Сентябрь.
Канеки Кен.
Поначалу пятилетний Канеки Кен боялся. Боялся маму.
И того, что все будет по-старому.
Раньше мама учила его читать и ругала, если он что-то сделал не так. Иногда было больно, но Кен не задумывался об этом.
А потом все изменилось.
И разницу он заметил.
И очень хотел, чтобы, пока мама злится, она не замечала его. Это потом она успокоится, и все будет по-прежнему. То есть, по-новому. Все будет хорошо.
Канеки Кен надеялся на это.
А теперь — вот.
В школе над ним смеялись. И над тем, что он слишком серьезный, и над тем, как подстрижен, и над тем, какой у него старый телефон.
Теперь вот — над белой прядью. Спрашивали, зачем покрасил. Даже учителя спрашивали, хотя доктор мог бы им сказать, что это настоящая седина.
Как у мамы.
— Канеки! Ну, Канеки! — позвал его очень веселый и такой знакомый голос.
Канеки Кен лишь опустил голову в книжку пониже, почти спрятавшись за страницами.
Хиде не смеялся никогда. То есть, не над ним. С Хиде было весело и хорошо.
Но нельзя.
Только сам Хиде ещё об этом не знал. Но даже не обижался, что его друг перестал с ним общаться. Только с настойчивостью собаки-бульдога теребил, не давая о себе забыть.
Вот и сейчас он залез на парту и сунул лицо в книжку Кена, то ли пытаясь разглядеть буквы, то ли нос друга.
Кен дернулся, отпрянув и отворачиваясь.
Повернувшись боком, он снова сел за книжку.
— Кане-е-е-еки! — Хиде мешал читать.
Отвлекал.
Но вот он слез с парты и куда-то убежал.
Канеки Кен против воли почувствовал резкий укол сожаления. Удерживая слезы, — мальчики не плачут! — он продолжил читать.
Пока в класс снова не ворвался Нагачика Хидеёши, ураганом пронесшись до парты Канеки Кена.
И сунул ему под нос комок меха.
Кен чуть со стула не свалился.
Это был огромный пушистый заяц с длинными ушами и пустыми глазами. Зверек безразлично смотрел прямо на мальчика, особо им не интересуясь.
Момо-чан из живого уголка на первом этаже.
Ни Хиде, ни Канеки Кен никогда не любили этого зайца. Он был пушистый, но какой-то неживой.
И никто этому зверю был не нужен.
— Кролики умирают от одиночества, Канеки!!! — убежденно заявил Нагачика, потрясая зайцем из стороны в сторону.
Со всего класса донесся возмущенный вопль. На Хиде налетели девчонки, стукнули его пару раз и отобрали Момо-чана.
Хиде обиженно потирал шею, но смотрел только на Канеки.
Мальчик против воли улыбнулся, но тут же постарался задавить улыбку.
— Но я-то не кролик, — серьезно ответил он.
— А я — да! — все так же убежденно объявил Хиде.
Канеки Кен представил своего… друга… Хиде… с такими же пустыми глазами, как у кролика, и ужаснулся.
И сжал зубы покрепче, сжимая книжку. Ни отвернуться он не мог, ни подойти. В голове все бурлило.
— Тебе… запретили со мной общаться! — определил Хиде. Канеки вскинулся.
На лице Нагачики играла слабая улыбка, совсем не такая, как обычно.
— Как ты узнал? — ошеломленно спросил Канеки Кен.
— Хе-хе, — невесело засмеялся друг, потирая затылок, словно был в чем-то виноват.
«Не ты первый, не ты последний» — мог бы сказать Хиде, но не стал.
Вот оно как!
Канеки Кен во все глаза смотрел на Нагачику Хидеёши.
Они очень разные. Но и очень похожи. С Хиде весело ему… Но и Хиде весело с ним.
— Давай… давай дружить тайно! — выпалил Канеки Кен прежде, чем успел подумать или о чем-то пожалеть.
Хиде просиял.
— Давай!
Когда Канеки Кен вечером пришел домой, он больше всего на свете боялся, что мама узнает о случившемся. Он заметил, как просто стало определять, врут ему или нет, после получения седой прядки. Если мама спросит, а он соврет, то она точно узнает!
Но мама не спросила. Её мало волновал Хиде и то, что он «хулиган».
Она… беспокоилась за него, Канеки Кена!
И… маме было плохо без него.
Как кролику.
А он от неё прятался!
Ну уж нет! Больше она от него никуда не денется!
Зарывшись носом в мамин бок, Кен счастливо вздохнул.
И виновато выдохнул.
У него есть мама и Хиде, только их нужно не показывать друг другу.
Ох.
