Глава 2

Глава 2

— Заказ номер 1237 готов, подойдите к стойке.

Вовремя раздался голос из динамика, и я встала, чтобы забрать еду.

В таком настроении у меня почти не было аппетита.

Много лет назад, чтобы сохранить фигуру, я отказалась от жареной пищи.

Жирный вкус заставил меня слегка нахмуриться.

Я всегда считала, что люблю одиночество, что жизнь в уединении — моя мечта.

Она бы перебила меня: «Почему? Разве не хорошо, когда все вместе, шумно и весело? Ты не одинока, у тебя есть я, так что тебе запрещается любить одиночество».

Она всегда говорила таким властным тоном избалованной барышни, но в холодном Пекине ее слова согревали.

Я помню ее сияющую улыбку, когда она, выговаривая каждое слово, сказала мне, что ее зовут Гу Юй.

Она научила меня строкам: «Один твой взгляд средь тысяч лиц пленяет, / Краса людская, словно дар земли».

Уже в который раз я молча смотрела на экран телефона. Но даже если бы я смотрела на него сотни лет, человек на фото не обернулся бы,

чтобы сказать мне своим привычно прохладным голосом: «А Чу, тебе нужно больше улыбаться».

Я встала, убрала поднос, выбросила остатки в мусорное ведро и вышла на улицу.

— В Сычуани зимой бывает снег?

Мой ответ был: не знаю, как во всей Сычуани, но в нашей деревне снега не бывает, хотя все равно ужасно холодно, так, что сердце будто замерзает.

— Так же, как на севере?

— На севере есть отопление, а на юге нет. Мне кажется, у нас даже холоднее.

Диалог из глубин памяти, но я тогда не договорила.

Я еще хотела сказать, что зимнее утро особенно холодное.

Я должна была встать до родителей, пойти в поле, накосить травы для свиней, покормить их и начать готовить завтрак.

Так, чтобы к пробуждению брата завтрак для всей семьи был готов, а только что собранные утром яйца были почищены специально для него.

Только тогда мать могла хоть немного улыбнуться мне в этот день.

Дождь, кажется, усилился. У меня нет привычки носить зонт.

Я люблю гулять под дождем, мне нравится это чувство очищения.

Стоя на площади перед зданием автовокзала, я рассеянно смотрела вдаль и удовлетворенно улыбнулась.

Казалось, холодный дождь способен смыть любую обиду, самые болезненные воспоминания, самые тяжелые трудности — все уляжется, все станет прахом.

Но сожаление все равно остается сожалением.

Его не изменить.

Тихо вздохнув, я отвернулась и ушла из этой всепроникающей стужи.

За эти годы, хотя бо́льшую часть зарплаты я отправляла домой, у меня все же скопились кое-какие сбережения.

Разве не ради сегодняшнего дня я так отчаянно трудилась бесчисленные дни и ночи?

Родители относились ко мне не так, как к брату, но, по крайней мере, не морили голодом.

То, что я бросила учебу, было моим решением. Училась я средне, надежды поступить в университет не было.

Отец каждый день работал на стройке, мать помогала другим ткать.

Скромного дохода стало не хватать, особенно когда брат пошел в школу. У меня не было больших амбиций, и в то время я разделяла идею, что женщина должна выходить замуж и рожать детей, поэтому тяга к знаниям у меня была не сильной.

Гу Юй часто говорила, что мои взгляды из времен династии Цин, крайне консервативные.

Она любила рассказывать мне о философии. Я каждый раз слушала, ничего не понимая, но ее это не волновало, она продолжала меня «просвещать».

— Я обязательно стану очень крутым адвокатом. Если у тебя будут какие-то судебные дела, смело обращайся ко мне. Ну как, по-дружески ведь?

Но я больше никогда не смогу тебя найти.

И это называется «по-дружески»?

У меня защипало в носу. Прошло два года, а я все еще плачу.

Но она больше никогда не будет смеяться надо мной, называя меня плаксой.

Мягкое сиденье автобуса. Я слушала песню в наушниках.

«Прошли года, сколько в мире встреч и расставаний,

Юноша, мечтавший о далях, завидовал улетающим на юг гусям.

Фигуры, спешащие каждая своей дорогой, постепенно отдаляются.

Где будущее? Обыденность... Кто даст мне ответ?

Те, кто был со мной тогда, где вы сейчас?

Те, кого я любила, как вы выглядите теперь?»

Где же ты сейчас?

Я задремала.

Проснулась уже около четырех часов дня.

Неуклюжий автобус все еще полз по извилистой горной дороге.

По мере того как мы углублялись в горы, холодный воздух настойчиво проникал под одежду.

Я плотнее закуталась в пальто, надвинула шапку ниже, шарф на шее почти полностью скрывал мое лицо, оставляя видными только налитые кровью глаза.

Бессонные ночи в дороге, жесткое сиденье, выбранное ради экономии.

Я давно не испытывала такого, но ведь раньше это было нормой, не так ли?

Семь лет назад я почти 35 часов ехала на поезде в Пекин. Теперь я снова 35 часов ехала на поезде, чтобы вернуться к исходной точке.

Вроде бы ничего не изменилось, но в то же время изменилось все.

