Глава 17

Глава 17

Се Хуайсун проигнорировал вошедшую служанку и нахмурившись, переспросил: — Кто сказал, что я ее выгоняю?

Се Жухуэй резко остановился: — Вы… разве вы не выгнали ее? Она сидит одна в саду, я подумал, что она и вас разозлила, я…

Его голос становился все тише.

Се Хуайсун не обратил внимания на эти самонадеянные глупости и посмотрел на вошедшую пожилую служанку. Это была та самая, которую он поручил заботиться о Су Цун.

— Что случилось? — небрежно спросил он.

— Юная госпожа уже два часа сидит в саду, кажется, расстроена. Скоро обед, может, позвать ее? — спросила служанка.

Се Хуайсун усмехнулся: — Вот так великодушие. Отправить ее в школу — все равно что лишить жизни. — Сказав это, он улыбнулся: — Ладно, иди готовь обед, я сам ее позову.

Неожиданно увидев эту сцену, Се Жухуэй застыл, а его мать потеряла дар речи.

Мать и сын протерли глаза, не веря, что правильно истолковали выражение лица Се Хуайсуна.

Улыбнулся? Только что дедушка улыбнулся?

Это любящее выражение… он и правда выглядел как дедушка!

Се Жухуэй готов был сквозь землю провалиться. Неужели он опять сморозил глупость?

Что он там говорил? Что Ван Цюэцюэ разозлила дедушку и была выгнана? Наоборот, это дедушка, должно быть, вывел Ван Цюэцюэ из себя, вынудив ее искать утешения в саду!

Как такое могло произойти? Дедушка же не любит детей! Разве он не равнодушен к семейным узам и всегда холоден со всеми младшими членами семьи Се?

Он видел дедушку от силы пару раз в год, и дедушка относился к нему хуже, чем к подчиненным в компании.

Оказывается, дедушка тоже может, как и другие дедушки, выглядеть таким добрым и любящим…

Се Жухуэй испытал смешанные чувства.

А на его мать словно вылили ушат холодной воды. Она сидела, как изваяние, не двигаясь.

— Так вот ты где, искала тебя, — раздался за дверью звонкий голос с оттенком беззаботности и дерзости. Даже по одному голосу можно было понять, что это настоящая бунтарка.

Бунтарка Су Цун, вальяжно расхаживая, вошла в комнату, игнорируя присутствие Се Жухуэя и его матери. Она посмотрела на старика, который делал вид, что пьет чай.

Се Хуайсун кашлянул, не желая, чтобы эти двое поняли, что он даже не удостоился звания «дедушки» и был отвергнут.

Прежде чем Су Цун успела что-либо сказать, он поспешил произнести: — У тебя будет достаточно времени поговорить со мной во время обеда. Сейчас у меня гости.

Су Цун, скрестив руки на груди, прислонилась к стене и великодушно сказала: — Ладно, тогда я пойду.

— Подожди, — сказал Се Хуайсун. — Останься, нужно еще один вопрос решить.

Су Цун подошла к дивану напротив него и села, поторопив: — Давайте побыстрее, мое время дорого.

Се Хуайсун усмехнулся.

Этот короткий обмен репликами между дедом и внучкой окончательно ошеломил мать и сына.

В тот день они мельком видели Су Цун через окно машины и не успели как следует ее рассмотреть. Теперь, увидев ее полностью, они были поражены исходящей от нее аурой и не могли вымолвить ни слова.

В ней не было ничего общего с той девочкой на фотографии. Она совершенно не походила на ребенка, который, как они себе представляли, вырос в бедности и ничего не видел в жизни.

Ее безразличный взгляд, непринужденность и спокойствие в каждом движении создавали впечатление, будто именно она была хозяйкой в этом доме.

Она больше походила на ребенка, выросшего рядом со стариком, чем на недавно вернувшуюся наследницу семьи Се. Иначе откуда у нее эта аура власти, так похожая на ауру Се Хуайсуна, которая вырабатывается годами пребывания на вершине?

— Это твоя родная мать и брат, — небрежно представил Се Хуайсун Су Цун, указывая на мать Се и Се Жухуэя. — Думаю, ты и сама догадалась.

Су Цун приподняла бровь и, окинув мать Се и Се Жухуэя таким же безразличным взглядом, как у Се Хуайсуна, фыркнула: — Виделись.

— Десять месяцев беременности — это тяжело, — вдруг сказал Се Хуайсун. — Как бы то ни было, ты не можешь этого отрицать.

Мать Се слегка расширила глаза и удивленно посмотрела на главу семьи.

Су Цун сидела и ждала продолжения.

Се Хуайсун немного замялся, а затем спросил: — Она хочет забрать тебя домой, чтобы вы жили вместе. Ты хочешь остаться здесь или поехать с ней?

Мать Се открыла рот, чтобы что-то сказать, но Се Хуайсун остановил ее взглядом: — Сейчас не время тебе говорить. Я спрашиваю ребенка.

Отведя взгляд от матери Се, он снова посмотрел на Су Цун, стараясь выглядеть уверенно.

Су Цун вдруг рассмеялась и сказала: — Зачем спрашивать? Хотя решение родить ребенка было ее собственным, и, в лучшем случае, в этом участвовал еще какой-то мужчина, взрослые люди должны нести ответственность за каждое свое решение. По идее, я не должна отвечать за последствия их выбора. Но, действительно, ей было достаточно тяжело, когда она меня родила. Если ей придется еще и воспитывать меня, это будет слишком жестоко. Я не могу быть такой бессердечной, тетя У, вы согласны?

