Глава 19: Фаньвай 2

В тот день, когда Дань Чжу отправился в мир смертных проходить испытания, Повелитель Судеб Сымин уже расписал ему не менее сотни жизней, полных невзгод. Надо сказать, этот Повелитель Судеб был весьма злопамятным. Раньше тот лис, полагаясь на своё родство с Небесным Императором и власть над брачными узами, руководствовался лишь тем, что он называл «истинной любовью», и тем самым нарушил судьбы множества смертных. Теперь же пусть он сам сполна вкусит этой своей «истинной любви».

В первой жизни он родился старшим сыном от наложницы императора вассального государства Хуайлян. Его мать была простой служанкой из княжеского дворца. К несчастью, законная супруга отца, ставшая императрицей, была чрезвычайно ревнива. После восшествия отца на престол мачеха под предлогом неуважения к ней заточила его мать в Холодный Дворец. Императрица была дочерью Великого Наставника, и отец, только взойдя на трон и опасаясь власти тестя, не заступился за мать. Отец даже не знал о его существовании.

Лишь когда ему исполнилось семь лет, слуга из дворца случайно обнаружил его, и только тогда отец узнал о сыне. Чтобы уравновесить влияние императрицы, отец с готовностью признал его, записав на имя покойной наложницы Синь из рода Лю, тем самым полностью стерев память о его настоящей матери. Его поселили во дворце Вэньцин, где раньше жила его мнимая мать.

К тому времени у императрицы уже был законный сын Цзин Жуй. Она ненавидела этого незаконнорожденного отпрыска, отнявшего у её сына статус первенца. Ежедневные утренние и вечерние приветствия превратились в пытку: его постоянно наказывали, заставляя стоять на коленях или запирая в покоях. Из-за отношения императрицы никто во всём дворце не смел ему помочь, включая отца. Даже слуги во дворце Чэньцянь жили лучше него.

Так прошло пятнадцать лет. Принц Сюань, Цзин Жуй, уже прославился на всю Поднебесную как Бог Войны, и только тогда отец вспомнил о нём и пожаловал титул — всего лишь князя второго ранга, да ещё и с уделом в далёком пограничье Бяньцзян. Он подумал, что прожить так жизнь в мире — тоже неплохо. Но его невеста предпочла стать наложницей наследного принца, подстроив всё так, чтобы разорвать помолвку.

Беды на этом не закончились. Род его матери был ложно обвинён людьми Великого Наставника в измене, и его самого, как соучастника, бросили в темницу, где он и умер в заточении.

Во второй жизни он был красным лисом в горном лесу. По счастливой случайности он обрёл человеческий облик, но стал женщиной. Путешествуя по миру людей, она влюбилась в молодого господина из купеческой семьи Цао. Они были неразлучны, пока в брачную ночь, выпив отравленного вина, она не обратилась в лису. Это повергло в ужас всех домочадцев. Бабушка её мужа не выдержала потрясения и отправилась на запад на журавле — свадьба обернулась похоронами.

Глава семьи Цао тут же приказал схватить её и посадить в клетку. Она в слезах умоляла мужа, но получила в ответ лишь острый нож. На следующий день беспринципный даос заявил, что в день похорон старой госпожи нужно принести её в жертву и окропить могилу её кровью, чтобы усмирить обиженный дух и обеспечить спокойствие дому Цао. Так её жизнь оборвалась от острого клинка, не оставив даже целого тела. Её мех в глазах этих смертных был ценным материалом для одежды, а семья Цао, будучи купеческой, не упустила такой выгоды. Так закончилась её короткая жизнь.

В третьей жизни он наконец родился в богатой семье. Но и это не принесло радости. Враждебный клан разорил его семью. Семья невесты, увидев это, расторгла помолвку и породнилась с другим знатным родом. Он стал посмешищем всего города и почти не смел выходить из дома.

Четвёртая жизнь, пятая, шестая… Почти все были похожи: разорение семьи, семейный позор и скандалы, разорванные помолвки, страдания от неисполненных желаний и разлуки с любимыми. Он испытал на себе не только участь смертного, но и жизнь птиц и зверей, познал пропасть между людьми и нелюдями. Надо признать, Сымин нанёс сокрушительный удар.

Даже такой беспринципный и бессовестный человек, как он, начал испытывать раскаяние. Это было поистине непросто. Но что толку в сожалениях? Было уже слишком поздно. Если бы извинения могли искупить вину, чего стоили бы тогда страдания, причинённые другим?