За эти семь лет, не считая этого раза, я была дома лишь однажды.

Мама каждый раз говорила: «Разве не лучше потратить эти деньги на свадьбу твоего брата? Зачем ты возвращаешься?»

Она была совершенно права. Мне действительно не было нужды возвращаться.

Дороги в глуши всегда ухабистые, по большей части грунтовые.

Автобус сильно трясло. Я видела, как человека впереди, кажется, вот-вот вырвет желчью — поистине жалкое зрелище.

Мы добрались до уездного города около шести вечера. Всепоглощающий холодный ветер и темнота окутали меня.

Я с трудом тащила свой багаж к остановке автобуса, который, по моим воспоминаниям, шел в наш поселок.

При тусклом свете в салоне автобуса я нащупала телефон, чтобы позвонить отцу.

Ведь они еще не знали, что я вернулась.

У меня не было намерения делать им сюрприз, да и ни для кого из нас это сюрпризом не было бы.

Просто в такое время без их помощи мне было бы трудно добраться домой.

Неудивительно, что отец ответил вопросом:

— Какого черта ты приехала? Говорил же, что ты — невыгодный товар. Еще и заставляешь меня тебя встречать. Я только вернулся, ты что, хочешь меня до смерти уморить? Черт возьми!

Голос звучал так, будто доносился издалека. Я давно не слышала таких грубых слов.

Помню, лет пять назад отец звонил попросить денег.

У меня тогда был старый кнопочный телефон с очень громким динамиком, и Гу Юй услышала разговор.

Она неосознанно пробормотала: «Как грубо».

Только тогда я поняла: это грубо?

Неужели это считается грубостью?

Повесив трубку, я смотрела на давно не виденные пейзажи за окном. Столько лет прошло, а здесь все осталось по-прежнему.

Тусклый свет в автобусе падал на мою сумку через плечо.

Это была старая модель сумки бренда Y, единственная ценная вещь из всего моего гардероба.

Ее подарок.

Она говорила, что я всегда хожу с хмурым лицом, одеваюсь в неизменные серые тона, как старуха.

Она учила меня сочетать одежду, водила по знаменитым торговым районам Пекина.

Попадая в такие места, я всегда чувствовала себя не в своей тарелке, поэтому часто была скованной.

Она сказала, что эта сумка создана специально для меня, и щедро подарила ее мне.

Я провела рукой по ее поверхности. Столько лет у меня была только эта сумка.

Некоторые места протерлись, хотя я берегла ее изо всех сил.

Да, даже самые дорогие вещи однажды уходят.

Вещи — да,

а люди — тем более.

— Черт возьми, какого лешего ты вернулась? Не знаешь, какие нынче билеты дорогие? В такой мороз я еще должен тебя встречать, ты кем себя возомнила?

Возможно, я очерствела или просто привыкла. Я лишь равнодушно ответила: «Наговорился? Если да, поехали».

Мотоцикл медленно ехал по ухабистой дороге.

— Ох, в такой холод, вдруг твой отец простудится! Быстро заходи в дом.

Пока мы шли, мама продолжила: «У тебя что-то серьезное случилось? Почему вернулась без предупреждения? Я купила немного закусок к рису, иди скорее ешь. У твоего брата сегодня нет выходного, он остался в школьном общежитии».

Я хотела сказать, что уволилась, но слова застряли в горле, и я произнесла: «Приехала в Чэнду по делам, заодно решила заехать».

Не желая слушать мамины причитания, я быстро поела и ушла в свою комнату.

Мою прежнюю комнату переделали в кабинет для брата, оставив только кровать.

Ничего удивительного.

Я сняла верхнюю одежду и задумчиво уставилась на брелок на сумке.

Уже много раз я словно надеялась найти на этом брелоке ее присутствие.

Увы, холодный ветер давно стер ее следы.

Ей был двадцать один год, когда я только пришла работать в ресторан ее отца.

Ей было двадцать два, когда она проходила стажировку в известной юридической фирме.

Ей было двадцать пять, когда она вместе с другом открыла свою собственную юридическую фирму.

В тот день она была очень счастлива.

Она спросила, не хочу ли я пойти работать к ней.

Я ответила, что ничего не понимаю в их деле, разве я не буду ей только мешать?

Она спросила, не дура ли я, сказав, что я могу пойти уборщицей.

Тут же добавила, что пошутила, и предложила мне стать ее ассистентом, помогать разбирать дела — это очень просто.

Она присела передо мной на корточки и, подперев щеки руками, выжидательно посмотрела на меня.

На самом деле, я очень хотела сказать «нет». Хотя она, возможно, рассердилась бы и перестала со мной разговаривать, я все равно знала, что это место не для меня.

Мне подходит самая простая работа. Я бесполезный человек.

Вот и все.

В итоге я сказала: «Хорошо».

Она, казалось, была очень рада, обняла меня за шею и сказала: «А Чу, ты самая лучшая».

Она назначила мне зарплату почти в 6000 юаней, сказав, что я этого заслуживаю.

Неужели?

Но я не хотела этих 6000 юаней.

Я хотела быть рядом с ней. Вот почему я согласилась.

Я не понимала, что это за чувство. Я знала только, что Гу Юй — очень хороший человек.