Глава 2

Глава 2

Цзян Ча чмокнула губами. Времени было слишком мало, она не успела толком разобраться, как получить больше накладных ресниц, а энергия уже закончилась.

Она попыталась снова вызвать то чувство, но внутренняя энергия была спокойна, и кольцо на руке утратило свой блеск.

Она посмотрела на единственную ресничку с изгибом «бэби», зажатую в пальцах. Цвет и мягкость были неплохими. А главное, обнадёживало то, что она могла выносить вещи из пространства во внешний мир. То, что она выносила, было настоящим ключом к богатству!

Но откуда ей знать, появится ли в следующий раз то же самое?

Кроме ресниц, будет ли что-то ещё?

Будет ли она получать по одной реснице каждый раз при активации?

Тем более, она пока не могла свободно пользоваться пространством. Чтобы собрать ресницы на оба глаза, ей могло потребоваться два-три года?

Пока Цзян Ча размышляла, как бы поскорее научиться пользоваться пространством, снаружи раздался громкий голос Сун Юйфэнь:

— Ах ты, паршивка, выметайся отсюда! Живо!

Она подняла глаза к небу. Образ матери Цзян Ча был выдержан идеально. В романе описывалось, что она была женщиной средних лет, в самом разгаре климакса.

Ну и разгар.

Цзян Ча положила драгоценную ресницу на тумбочку, осторожно приоткрыла дверь и высунула голову. Сун Юйфэнь со свирепым видом ждала её у двери. С близкого расстояния было видно, как вздымается её грудь. На полу лежал свёрток свежераскатанной лапши.

А, так на обед лапша.

В девяностые, если дома хотели поесть лапши, иногда обходились сухой. Она была жёсткой, плохо переваривалась и совсем не пахла лапшой.

Если же хотели поесть хорошо, брали муку и шли раскатывать лапшу на специальной машинке. Машинка гудела, прокручивая тесто несколько раз, сначала превращая его в пласт, а потом нарезая на полоски.

Семьи побогаче ели лапшу из чистой пшеничной муки, те, что победнее, добавляли немного тёмной муки, но всё равно это было вкуснее сухой лапши.

Цзян Ча сглотнула слюну.

До того, как попасть в книгу, в девяностые она была ещё ребёнком, но отчётливо помнила вкус той лапши. С соусом из баклажанов с мясным фаршем, политый парой капель кунжутной пасты… ох, этот вкус!

Но она отвлеклась. Сейчас мать Цзян Ча свирепо смотрела на неё.

Почему так свирепо?

Цзян Ча нахмурилась, пытаясь вспомнить. Она читала эту главу довольно давно, прошло много времени, она уже не помнила.

Ну конечно, кто читая роман, не следит в основном за главным сюжетом? Побочные линии обычно пролистывают, проглатывая не жуя.

Она тогда так шипперила главных героев, что забывала про сон и еду.

Теперь жалеть было бесполезно. Раз не помнит, придётся действовать по обстоятельствам.

В конце концов, она только что попала сюда, и многого ещё не знала.

— А ну иди сюда! — Сун Юйфэнь ткнула пальцем ей в нос.

Цзян Ча пришлось послушно подойти.

Сун Юйфэнь схватила её за ухо, больно выкрутила и взревела:

— Ты меня опозорила на всю округу! Я сейчас ходила за лапшой, так меня там засмеяли! Говорят, дочка выросла, матери не слушается. Я сначала не поняла, в чём дело, а потом расслышала: ты что, у ворот работы перехватила этого парня из семьи Шэнь и призналась ему в любви? Обнималась, хватала его, у всех на виду!

— Сама стыда не имеешь, так хоть бы об отце подумала! Как ему теперь на работе руководить, а?! Смотри, я тебя прибью!

Цзян Ча скривилась от боли. Только когда Сун Юйфэнь закончила свою тираду, она поняла, что речь всё ещё о её признании.

Она забыла, как именно это описывалось в книге, но общую канву помнила: о её публичном признании узнали все на работе, и слухи дошли до родителей Цзян Ча.

