Современная медицина классифицирует физическую боль, которую способен испытать человек, по десятибалльной шкале. Самая сильная, «боль десятого уровня», может быть вызвана, например, родовыми схватками. Другой пример такой боли — ожоги по всему телу, которые сейчас испытывал Кастро.
Тем, кто не рожал, сложно представить, как нечто, физиологически похожее на дефекацию, может причинять такую мучительную боль.
Возможно, это преувеличение? Может, это просто способ подчеркнуть величие материнства?
Кастро думал именно так, и его нельзя винить. Ведь с ожогами девяноста процентов кожи он находился на пределе человеческой выносливости.
Но из-за социальных и моральных ограничений у него не было права просить об эвтаназии. Ему хотелось кричать: «Отправьте меня в город, где разрешена эвтаназия!», но его губы слиплись от ожогов, и малейшее движение причиняло невыносимую боль.
Умереть от боли — полбеды, хуже, если потеряешь сознание, а потом очнешься.
Он мог только пытаться передать свои чувства медсестрам взглядом, чтобы они в рамках закона вводили ему максимально допустимую дозу морфия.
Но даже это не избавляло его от непрерывной, невыносимой боли. Лекарства было недостаточно, но его организм не мог выдержать большую дозу.
На пятый день пребывания в больнице, после очередного осмотра, врачи со слезами на глазах объявляли, что его выживание — чудо. Еще никто не жил так долго с такими обширными ожогами!
Лечить его никто не собирался. С самого начала его посчитали безнадежным.
－－－－－－－－－－－－－－－－－－－－
Из-за мучительной боли он почти не спал. Из обожженных век постоянно сочилась жидкость, застилая зрение желтой пеленой, словно отделяя его от мира.
Но он все равно старался держать глаза открытыми, не слушая советов медсестер. Он боялся, что это его последняя связь с миром.
Хотя большую часть времени он видел только потолок.
Остальные органы чувств были уничтожены огнем. Слух пострадал не сильно, но фантомные звуки и шум в ушах, вызванные болью, мешали ему слышать.
Сначала он пытался убедить себя держаться, верил, что невероятная сила воли может сотворить чудо.
Постепенно его цель немного изменилась. Он начал вспоминать любимых людей, приятные моменты, все, что могло вызвать положительные эмоции… Он надеялся, что оптимистичные мысли хоть немного ослабят боль.
К седьмому дню он потерял терпение. Вся привязанность к жизни, мысли о близких казались ничтожными перед лицом бесконечных физических страданий.
Он больше не хотел думать ни о чем серьезном. Он старался не вспоминать ничего, что могло вызвать эмоциональный отклик, и сосредоточился на мелочах, бытовых деталях. Он делал это с невероятной концентрацией, даже большей, чем на выпускных экзаменах.
В жизни Кастро это было единственное, что он мог делать.
Он вспоминал улиток, ползущих по стене после дождя, пытался вспомнить, в какую сторону закручивалась их раковина — по часовой стрелке или против. Потом подумал о том, что направление закручивания водоворота зависит от полушария. Мысль о полушариях напомнила ему о Кубе и политическом деятеле с таким же именем.
Имя «Кастро» часто принимали за иностранную фамилию. И в школе, и на работе, стоило ему представиться, как разговор обязательно заходил об этом. Это всегда доставляло ему неудобства.
Хотя фамилии «Ка» не было в списке ста самых распространенных китайских фамилий, он нашел ее в интернете. Оказалось, что она встречается во многих провинциях.
В его родной деревне тоже жили люди с фамилией Ка.
Имя «Сычу» звучало вполне по-восточному, но в сочетании с фамилией почему-то превращалось в иностранное.
Его родители, простые люди, конечно, отрицали, что дали ему это имя из любви к загранице.
— С чего это Кастро — иностранное имя? Нет имени более патриотичного! — говорил в его воспоминаниях отец, сидя у дома и обмахиваясь веером.
— Ага, ага, Сычу — самое обычное имя в моей деревне, — вторила мать, сидя за спиной отца и перебирая кукурузные початки в корзине.
Сам он сколько ни думал, не мог понять, что восточного в имени «Кастро». Разве что иероглиф «Чу» напоминал ему о некогда могущественном древнем государстве.
Сычу… Думать о Чу…
Чу тоже было китайской династией, хотя по масштабам, истории и влиянию сильно уступало Хань или Тан…
Он думал, думал, и сам не заметил, как мысли его унеслись далеко.
Зайдя в тупик, он вдруг почувствовал, как его накрывает волна боли. Жгло не только тело, но и мозг, словно он начал плавиться.
Его сознание, его чувства — все превращалось в огненную кашу.
Имя и все остальное потеряло значение. Нет, такая боль заставляла думать, что ничто больше не имеет значения.
— Я готов на все, лишь бы боль прекратилась. Хотите, полечу на Кубу и стану президентом? Или возрожу династию Чу? Да что угодно…
— Договорились.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|