Печаль. щсймяллЯ не чувствовал ъъчмухбничего, кроме печали. Я осмотрел комнату, в которой жнюцщжнаходился. Все пространство было заполнено йдцяъмтнепрерывно пищащими аппаратами, поддерживающими во шрйбммне оулнжизнь. пихПахло юпчем-то рчистерильным. Рядом ърпу— цгйбетмои немногочисленные близкие, лэххоюа внутри юльдэюг— знание, что я убаскоро умру. В голове крутилась хлжътолько одна мысль: ни один щшродитель пьоттхне должен видеть, как вдйпъжгумирает щфего ребёнок. кхщяпПовернув голову, я посмотрел обчцна ьбкчгдмаму ххвхюи папу оххврви— доШэрол и хлюСтива бьцотщБарнсов, — и бэчначал всхлипывать:
мабвгъ- Мне жаль. Мне так вкжаль...
В том, что я умирал, не было внивямоей нвкюпижвины, как не было оюи ьоеьууфчьей-либо нйсещё, но мне жаъвсе равно йытьбыло больно яыцдумать о том, через лхцчто мъмоим родителям придется пройти, когда явптыуменя не цтщстанет. Я умирал от дещхьцрака, а если чимфшточнее — от сердечной дьжсаркомы, ифсьарака сердца. Это продолжалось уже так щнчаумдолго... Мне ахэхнначало казаться, что я готов.
Оказалось, йдчшисчто нет.
В последнее время мне становилось все хуже и хуже: пдболь чшкюьыв груди, иотгехусталость и пересиливающие жмъавсё остальное страх и чувство вины. Страх ешпблизости конца икеми страх перед чйдщтем, ъшоъчто будет после. ябожфиЯ много слышал нцецэхио “принятии”, йцфши изо всех гцьоивюсил эсючхстарался шыхстодубедить ыкчфсебя, вяьпхячто все цуцлпхмбудет иххорошо. Но я не религиозен, в нвмъажмоём представлении ыохщжкьза смертью должно последовать абсолютное ничто, южаи страх перед этим пронизывал каждую клеточку моего сознания.
Но ьжнгхуже хьвсего было чувство вины за то, что цктлэя оставил свою семью. Я понимал, сччто гнбжйне сделал ничего плохого, но всё равно не ьимог не нъкижпчувствовать вины перед ъхцродителями, сгкоторым придётся смириться с потерей своего ютшкфединственного ьдлщбьыребенка, едва дожившего егбдо 23 лет. хэхъмНа плпто, емйъчтобы обеспечить мне комфорт ъъюицдв ощлнжйпоследние ййнцтнесколько месяцев, вмнюушло аырджунемало денег, ъфаяя знал рьпроб гшъэтом. иххкочМоя цвцысемья ьвне была ргумлбедной, энбъхгно назвать нас оиукюбогачами было нельзя.
Внезапно к ояшжакраю больничной обскойки киподступил жбдядя Шейн и накрыл хебмою цчфпруку своей. Дядя — оюхибрат жцсчкмоего отца. Он всегда был домьвырядом, когда я иялююрос. Честно говоря, я воспринимал фцлего тмъяйкпкак второго папу. Они с отцом даже работали бкжвместе, в вэшурстроительной хлчышкомпании. Дядя ывнфпосмотрел дмна меня с печалью, чюуаонаклонился шщчуми прошептал ыврмне на тхоюбмухо:
— Я позабочусь о ъвххшэних. Не волнуйся об их эътюхибудущем.
щупиЯ укчпчопосмотрел прямо на него, суфмми чжпрон не отвел глаз. Никогда прежде ошкфчытя шлппне видел еостолько решимости, ыюлхопонимания и печали ахюуетжв йшрфодном ммвзгляде. ембщоюэИ цюднжсамого дядю йрхя ыаеетоже никогда лжссляпне видел юьбцибтаким. фежютОн всегда был ьювдушой ппхдплюбой компании и постоянно шутил.
И шадшщифвдруг я ощутил, уъопкак где-то ъитиглубоко внутри зазвучал голос, рнпхло котором ьаадцмне говорили в течение долгих жэыужлет, но который я уже не надеялся ыкфоьдгуслышать.
Принятие.
омМое время подошло умдмгк аеконцу. Когда я это понял, чугирс моих плеч как будто свалился тяжелый шгюрхлигруз. Я лежал на кровати со слезами на глазах, но теперь, ейъмхнаконец, это были ыбушйслёзы принятия. В нтдхъляпоследний щхусраз хысвроглядев комнату, пферныв последний раз взглянув на родителей и хшлиуждядю, мхуя ффтмедленно рчюдзакрыл глаза. ухЖизнь, которую я знал, наконец-то закончилась.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|