Впоследствии это стало главным препятствием в её любви к Шэнь Ду.

Но книжная Цзян Ча, даже если бы перед ней стояла гора, проложила бы путь сквозь неё, чтобы добиться Шэнь Ду.

Эх, Цзян Ча тяжело вздохнула.

— Мама, мама, отпусти сначала, отпусти! Дай мне сказать!

— А что тебе ещё говорить? Твои поступки говорят сами за себя!

— Выслушай сначала моё объяснение! Мам, ещё немного, и ухо оторвётся!

Хоть и с трудом, но Цзян Ча удалось спасти своё ухо из рук Сун Юйфэнь. Она изо всех сил тёрла мочку уха, пытаясь унять боль.

Ей нужно было хорошенько объясниться. Она должна была сказать матери, что не любит Шэнь Ду, и признание было не по её воле.

Но как это объяснить? Сказать, что на неё нашло помутнение?

Плохая идея. В чертовщину и духов вряд ли поверят.

Тогда что сказать? Что её заставили?

Кто заставил?

Ладно…

— Мам, ты не волнуйся так, — Цзян Ча натянуто улыбнулась, вышло немного криво. — Этот Шэнь Ду, кроме того, что высокий и симпатичный, больше ничем не примечателен, верно? Материальное положение его семьи хуже нашего, работа самая обычная, сам он коварный и хитрый, а характер у него отвратительный и упрямый…

С каждым названным недостатком Шэнь Ду лицо Сун Юйфэнь немного светлело. Постепенно она и сама засомневалась: как её собственная дочь могла совершить такой постыдный поступок? Может, соседи что-то не так увидели, просто слухи донеслись?

Вот и в устах её дочери у этого Шэня нет ни одного достоинства.

Сун Юйфэнь внутренне успокоилась и согласно кивала словам Цзян Ча.

— Он ещё и совершенно неромантичный… — Цзян Ча говорила всё это, и ей становилось всё труднее. Словно невидимая нить тянула её нервы, требуя идти по пути, противоречащему её собственному сознанию.

Последнюю фразу, которую она хотела сказать, она никак не могла произнести.

Цзян Ча стиснула зубы, силясь выдавить слова, наконец, зажмурилась, решилась и выпалила:

— Но я всё равно его люблю!

Сун Юйфэнь замерла, перестав кивать. Её смягчившееся лицо снова исказилось от ярости, она замахнулась и ударила Цзян Ча по плечу.

Цзян Ча взвыла от боли и, плача, не переставая повторяла:

— Я просто люблю Шэнь Ду! Убейте меня, я всё равно люблю Шэнь Ду! А если не убьёте, я выйду замуж за Шэнь Ду! У-у-у… Шэнь Ду, Шэнь Ду — моё небо, моя земля, моё сердце, моя конфетка… У-у-у, убей меня, мама…

Цзян Ча действительно хотелось плакать. В этот момент, как бы она ни старалась, она не могла произнести пять слов «я не люблю Шэнь Ду». Наоборот, она неконтролируемо повторяла, что любит его.

Её голос был громким и звонким. Был полдень, у ворот туда-сюда ходили соседи, и все с любопытством заглядывали во двор.

Сун Юйфэнь было не до того, чтобы закрывать ворота, она помнила только одно — нужно прибить эту паршивку.

Наконец, вернулся Цзян Юшань и остановил Сун Юйфэнь.

Подобно небесному спасителю, Цзян Юшань сначала плотно закрыл ворота, а затем перехватил занесённую руку Сун Юйфэнь.

— Хватит бить, посмотри, до чего ребёнка довела.

Цзян Ча всхлипывала, глядя на появившегося персонажа.

Отец книжной Цзян Ча выглядел солидно, по-богатому. Кроме большого живота, всё остальное было в норме. Говорил он зычно, как колокол.

— И ворота не закрыла.

