Глава 2

Меня зовут Хуа Си Юэ. Хуа – цветок, потому что моя мать любила цветы. Си – сожаление, жалость, потому что мать хотела, чтобы ее жалели. Юэ – луна, потому что мать мечтала о совершенстве, подобном полной луне.

У меня нет официальных документов, с рождения я связана только с матерью. Кроме обитателей Шуй Юнь Цзюй, никто не знает о моем существовании.

Моя мать была женой чиновника в этом небольшом городке недалеко от столицы. В те времена торговцы были людьми низкого сословия, но благодаря своей красоте она случайно попалась на глаза городскому управляющему и смогла изменить свою судьбу.

Но всякая слава мимолетна.

Жизнь после замужества оказалась для нее тяжелой. За три года у нее не появилось детей, и свекровь заявила, что если она не родит наследника, то управляющему придется взять наложницу.

Отчаянно желая ребенка, мать обошла все храмы и монастыри в городе, а затем в храме Сань Цин Гуань нашла меня, новорожденную.

Чжан Ма рассказывала, что я была хорошенькой и милой, мои глаза и брови были точь-в-точь как у матери. Меня сразу же посадили в карету и увезли.

Обычно, когда в богатых семьях находили подкидышей, их судьба была предрешена – стать служанками или работниками.

Но из-за моей внешности мать не хотела, чтобы я, как и она, чувствовала себя униженной в этом доме. Она хотела, чтобы я жила достойно и с комфортом, и лучший способ для этого – признать меня своей дочерью.

Однако в глубине души она не могла смириться с тем, что после стольких молитв нашла только девочку.

Она верила, что мое появление – знак свыше, и не хотела плохо со мной обращаться, но боялась, что из-за меня боги не дадут ей сына.

После долгих раздумий она попросила Чжан Ма под предлогом поездки навестить родных тайно отвезти меня в этот дом на юге города.

Она планировала обдумать, как устроить мою жизнь в будущем, но это обдумывание затянулось на пятнадцать лет.

Получается, я видела мать только один раз в жизни. После этого она обеспечила мне достойную и роскошную жизнь, но до самой ее смерти мы больше не встречались.

Дом, в котором я живу, называется Шуй Юнь Цзюй. Он небольшой, но изысканный, каждое дерево и цветок посажены по желанию моей матери. Она воплотила в жизнь все свои представления о девичьей обители.

Мне здесь очень комфортно. Каждый раз, когда Чжан Ма и мать Чунь Тао вспоминали о моей матери, они говорили, что мне очень повезло встретить такую замечательную женщину.

Раньше я была немного неблагодарной и в глубине души таила обиду, по крайней мере, до пятнадцати лет.

Потому что мать никогда не разрешала мне выходить за ворота.

Она не хотела меня ограничивать, просто не могла решить, как представить меня миру.

Сначала она хотела сделать меня своей приемной дочерью и велела Чжан Ма учить меня благодарности.

Потом, когда у матери так и не родился собственный ребенок, а у наложницы городского управляющего родился сын, я стала «будущей невесткой», которую взяли в дом жениха в детстве. Мать изо всех сил старалась забрать этого мальчика к себе, а я должна была стать идеальной женой для него.

Меня учили, как поддерживать мужа, почитать свекровь и свекра, вести домашнее хозяйство.

Но мать не смогла забрать мальчика, и тогда она решила вырастить меня как родную дочь, чтобы я заботилась о ней в старости.

Меня стали обучать всем премудростям жизни знатной девушки, и мать начала писать мне письма, чтобы наладить отношения.

Она хотела, чтобы я стала настоящей леди, удачно вышла замуж и принесла ей почет и уважение. Для этого она даже начала готовиться к пышной церемонии моего совершеннолетия.

Но, как это часто бывает, судьба распорядилась иначе. Городской управляющий был обвинен в заговоре, все мужчины в семье были казнены, а женщины отправлены в ссылку.

У матери был шанс спастись, но она предпочла смерть.

В своем последнем письме она написала, что наконец-то победила.

Так я и осталась в Шуй Юнь Цзюй.

*

Я сидела на втором этаже беседки, смотрела в окно, слушала ветер и пила чай. Весенний холод проникал сквозь открытые окна, я куталась в лисью шубу, грела руки у жаровни, а рядом стояли две большие жаровни с горящими углями, даря немного тепла.

Такая жизнь казалась излишне роскошной и капризной, но меня это не волновало – у меня было много денег, я могла себе это позволить.

Мать оставила мне большое состояние. Когда-то я случайно спасла от голодной смерти Суй Син. Она оказалась гениальной торговкой и за эти годы приумножила мое состояние.

Мне не нужно было беспокоиться о хлебе насущном, и это избавляло меня от многих тревог.

Это было и счастье, и несчастье одновременно. Не зная трудностей, я, как нежный цветок, оказалась слишком слабой. Одни только отношения с Сяо Янем едва не сломили меня.

В последнее время я часто сидела здесь по полдня, пытаясь понять, что нам делать дальше.

Мои мысли уносились в прошлое, и я приходила в себя только с наступлением сумерек.

