Глава 826. Двести пятьдесят один иероглиф, а не двести пять!

— Как ты можешь быть экзаменатором, поступая так?! Как ты можешь отобрать для Секты Солнца и Луны действительно хороших учеников?! Ты руководствуешься своими прихотями и личными предпочтениями, решая судьбы кандидатов! Ты можешь пропустить бездарей, но отказать истинным талантам!

Резкие слова Нин Сюэмо заставили старика покраснеть.

На самом деле, он всегда был справедлив, но на этот раз… на этот раз ему отдал распоряжение сам Дицзунь, и он не мог ослушаться!

И он не мог раскрыть приказ Дицзуня…

Впервые он делал что-то подобное, да еще и на глазах у всех.

Он не ожидал, что эта девчонка окажется такой красноречивой. Ее вопросы опозорили его на весь мир!

Он невольно посмотрел на Елюй Цзинъаня. В глазах Елюй Цзинъаня мелькнуло неодобрение, но он промолчал.

Старик решил идти до конца:

— Девчонка, ты, наверное, не можешь вспомнить ни единого иероглифа, поэтому и пытаешься меня запутать? Думаешь, если ты на меня накричишь, я проявлю милосердие и тебя пощажу? Хе-хе, ты ошибаешься!

Нин Сюэмо уже довольно долго с ним препиралась, и он решил, что она наверняка забыла все, что успела запомнить. Поэтому он решил проявить «справедливость»:

— Я считал тебя талантливой ученицей и дал тебе сложное задание. Но, похоже, ты всего лишь бездарность. Ладно, не буду с тобой спорить. Ты же просила справедливости? Будь по-твоему. Если сможешь воспроизвести первые двести иероглифов из того текста, считай, что испытание пройдено. Идет?

Как только он закончил говорить, Хэлянь Сяо, который все это время слушал, не выдержал:

— Это несправедливо! Тот текст был очень сложным, вспомнить даже сотню иероглифов — уже достижение!

Он сам, когда смотрел на свиток, смог запомнить около ста пятидесяти иероглифов, но прошло уже много времени, и сейчас он вряд ли вспомнил бы и сотню.

Остальные согласно закивали. Они тоже уже не могли вспомнить и сотни иероглифов.

Только Фэн Цзясинь холодно усмехнулась:

— Когда мы проходили это испытание, каждому давали свой текст. И не сказать, что они были намного проще. И требовалось воспроизвести те же двести иероглифов. А я тогда вспомнила целых двести пятьдесят!

В ее голосе звучала гордость.

— Фэн Цзясинь, лучше бы ты молчала! — возмутился Хэлянь Сяо.

— А почему я должна молчать? Какое тебе дело до того, что я говорю? — Фэн Цзясинь высокомерно вскинула голову.

После своего недавнего позора все старались держаться от нее подальше, и это ее злило.

Она привыкла быть в центре внимания, и теперь, когда всеобщее внимание переключилось на другую, ей было очень некомфортно. Она постоянно пыталась напомнить о себе.

Нин Сюэмо вдруг обернулась и, взглянув на нее, спросила:

— Двести пять?

— Конечно, двести пять… — гордо начала Фэн Цзясинь, но тут же поняла, что сказала что-то не то.

«Двести пять» в Государстве Чанкун было оскорблением. Фэн Цзясинь, будучи уроженкой Государства Фэнъи, слышала это выражение, но не придавала ему значения.

И только сейчас, повторив его, она поняла смысл.

Все вокруг расхохотались.

— Двести пятьдесят один иероглиф! А не двести пять… — Фэн Цзясинь покраснела до корней волос. Но никто уже не обращал на нее внимания.

Нин Сюэмо усмехнулась и отвернулась.

На губах Елюй Цзинъаня появилась улыбка. Эта девчонка была не только остра на язык и сообразительна, но и обладала высоким уровнем мастерства. Она действительно была редким талантом…