Сун Юйфэнь фыркнула:

— Закрывать ворота? Твоя дочь опозорилась, какая разница, закрыты ворота или нет?

Цзян Юшань цокнул языком:

— Как это нет разницы? Позориться тоже надо в меру.

Цзян Ча: «…»

Он завёл жену и дочь в дом, потёр виски:

— Что случилось? Чем ты так разозлила мать?

— Твоя дочь с ума сошла! Ты что, не знаешь, что она устроила на работе?

Цзян Юшань посмотрел на дочь. Он, конечно, тоже слышал эти сплетни.

— Ты правда любишь Шэнь Ду?

Цзян Ча открыла рот и обнаружила, что нить, тянувшая её, исчезла. Она торопливо замотала головой, вытерла слёзы и решительно возразила:

— Не люблю! Как я могу его любить? Он же придурок.

Сун Юйфэнь снова сверкнула глазами:

— Только что ты говорила совсем другое.

Цзян Ча всхлипнула, утёрла слёзы и твёрдо покачала головой:

— Я ошиблась, мам. Как я могу любить этого Шэнь Ду?

— Дорогая, ребёнок же говорит, что не любит. Может, ты её слишком сильно ударила?

— Если бы я не ударила её как следует, разве она пришла бы в себя? Может, она как раз после этого и разлюбила.

Цзян Юшань подмигнул Цзян Ча, чтобы она шла к себе в комнату.

Отец и дочь понимали друг друга с полуслова. Даже в мире «бумажных людей» они жили по-настоящему.

Цзян Ча слегка кивнула, показывая, что поняла.

— Мам! Клянусь, у меня правда ничего нет с Шэнь Ду. И если ты потом увидишь или услышишь, что я кручусь вокруг него, это всё неправда. Просто помни, что я его на самом деле не люблю.

Сун Юйфэнь стиснула зубы:

— Что ты имеешь в виду? Ты всё ещё собираешься крутиться вокруг него?

Цзян Юшань громко кашлянул:

— Иди скорее к себе в комнату, приберись. Не мозоль матери глаза. Поешь и пойдёшь на работу, как положено.

Цзян Ча быстро скрылась в своей комнате. Перед тем как закрыть дверь, она услышала, как Цзян Юшань заискивающе сказал Сун Юйфэнь:

— Ну хватит сердиться, моя красавица вся расстроилась.

Цзян Ча вздрогнула. То, что не было описано в книге, оказалось таким интересным.

Вернувшись в комнату, она бросилась на деревянную кровать и с силой ударила по ней ладонью. Пять пальцев заболели.

Оказывается, она не могла делать всё, что захочет.

После этой передряги она поняла ещё кое-что: в сценах, касающихся её сюжетной линии, написанной автором, она должна была играть свою роль и произносить слова и совершать действия, описанные автором.

Даже если она этого не хотела, ей приходилось стискивать зубы и терпеть.

Как только что: она не могла сказать то, что хотела. По мере приближения момента, когда по сценарию она должна была заговорить, её контроль над собой ослабевал, а нить, тянувшая её, натягивалась всё туже.

Цзян Ча закрыла лицо руками. Вот это проблема.

Вчера она смогла сказать Шэнь Ду те слова («прощай навсегда, если судьба, встретимся снова»), потому что только что отыграла сцену по авторскому сценарию.

Именно поэтому она смогла так круто попрощаться.

Как и сегодня, когда автор описывал других персонажей, у неё было свободное время.

Она убрала руки от лица и прищурилась, глядя на кольцо на тыльной стороне ладони. В изумрудном камне появился переливающийся блеск — вероятно, это и была накопленная энергия. Но сейчас её было слишком мало, чтобы что-то сделать.

Свет внутри камня был слабым и пустым. Похоже, ей суждено было ещё какое-то время крутиться вокруг Шэнь Ду…

Цзян Ча раздражённо перевернулась на другой бок. Вчера, только вчера она сказала ему не принимать её слова близко к сердцу, а теперь ей снова придётся на него набрасываться.

Эх, что за дела.