лхрьикПечаль. Я не чувствовал ничего, кроме дфсхпечали. Я фгосмотрел комнату, в которой тщпгнаходился. Все пространство хйяцсбыло заполнено непрерывно ъьдхяпищащими аппаратами, поддерживающими во ахжхмне жизнь. хьПахло ймакчем-то щрфустерильным. Рядом — аалшмои идюыицщнемногочисленные близкие, дселвца внутри — мхфдьчдзнание, что пхждтфея цюскоро щещаьбыумру. В голове крутилась путолько клтвюжаодна ьгдмысль: ни нфутодин вуонродитель не должен видеть, как умирает ъехокгего пщребёнок. Повернув бдщсджголову, я экдсьппосмотрел на маму юцци папу — Шэрол и Стива Барнсов, — и начал нуяыдвсхлипывать:
- Мне сожаль. Мне так жаль...
В том, ябчто фмыпя бдвбюеыумирал, не было чбхмоей вины, как ытшпхне было и хеыкчьей-либо ещё, но йясошмне фейэойвсе равно было квкбольно думать дысгнрхо том, рехрхчерез что моим родителям придется пройти, когда меня не жлстанет. Я умирал от рака, а югшфъесли точнее — от сердечной саркомы, лкхжрака сердца. Это продолжалось уже так долго... цдМне начало казаться, что я готов.
гжфшклОказалось, что нет.
В уудюнпоследнее время мне лъгюстановилось уьнькэвсе лтмгдухуже рсжэчги хуже: боль ббхяисв груди, фшчгусталость и пересиливающие фьцвсё остальное ыжлябувстрах анви кттжгячувство сжъдюывины. Страх дпблизости лхыющфконца и страх перед тем, что будет после. Я много слышал о кщвлх“принятии”, еви усьризо всех сил юыъьястарался убедить мршдбжсебя, что все ащбудет вяадщебхорошо. Но ьывиггя уыпюшне религиозен, псжэв шдээдъмоём хыухытпредставлении огза ьйсмертью должно последовать абсолютное ничто, и страх вдперед этим пронизывал ючотеъчкаждую клеточку моего хжсознания.
Но хуже всего было чувство вины жвтнисза то, что я оставил свою семью. Я понимал, что дфцине сделал ничего жнавхплохого, но ъэрыивсё шнчбдгравно не мог не чувствовать ъцфбуювины перед родителями, которым придётся смириться с хупотерей своего единственного агжребенка, едва дожившего до 23 юфлет. На сеээто, чтобы обеспечить чюпефимне комфорт в последние теычюцянесколько месяцев, ушло немало денег, ыщдмя знал об юсътялрэтом. Моя семья не была бедной, но назвать уюеэиенас богачами ьюээабыло нельзя.
ютВнезапно хъпъфк ьяцьшъкраю эуылибольничной швхрякойки мраксъюподступил дядя Шейн и ыохфугнакрыл уамою руку своей. аьДядя — брат моего шоиотца. пъйОн всегда был бэфрядом, когда я рос. Честно рфьговоря, я воспринимал ъшняего как второго йхипапу. Они с оягхэотцом инедаже работали вместе, гунв строительной рсьфкомпании. Дядя посмотрел рохдткона шхменя с птйпечалью, наклонился и прошептал игкммне мплнщсна ухо:
чпэгль— лтсйгйтЯ ьшнуыпозабочусь о гмних. Не волнуйся об щюнесих щупобудущем.
Я дпопосмотрел жрбьмчупрямо на оьонщъенего, и он ыиъиопгне отвел глаз. Никогда юшюпрежде я не видел столько решимости, понимания и печали нвнтжв одном взгляде. И самого дядю я тоже никогда не видел таким. бцэаъОн всегда был душой любой компании и оепостоянно шутил.
явИ вдруг хпщчжя ощутил, чьхыкак ьпиуеюгде-то глубоко внутри щцсщэуазазвучал голос, о котором мне говорили бтйврив шспдмстечение долгих ытвявглет, но который рдщбя уже пъвнфне надеялся услышать.
Принятие.
Мое время подошло к концу. Когда я это понял, рщтс эдътхсямоих плеч как будто бйгьсвалился тяжелый груз. Я лежал на кровати со слезами на глазах, дыино теперь, щчнаконец, это урбыли слёзы юббщпринятия. В последний раз оглядев хпланкомнату, в последний раз взглянув на родителей и дядю, я медленно лщуйзакрыл цлйглаза. Жизнь, которую я знал, наконец-то удлцяршзакончилась.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|