Не злись

— Ты острое ешь?

Женщина, надевшая твой джинсовый фартук, высовывает голову из-за двери.

Ты как раз одеваешься, собираясь уходить. Обернувшись, ты встречаешь её выжидающий взгляд и думаешь, до чего же всё это хреново. Что вообще происходит?

— Не ем, — раздражённо бросаешь ты и уходишь.

Домой ты возвращаешься поздно.

Ты ходила выбивать долги, противники оказались шайкой головорезов, драка была жёсткой, ты получила ранение.

Ты плюхаешься на диван. Женщина, свернувшаяся калачиком на другом конце, просыпается от шума.

Она включает настольную лампу, видит твоё залитое кровью лицо и тут же паникует:

— Что… что с тобой?

— В больницу? Мне позвонить в 120?

Она растерянно опускается на колени, хочет дотронуться до тебя, но не решается.

Ты открываешь глаза, глядя на неё сквозь запекшуюся кровь. Видя, как она суетится, словно воробушек, ты вдруг усмехаешься и шлёпаешь её по заднице:

— Не пищи, принеси аптечку.

Она бегает по комнате туда-сюда: вытирает тебе лицо, перевязывает раны, приносит воды.

В тусклом свете лампы ты, развалившись на диване, прищурившись, наблюдаешь за ней. Когда она в очередной раз приближается, ты ловишь свою добычу и, тяжело дыша, прижимаешь её к дивану.

Стакан с тёплой водой, который она несла тебе, от твоих действий полностью выплёскивается на неё.

— Не надо, не надо… — её взгляд испуганно замирает. — Ты же в таком состоянии…

— В каком таком? — Внутри тебя кипит злость, и не та, что вызвана стычкой на улице, а именно ею.

Почему эта женщина так запросто живёт у тебя? С какой стати она так естественно беспокоится о тебе? Кем она себя возомнила?

Ты тащишь её в комнату. Ты грубо напоминаешь ей о счёте:

— Один юань за раз. После этого ты выплатишь тридцать.

Да, за месяц, что она живёт у тебя, это уже тридцатый раз. Почти каждый день ты напоминала ей об этом унизительном «долге».

Чёрт возьми.

Ты хватаешь её за тонкую лодыжку, притягивая к себе. Она уже привыкла к твоим действиям, не сопротивляется, очень послушна, словно бездушная тряпичная кукла.

Твою мать.

Тебя злит её покорность. Ты сжимаешь её подбородок и спрашиваешь:

— Тебя ведь Мису зовут?

Её чарующе красивое лицо слегка приподнимается, взгляд немного испуганный:

— Откуда ты знаешь?

— Я ходила в ночной клуб за твоим удостоверением личности, — ты достаёшь из кармана карточку и бросаешь рядом с ней. — Ты что, совсем идиотка? Торговля людьми — это преступление, ты знала? Какого хрена ты не сбежала?

Обнажённая ниже пояса, она слушает твои упрёки, не зная, на что отвечать в первую очередь. В конце концов, она лишь опускает глаза и часто кивает.

— Не смей плакать, — ты запускаешь руку под её кофту, ощущая её тело. Наклонившись, ты слизываешь её слёзы. Ты продолжаешь её касаться и спрашиваешь: — Руками?

Она отворачивается и тихо отвечает:

— Руками…

— Хм, — усмехаешься ты и снова стираешь дорожку слёз с её щеки. — Хватит реветь. Твой отец продал тебя, почему ты не сбежала? Пошла бы работать, занялась бы чем-нибудь, мало ли дел?

Она вдруг тоже протягивает руку, касается раны у тебя на лбу и спрашивает:

— А ты? — Мало ли дел?

Ты ошарашена её вопросом. Ругнувшись, ты отталкиваешь её руку:

— Тебя не спрашивают!

— За мной следили, — она поворачивает голову, кончик её носа касается твоего плеча. — Не сбежать…

— Твою мать, — от её слов тебе становится тошно.

Сил больше нет. Ты переворачиваешься и падаешь на кровать, хлопая её по руке:

— Раздевайся, иди сюда, обнимешь.

Она снимает вязаную кофту и вместе с бельём аккуратно складывает у изголовья кровати. Прикрыв грудь руками, она медленно подвигается к тебе.

В слабом свете неоновых вывесок с улицы ты смотришь на неё и думаешь: сколько раз уже это было, чего она, чёрт возьми, прикрывается?

Но потом ты вдруг замечаешь, какая она худая. Рост метр шестьдесят пять, а на руках кажется, и пятидесяти килограммов не будет. Однако там, где не нужно быть худой, всё очень даже пышно. Цокаешь языком: и как только можно быть такой идеально сложенной?

Затем ты проваливаешься в сон. Сквозь дрёму ты чувствуешь, как она обнимает тебя, осторожно избегая раненых мест, и легонько похлопывает.

Проснувшись на следующий день, ты видишь, что рядом никого нет.

Ты обыскиваешь всю кровать — удостоверения личности, конечно, тоже нет.

Когда Мису возвращается, она застаёт тебя в гостиной, курящей. Пепельница полна окурков.

Ваши взгляды встречаются. Она стоит в дверях с пакетом продуктов.

Ты резко хмуришься и снова обрушиваешь на неё ругань:

— Идиотка! Зачем вернулась?!

Женщина стоит в дверях, смотрит на тебя, потом мягко улыбается, склонив голову. Затем она обходит диван и открывает окно.

С пакетом продуктов она идёт на кухню готовить.

С кухни доносится звон посуды. Ты сидишь на диване. Выражение твоего лица — ни то улыбка, ни то усмешка, сложное, будто на кухне всё вверх дном перевернули.

Через некоторое время она высовывает голову из-за дверного косяка и спрашивает:

— Острое ешь?

Опять спрашивает.

Ты с силой тушишь давно погасший окурок в пепельнице, поднимаешь голову и смотришь на неё в упор:

— Буду!