередливые в еде животные и правда часто умнее. Они лучше распознают яды, инстинктивно избегают рисков, у них в целом выше уровень выживания в сложной среде. Но вот неприхотливые — гораздо выносливее. Их организм учится нейтрализовывать токсины, активно вырабатывает антитела, и в долгосрочной перспективе выживаемость у них зачастую ещё выше.
Его тон по-прежнему оставался лёгким и бестрепетным, будто всё кажущееся нелогичным на самом деле было частью некой высшей, безжалостной логики, которую он один понимал.
— Умные не обязательно доживут до взрослого состояния, а выносливые — почти наверняка дотянут до конца. Вместо того чтобы тревожиться о разуме детёныша динозавра, вам всем лучше подумать об аппетите взрослой, полностью сформировавшейся особи. Ведь даже самый умный детёныш не умеет считать и не способен на стратегическое планирование, а самый глупый взрослый динозавр людей есть будет, руководствуясь одним лишь голодом и инстинктом.
На этом вопрос был окончательно и бесповоротно закрыт.
С того дня она больше не видела того молодого исследователя, его место занял новый, более молчаливый сотрудник.
Лаборатория после этого инцидента несколько дней пребывала в напряженном, подавленном состоянии, но вскоре атмосфера сменилась на показное безразличие. Никто больше не осмеливался открыто оспаривать авторитет доктора У, не решался на малейшие возражения. Они даже собирались вместе в курилке и с напускным пренебрежением высмеивали того ушедшего простака, пытаясь заглушить собственный невысказанный страх:
— Учёный, а испугался «интеллекта» динозавра… Непостижимо. Слишком много читал фантастики.
— Она всего лишь животное, высокоразвитое, но всё же животное.
— Даже с вкраплением генов приматов она приматом не станет и уж тем более человеком.
— А кто такие приматы в итоге? Шимпанзе, гориллы, обезьяны? Они, сколько ни эволюционируй, никогда не станут людьми по своей сути.
Они были абсолютно уверены в незыблемости установленного порядка: ни одно существо, даже самое умное, не способно по-настоящему пошатнуть положение человека на вершине пищевой цепи. Это была их аксиома.
* * *
На пятой неделе, когда вторая особь демонстрировала всё более тревожные признаки интеллекта, доктор У отдал новые, чёткие распоряжения, полностью менявшие программу выращивания второго детёныша.
Условия, прописанные в протоколе, оказались настолько жёсткими и бескомпромиссными, что даже видавшие виды исследователи остолбенели: «Неужели он хочет «законно и по правилам» уничтожить второй актив компании, не неся за это ответственности? Иначе зачем составлять столь сатанинскую, изощренную диету и изнурительную программу тренировок?»
Но, проглотив ком в горле, никто не осмелился высказать свои опасения вслух.
Впрочем, проницательный доктор У сразу заметил их скрытые сомнения и с притворной лёгкостью разъяснил, словно растолковывая урок непонятливым детям:
— Динозавры с гибридными генами, безусловно, чрезвычайно ценны для науки, но мы всё ещё слишком мало о них знаем. Убедившись, что первая особь стабильно развивается и с высокой долей вероятности выживет, пора использовать вторую по её прямому, изначально запланированному назначению — в качестве источника уникальных данных.
Тут же все всё поняли. Вторая гибридная особь изначально создавалась и выращивалась как страховка, как живой дубликат для первой — если та погибнет от генетического сбоя или несчастного случая, «запасной вариант» позволит спокойно отчитаться перед руководством и не остаться у разбитого корыта. Теперь же первой особи исполнилось восемь недель, и благодаря своей феноменальной выносливости и агрессии она благополучно пережила самый опасный период «вспышек генетических болезней». Её дальнейшее взросление стало практически гарантированным делом.
Раз главная, стратегическая задача выполнена, вторая особь теряет свою первоначальную ценность. Лаборатория получила карт-бланш на то, чтобы ставить на ней самые смелые и рискованные эксперименты, собирать ценнейшие, порой шокирующие данные, а затем использовать эти результаты для тонкой корректировки процесса выращивания первой, основной особи. Вторая стала расходным материалом.
— Мы поняли, доктор У, — прозвучало хором, и в голосах сотрудников послышалась облегченная покорность.
Их оперативность в выполнении нового плана оказалась поразительной: всего за три часа нашлось первое подходящее под новый, экстремальный рацион дикое животное — крупный сетчатый питон длиной около 35 дюймов (примерно 0,9 м), которого предварительно морили голодом почти неделю, чтобы сделать максимально агрессивным.
От фиксированного, предсказуемого времени кормления отказались, перейдя на абсолютно случайную и нерегулярную подачу пищи, чтобы держать «актив» в постоянном стрессе и напряжении.
Питон был изможденно голоден, естественно агрессивен и, благодаря уникальному строению челюстей, физически способен проглотить добычу в несколько раз крупнее себя. Но главное — его врожденное умение душить жертву в смертельных объятиях и значительная сила укуса добавляли молодому «активу» совершенно новые, ранее незнакомые сложности в охоте, бросая ей вызов на выживание.
Так питон, уловив своим раздвоенным языком запах своей будущей «еды», быстро и бесшумно проник в экозону, готовый к атаке.
В тот момент она отдыхала в тени. Прежде чем мозг успел отреагировать, тело уже перешло в боевой режим. Поздно осознав инстинктивный толчок, она открыла глаза и увидела питона — тот уже холодно замер в стойке, целиком нацелившись на неё.
Мозг на мгновение опустел. Казалось, она должна бояться такой «извивающейся» добычи — иначе отчего бы при встрече с ней издать неконтролируемый рёв, невиданный ранее?
Во-первых, это была ярость от вторжения на территорию.
Так же присутствовала паника от угрозы жизни.
И над всем этим — мысль: «Я должна убить то, что вызывает мой страх».
Анализируя случившееся потом, она поняла, что в тот момент почти лишилась рассудка.
Она не помнила, как атаковала и сражалась. Очнувшись, обнаружила, что добыча уже разорвана её когтями на куски, вспорота и разделана.
Голова раздавлена.
Внутренности растоптаны.
А она сама… жуёт позвонки добычи.
Она замерла, словно окоченев.
Но вскоре вернулась в обычное состояние, склонившись над трапезой, отбросив человеческие предпочтения, оставив лишь звериную суть.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|