Глава 2 (Часть 2)

Чжоу Ичуань приготовил рисовую кашу с морепродуктами и запеканку из тыквы, трески и яиц.

Чтобы хорошо выглядеть на экране, Цзян Мяо постоянно сидела на диетах и голодала. Но последний раз она нормально поела почти сутки назад. Еда давно переварилась, и сейчас ее желудок был пуст. Ароматы, доносившиеся из кухни, еще больше разжигали ее аппетит.

Цзян Мяо все еще ломала голову, как бы ей присоединиться к трапезе, когда Чжоу Ичуань попросил ее помыть две пары палочек и тарелок. Обычно она бы не стала его слушаться, но сегодня быстро согласилась: две пары — значит, одна из них для нее.

Они сели за стол друг напротив друга. Хотя посуду мыла Цзян Мяо, кашу разлил по тарелкам и принес Чжоу Ичуань. Запеканку он тоже поставил рядом с Цзян Мяо. Она вежливо поблагодарила его.

— Я просто сварил слишком много, — равнодушно ответил Чжоу Ичуань. — Жалко выбрасывать.

Цзян Мяо поджала губы, про себя обругав его за неблагодарность.

Она съела всю кашу и половину запеканки. Блюда были легкими, так что можно было не бояться за фигуру. Цзян Мяо вызвалась помыть посуду — совесть не позволяла ей просто поесть и ничего не сделать.

Чжоу Ичуань ничего не сказал и поднялся в кабинет. Когда Цзян Мяо закончила с уборкой, он, похоже, тоже закончил работать. Они снова встретились в коридоре.

В пять утра в Бэйчэне небо уже не было таким темным, словно темно-синий цвет разбавили водой. Из окна был виден тихий ночной пейзаж, окутанный легкой дымкой. Неподалеку виднелась река, и в некоторых окнах небоскребов делового центра все еще горел свет.

Чжоу Ичуань был человеком, который жил строго по правилам. Например, если бы он играл в игры, то обязательно соблюдал бы все правила. Даже если он и не играл в игры.

Воспитание, полученное с детства, научило его следить за своим внешним видом и манерами. Он считал это проявлением уважения к другим. Даже дома Цзян Мяо чаще всего видела его в строгой одежде. Казалось, он позволял себе расслабиться только в своей комнате, переодевшись в пижаму. Без привычной холодности, он становился более мягким.

Впервые она увидела его в пижаме много лет назад. Они тогда были еще детьми, учились в средней школе. Она так хорошо это помнила, потому что это событие действительно врезалось ей в память.

Цзян Мяо была трусихой, и поэтому, столкнувшись с проблемой, она сначала пыталась убежать, а не решить ее. В тот день ее родители поссорились. Когда два сильных человека сталкивались, это всегда заканчивалось скандалом. Никто не хотел уступать.

Ссора началась в десять вечера и продолжалась до полуночи. Цзян Мяо так испугалась, что вся дрожала, и в конце концов тайком выскользнула из дома.

Она спряталась в переулке, решив вернуться, когда ссора закончится. Но, пока ждала, уснула.

Когда она проснулась, небо стало светлее. В тишине ночи рядом с ней стоял кто-то. Он стоял, и в ее памяти он всегда был высоким и статным. Как сосна, стойкая и гордая, но молчаливая. Поэтому, хотя он всегда был рядом с ней, в поле ее зрения, она редко обращала на него внимание из-за его молчаливости. В ее яркой юности он не оставил глубокого следа. Он был как дерево — не любил говорить.

Она сидела на сквозняке, но он закрывал ее от холодного ночного ветра. Он был в пижаме, выражение его лица было таким же спокойным, как всегда, но взгляд — мягче. Неизвестно, как долго он здесь стоял. Увидев, что она проснулась, он просто сказал:

— Я провожу тебя.

Цзян Мяо не двигалась.

— Ноги затекли? — спросил он, глядя на нее сверху вниз, словно понимая все без слов.

— Да, — кивнула она.

В итоге Чжоу Ичуань отнес ее домой на спине. Позже она узнала, что ее родители, поссорившись, вдруг обнаружили, что ее нет. Они обыскали весь дом, но не нашли ее, запаниковали, вызвали полицию, подняли на ноги всех соседей. В том числе и семью Чжоу, которая жила неподалеку.