Суй Син, сталкиваясь с трудностями, всегда говорила себе: «Нет непреодолимых препятствий, потому что я никогда не боялась трудностей. Преодолев бесчисленное количество препятствий, я обрела бесчисленное количество мужества».

Она говорила, что ее настоящее – это результат ее прошлого, поэтому будущий выбор часто скрыт в прошлом.

Я изо всех сил пыталась вспомнить, делала ли я когда-нибудь самостоятельный выбор.

И вспомнила.

Когда семья городского управляющего пала, матери не стало, слуги разбежались, Чжан Ма тоже больше не появлялась. Все, кто знал о моем происхождении, исчезли.

Сначала я чувствовала горе и страх, а потом – тайную радость. Мне казалось, что, потеряв оковы, я обрету свободу.

Я решила уйти, посмотреть на мир.

Я полдня собирала вещи, но стоило мне подумать об уходе, как я вспоминала о незаконченных делах, и снова принималась за уборку, совершенствуя и выбирая.

В конце концов, через пять дней я наконец-то бросилась к двери.

На улице раздавались крики уличного торговца, продававшего леденцы на палочке. Две монеты за штуку. Несколько детских голосов спорили, какой леденец вкуснее.

Я знала, как они выглядят по книгам, но никогда их не пробовала.

Мать всегда воспитывала меня как благородную девушку.

А благородные девушки не едят леденцы на палочке.

Внезапно мне в голову пришла мысль: «В книгах говорится, что они кисло-сладкие, но какая именно кислота, какая именно сладость?»

И тут меня охватила паника.

Одна дверь – два разных мира.

Раньше мать планировала всю мою жизнь: быть чужой, быть приемной дочерью, быть невесткой, быть родной дочерью.

Вот и все возможные варианты для женщины.

В лучшем случае кто-то живет в роскоши, а кто-то в заботах о хлебе насущном.

Но в конечном итоге удел женщины – это дом и семья.

Я оглянулась на Шуй Юнь Цзюй. Это был прекрасный дом с изысканным садом, камнями, водой и цветами.

Уйти, скитаться в поисках свободы… Не говоря уже о том, что если мне не повезет, моя судьба будет печальной.

Даже если повезет, и я обрету свободу, то все равно в конце концов выйду замуж, рожу детей и окажусь в другом доме.

Будет ли тот дом лучше этого?

Я колебалась, целый день просидела у двери, размышляя, а потом взяла свой узелок и вернулась в свою уютную спальню.

С тех пор я больше не хотела уходить.

*

Не уходить… Придя к такому решению, я на мгновение застыла, а потом позвала Чунь Тао выпить.

Сегодня Чунь Тао была одета в платье, перешитое из одежды кочевников. Она сказала, что сейчас все женщины так одеваются, чтобы выглядеть свободно и независимо, как мужчины.

Я улыбнулась и сказала, что ей очень идет.

— Правда нравится? — радостно спросила Чунь Тао. — Среди одежды, которую прислал господин Сяо, есть такое же платье. Хочешь примерить?

Я поджала губы и отказалась: — Мне нравится, как оно смотрится на тебе. А я люблю традиционные женские платья – мягкие, струящиеся. В них я чувствую себя так, словно парю. Удобно и приятно.

Чунь Тао кивнула: — Конечно, тебе они очень идут.

В тот вечер мы с Чунь Тао, как обычно, напились.

Когда я пьяна, во мне просыпается смелость, мысли становятся яснее, и я могу говорить четко и связно.

А Чунь Тао, напившись, плачет, а потом ругает всех и вся, ругает мужчин за бессердечие и любовь за переменчивость.

Я, склонившись над столом, засмеялась: — Раз у тебя еще есть силы ругаться, значит, ты не смирилась. Три года прошло, пора бы уже успокоиться. Лучше потрать эту энергию на поиски кого-нибудь нового. Я дам тебе денег, съезди куда-нибудь.

Чунь Тао помолчала, допила вино из кувшина и посмотрела на меня: — Мы договорились вместе встретить старость. Ты уйдешь – я уйду, ты останешься – я останусь. Хуа Си Юэ, я давала клятву, не испытывай судьбу.

— Не буду, — я продолжила пить. — Говорят, сейчас женщины любят ветра севера, дожди юга, путешествуют по миру и наслаждаются свободой.

— Чунь Тао, мы разные. Не нужно замыкаться в этом доме из-за меня, я этого не заслуживаю.

Чунь Тао фыркнула: — Сентиментальности… Нам по двадцать восемь, полжизни позади, мы обе прекрасно понимаем, что происходит. Никто никого не предавал. Одним словом, если ты решишь уйти к господину Сяо, я буду присматривать за домом. А если останешься, то мы вместе встретим старость.

Я хотела еще ее уговорить, но Чунь Тао рассердилась: — Другие, другие! Почему я должна быть как все?! Чушь! То, что я не могу иметь детей – моя проблема, и то, что я не хочу путешествовать по миру, как все, – тоже моя проблема! Свобода… К черту свободу! Я буду жить так, как хочу, вот это и есть свобода! — Сказав это, она снова разрыдалась. Чунь Тао была совершенно пьяна.

Я вздохнула. Что ж, не навязывай другим то, чего не хочешь сам. Впереди еще много времени.