Но он справится.
***
Сентябрь.
Канеки Хо.
Время снова потекло.
Судьба судьбой, но мама важнее! — с гордостью подумала Хо, напевая с утра в ванной.
Да, ревность — страшное чувство.
Но — какая теперь разница?
Жизнь прекрасна, а остальное, честно, пусть идет лесом!
Больше ни в чем не сомневаясь, Хо продолжила свой труд по созданию светлого будущего для своей семьи.
Её ведьмовской салон приобрел все черты самой мистической дыры, которая только есть в этом насквозь обыкновенном городе.
Все, на что жаловался (чтоб ему пусто было) Мадо Курео, было «исправлено». Кости зверей были доставлены, развешаны и колыхались на ветру в обрамлении из веревочек с талисманами-офудами и тонкими металлическими трубочками.
Хэндмэйд — он такой хэндмэйд, особенно с телекинезом!
О, Хо использовала свой чит-код направо и налево, лишь по возможности незаметно.
В комнате без окон ветер возникал подозрительно часто, но клиенты тоже люди. Пока носом не ткнёшь — не поверят. И таинственную игру музыки ветра списывали на сквозняки и вентиляторы.
Крысиных черепов послушно пугались, охапки сушеной травы нюхали, склянки с разноцветными сиропами разглядывали, словно в них сокрыта правда жизни.
Словом, Хо шаманила и шарлатанила так, как только могла. Добавьте, что проклятия и пожелания удачи в её исполнении были вполне настоящими, у неё образовался небольшой поток постоянных клиентов.
Из тех, что потолковее.
И все бы ничего, но вот бестолковых клиентов к лету поубавилось. А ведь они были самыми прибыльными и нетребовательными!
Так куда Токио спрятал всех идиотов?
Ответ нашелся вскоре. Трое школьниц, которые все-таки забрели в её скромную конторку, вместо того, чтобы послушно внимать мудрости ведьмы, решили высказать свое «фи».
Может быть, из-за того, что она в джинсах и тунике столкнулась с ними у входа в салон, а потом, быстро переодевшись и подкрасившись, вышла их встречать.
Её, разумеется, узнали.
— Да какая же вы ведьма! Вот мадам Годо!.. — презрительно воскликнула девчонка, с легкой завистью оглядывая чёрное атласное платье с кружевами, вышивкой и звездами-стразами.
Хо подняла бровь.
В этом утверждении была своя ирония. Если она не ведьма — то кто?
Девушке отчаянно захотелось пошалить.
— Кто такая мадам Годо? — при произнесении приказов и пожеланий голос Хо неизменно менялся. Она не вложила слишком много усилий в свои слова, но звук уже приобрел глубину и небольшое эхо. К тому же Хо знала, что её глаза блеснули холодным голубым светом.
Хоть груздем зовите, главное в корзину не совать.
И у девчонок не было ни шанса промолчать.
— Она н-н-настоящая ясновидящая, все к ней ходят… — осипишим голосом произнесла одна из школьниц.
— Она предсказывает будущее, суженого, делает привороты, излечивает от недомоганий… — наперебой последовала за ней другая.
Третья просто достала листовку и протянула Хо.
Те два сантиметра между ладонью школьницы и рукой ведьмы буклет преодолел сам по себе.
Вот пусть они теперь и гадают, что же такого увидели.
Хо хитро ухмыльнулась, глядя в глаза девчонкам. Те смотрели в ответ ошарашено.
Девушка перевела взгляд на листовку.
На маленьком плакате была изображена женщина, знакомая Хо. Выглядела она на те же пятьдесят лет, как и тогда, когда ведьма видела её в предпоследний раз.
Выздоровела, значит.
Оримура Кагоме. Сейчас ей, наверно, уже все восемьдесят.
И Хо с удивлением разглядывала её новое амплуа.
Полностью седая, но с теми же пышными волосами, отсутствие которых ужаснуло девушку больше, чем полгода назад.
Ах да, полгода. А врачи обещали ей не больше двух месяцев.
Признаться, Хо надеялась, что Кагоме-сан поймет, что ей дали настоящее лекарство. Что придет сюда снова, когда срок истечет, а ей станет только лучше. Что извинится… Ладно, не извинится даже, но хотя бы осознает, что это была не попытка мошенничества!
Хо не стала бы опять что-то требовать, нет. Черт с ними, с деньгами, в самом деле! Один раз живем! Ей просто было до ужаса неприятно, как они расстались с этой замечательной, в общем-то, женщиной.
Но все сложилось так, как сложилось. И никуда Кагоме-сан не пришла.
(Нет комментариев)
|
|
|
|
|
|
|
|