— Спасибо, — поблагодарила она Чжоу Ичуаня, когда он довел ее до дома.

Он промолчал и ушел. Тогда она не обратила внимания на странность: человек, который всегда так заботился о своем внешнем виде, даже перед концом света наверняка привел бы себя в порядок, а тут вышел из дома в пижаме.

Ее мысли вернулись в настоящее, в коридор дома. Юный Чжоу Ичуань в пижаме из ее воспоминаний никак не совпадал с тем, кто стоял перед ней сейчас. Он стал выше, черты лица — более четкими. Более зрелым и более холодным.

Он действительно был человеком правил. Даже в этом браке без любви, даже после того, как Цзян Мяо сказала, что хочет все упростить и просто расписаться, он настоял на соблюдении всех традиций, начиная с написания брачного договора и обмена подарками. Словно без этих этапов игра не могла продолжаться.

Хотя он стоял рядом со своей дверью, он не входил, а смотрел на нее. Под его спокойным, пристальным взглядом она чувствовала, что он ждет, когда она заговорит первой. Вспомнив, что он только что приготовил ей кашу, Цзян Мяо вежливо помахала ему рукой:

— Спокойной ночи.

Она вошла в комнату и, закрывая дверь, услышала тихий мужской голос из коридора:

— Спокойной ночи.

Она проспала довольно долго и проснулась от звонка агента. Казалось бы, все проблемы были решены, после разговора с Чжоу Ичуанем У Кунь согласился на мирное урегулирование. Но прошло всего три дня, и он передумал.

Впрочем, это было в его стиле. Агент узнала из надежного источника, что У Кунь уже передал видео и медицинское заключение СМИ, и они ждали подходящего момента для публикации. Говорили, что рекламные агентства уже подготовили статьи.

— В этот раз все серьезнее, чем раньше. Это уже вопрос закона. Если все подтвердится, тебя признают проблемной актрисой.

В последнее время было немало случаев, когда проекты срывались из-за проблем с актерами, поэтому продюсеры стали очень осторожными в выборе. Даже если официального запрета на съемки не будет, одно только публичное заявление фактически положит конец ее карьере. Никто не рискнет ее нанять.

Агент предложила ей лично извиниться перед У Кунем, проявить искренность. Возможно, это изменит ситуацию. Цзян Мяо не считала себя виноватой:

— Это он первый начал распускать обо мне слухи.

— Но ты его ударила, это факт.

— Пусть тогда запретят мне сниматься. Извиняться я не буду, — упрямо заявила Цзян Мяо.

— Что для тебя важнее: твоя гордость или твое будущее? — в отчаянии спросила агент.

— Гордость, — без колебаний ответила она.

Она терпела выходки У Куня уже давно. Он пользовался тем, что его покровительница была инвестором, и постоянно устраивал на площадке беспредел. Не говоря уже о том, что он открыто и завуалированно домогался молодых актрис. Те, у кого не было связей, боялись его обидеть и молчали. Цзян Мяо несколько раз заступалась за них, и с тех пор у них с У Кунем была вражда.

— Я лучше уйду из профессии, чем буду извиняться перед этим подонком.

Агент готова была примчаться к ней домой и встряхнуть ее как следует. Дело принимало серьезный оборот, а она все еще держалась за свою гордость. Агент провела уже несколько совещаний, но решения так и не нашла.

Цзян Мяо все еще хотела спать. Она что-то невнятно ответила, повесила трубку, накрылась одеялом с головой и снова уснула. Агент, в отличие от нее, не могла позволить себе такую беззаботность. Она обзванивала всех, кого могла, пытаясь найти выход из ситуации. Но замять дело не получалось. Хотя позиция Цзян Мяо была четкой — никаких извинений, пусть лучше запретят сниматься, она готова уйти из кино, — сейчас она была самой прибыльной актрисой компании, и половина стоимости акций компании была ее заслугой. Компания, конечно, не хотела ее терять и делала все возможное, чтобы ее защитить. Раз Цзян Мяо отказывалась связываться с У Кунем, агенту пришлось делать это самой. Но как только он услышал ее голос, сразу бросил трубку. Даже не попытался сохранить лицо.

Агент сидела в полном отчаянии.

— Если ничего не получится, придется устроить публичную перепалку. Он ведь тоже не святой, — предложил отдел по связям с общественностью в качестве последнего средства.