Она посмотрела на пожилую служанку.

Служанка опешила. Хотя было очевидно, что юная госпожа говорит с сарказмом, эти слова, услышанные посторонним, могли шокировать.

Даже если бы юная госпожа просто пожаловалась, служанка не растерялась бы так. Она бы без колебаний осудила родную мать юной госпожи, которая не только не проявила ни капли тепла и раскаяния при встрече с родной дочерью, но и в каждом слове и жесте выражала презрение. Это высокомерие чувствовалось издалека.

Но юная госпожа была сильной девочкой и не показывала свою печаль.

Возможно, именно поэтому она произнесла такие слова, чтобы скрыть свое разочарование и боль.

В конце концов, это ее родная мать. Она думала, что ее адская жизнь наконец закончится, и она вернется к любящей матери, но столкнулась с таким холодным приемом.

Подумав об этом, служанка почувствовала еще большую жалость к Су Цун. Она посмотрела на мать Се и покачала головой: — Я не разбираюсь в других вещах, но знаю, что нет детей, которые не привязаны к матери. Юная госпожа, не расстраивайтесь так сильно. Хотя прошло больше десяти лет — это много, но и мало. Теперь, когда вы вернулись, господин Се позаботится о вас, и вас больше никто не обидит. Пусть другие вас не любят, но здесь вас любят.

Лицо матери Се окаменело. Она неестественно произнесла: — Тетя У, вы говорите так, будто Цюэцюэ будет плохо со мной. Папа уже в возрасте, а образ жизни Цюэцюэ за эти годы сильно отличается от нашего. Я боюсь, что совместная жизнь с папой будет ему в тягость.

Теперь она не могла отказаться от Су Цун, ее поставили перед фактом. Только продемонстрировав желание вернуть дочь, она могла хоть как-то улучшить свое положение в глазах Се Хуайсуна.

К этому моменту она поняла, что Се Хуайсун забрал девчонку в семью Се не для того, чтобы помочь младшей ветви семьи или сохранить лицо семьи. По крайней мере, не только для этого.

Подумав об этом, она добавила: — Папа, я знаю, что вы переживаете за внучку, но я ее родная мать! Пожалейте меня, я действительно осознала свою ошибку. Разве я не хочу поскорее вернуть свою родную дочь? Зная, как она страдала, я переживаю за нее еще больше, чем вы.

Тетя У фыркнула: — Я прожила больше шестидесяти лет, но впервые слышу, чтобы так переживали за ребенка.

Проработав рядом с господином Се много лет, она стала практически членом его семьи и переняла его характер. К тем, кто ей не нравился, она не проявляла ни капли доброты.

Мать Се, очевидно, знала, что тетя У, проработавшая в семье Се много лет, имела перед стариком больший вес, чем они, так называемые младшие члены семьи. Она неуверенно попыталась оправдаться: — Материнская любовь — это естественно, зачем мне притворяться?

Се Хуайсун холодно посмотрел на нее, усмехнувшись про себя. Он не хотел разоблачать эти жалкие трюки, это было бы ниже его достоинства.

Сейчас его интересовала только реакция Су Цун.

Су Цун с недоумением посмотрела на них. О чем они спорили? Какая любовь и переживания?

Она чуть не захватила всю галактику, зачем ей чья-то жалость?

Взглянув на худое личико Су Цун, пожилая служанка еще больше возмутилась: — Конечно, материнская любовь — это естественно, но кто знает, о каком ребенке эта госпожа так печется.

Заметив недовольство в глазах Се Хуайсуна, мать Се запаниковала и разрыдалась. По ее ухоженному, красивому лицу покатились слезы. Заплаканными глазами она посмотрела на Су Цун: — Цюэцюэ, пожалей маму, пожалуйста. Мне действительно больно от того, что тебе пришлось пережить. В будущем…

— Подождите, — Су Цун подняла руку и с недоумением спросила: — Простите, можно вас прервать, госпожа?

Мать Се непонимающе посмотрела на ее спокойное и дерзкое лицо.

Су Цун, приподняв бровь, медленно произнесла: — Семья, которая не может выложить десять миллиардов, вряд ли имеет право жалеть меня, не так ли?

Мать Се: — ?

Се Жухуэй: — ? Ван Цюэцюэ, что ты несешь?!

Су Цун не скрывала своего презрения: — Десять миллиардов тебя так напугали? У тебя слишком узкий кругозор.

Се Жухуэй чуть не лопнул от злости.

Се Хуайсун сделал вид, что ему надоело: — Хватит, я просил тебя сказать, с кем ты хочешь остаться, а ты несешь какую-то чушь. Говори по-человечески!

Он уже догадывался об ответе Су Цун и торжествовал, что эта трудная, дерзкая девчонка наконец согласилась жить с ним.

Мать Се тоже занервничала. Вдруг ей очень захотелось, чтобы Су Цун вернулась к ней, хотя это казалось маловероятным.

Старик заботился об этой девочке гораздо больше, чем они могли себе представить. Если бы ей удалось вернуть дочь, то, возможно, старик, любя ее, стал бы лучше относиться и к младшей ветви семьи.

По сравнению с благосклонностью Се Хуайсуна, ее неприязнь к Су Цун отошла на второй план.

Мать Се изо всех сил старалась выглядеть жалкой и несчастной, надеясь растрогать свою родную дочь.

В гостиной повисла короткая тишина. Обе стороны с напряжением ждали ответа.

И тут Су Цун небрежно сказала: — Ладно, скажу прямо. Не утруждайтесь, я ни с кем из вас жить не буду. Я перееду куда-нибудь поближе к школе.